Пролог несозданных миров

Пролог. Семя, которое не нашло почвы

Оно лежит в тишине,
как мысль, которую никто не осмелился произнести.
Не земля держит его,
не корни ждут, чтобы вплестись в его дыхание.
Оно — само ожидание,
свернувшееся в крошечной искре,
как сердце, что бьётся в пустоте,
не имея тела.

Семя знает больше, чем мир,
потому что в нём уже хранится
память дерева, тень ветра,
свет, рассыпанный в кронах,
шёпот птиц,
которые ещё не вылупились из своих яиц.

Но оно не пускает росток.
Оно слушает тьму.
Оно ждёт дыхания,
которое однажды коснётся его кожуры,
как прикосновение к губам,
которые ещё никогда не знали поцелуя.

И в этой тьме оно сияет
не светом,
а возможностью.
Семя, которое не нашло почвы,
— это не потеря,
это книга, закрытая на первой странице,
которая сама хранит все главы,
но пока не открыла ни одной.


---

I. Мир без времени

Нет ни утра, ни ночи.
Нет часов, что могли бы отсчитывать шаги звёзд.
Здесь каждая искра света
и каждая тень тишины
висят неподвижно,
как дыхание, задержанное в груди,
но никогда не выпущенное наружу.

Мир без времени —
это не остановка.
Это отсутствие движения,
в котором каждая возможность
становится вечной,
и потому не требует рождения.

Я поднимаю руку —
и она остаётся в жесте,
как будто сам воздух
забыл, что значит колебаться.
Я закрываю глаза —
и не могу открыть,
потому что нет различия
между мигом и вечностью.

Но странным образом
этот мир не мёртв.
Он наполнен дрожью,
как семя, готовое прорваться,
но не знающее слова «сейчас».
И я понимаю:
без времени нет ни прошлого, ни будущего.
Здесь есть только присутствие,
растянутое до предела,
пока оно не стало самой бездной.


---

II. Свет, который никогда не падал

Он родился не из солнца и не из звезды.
Он был прежде любого пламени,
прежде любого дыхания,
как чистая возможность сиять,
которая ещё не узнала ни тьмы, ни отражения.

Этот свет не падал.
Не потому, что был сильнее притяжения,
а потому, что ему нечего было касаться.
Ни земли, ни горизонта,
ни глаз, что назовут его светом.
Он не освещал и не грел.
Он просто был —
как дыхание, которое никогда не делилось
на вдох и выдох.

Я вижу его — и ослепаю не яркостью,
а ясностью.
В этом сиянии нет теней,
но именно потому я понимаю,
что каждая тень — его ребёнок,
каждая ночь — его след.

Свет, который никогда не падал,
— это память о том,
что мир возможен только тогда,
когда он соглашается падать,
когда он соглашается умирать.
Но здесь, за пределом,
он остаётся целым,
как истина,
которая не нуждается в доказательстве.


---


III. Звук, который не имеет источника

Он не рождается из струн,
не из дыхания,
не из металла колокола
и не из удара по камню.

Этот звук — до всякого трепета.
Он живёт там, где нет воздуха,
где нет ушей,
где даже тишина ещё не решилась быть.
Он не движется волной,
он не знает расстояний.
Он просто присутствует,
как дрожь в самой ткани небытия.

Я слышу его не слухом,
а самим фактом существования.
Каждая клетка становится ухо;м,
каждая тень — резонансом.
И чем внимательнее вслушиваюсь,
тем яснее понимаю:
звука нет.
Есть только я,
раскрытый в этом звуке,
растворённый в его прозрачном гуле.

Звук, который не имеет источника,
— это шёпот,
в котором вечность сама говорит с собой,
и на каждом её слоге рождаются
звёзды и пустыни.
Но ни одна из них
никогда не сможет назвать его своим.


---


IV. Тишина, которая не знает конца

Она не похожа на тишину ночи,
где спят деревья и дышат травы.
Не похожа на тишину храмов,
где шаги становятся эхом.
Не похожа даже на тишину смерти,
в которой останавливается дыхание.

Эта тишина — глубже.
Она начинается там,
где кончается мысль о тишине.
Она не имеет стен,
не имеет границ,
не имеет меры.

Я вхожу в неё — и теряю очертания.
Сначала исчезают слова.
Потом — память о словах.
Потом — сам язык,
который когда-то называл тишину «тишиной».
И остаётся только ясность,
бесконечная и прозрачная,
как свет, который забыл быть светом.

В этой тишине нет конца,
потому что нет начала.
Она не длится и не проходит,
она не нарастает и не убывает.
Она просто есть —
как дыхание Абсолюта,
которое никогда не выдыхается.

Я понимаю:
эта тишина — не пустота,
а матрица всего.
Из неё выходит звук,
из неё выходит свет,
из неё выходит даже мысль о том,
что когда-то был я.

И вдруг я исчезаю в ней —
и впервые понимаю,
что исчезновение
и есть возвращение домой.


---

V. Свет, который не отбрасывает тени

Он не похож на солнце,
что делит мир на яркое и тёмное.
Не похож на свечу,
что заставляет стены дрожать.
Не похож даже на молнию,
что рассекает небо и умирает в земле.

Этот свет иной.
Он не знает, что такое «источник».
Он не знает, что такое «конец».
Он не падает,
не отражается,
не рассеивается.

Он течёт сквозь всё —
и нигде не задерживается.
Он освещает,
но не выявляет форм.
Он наполняет,
но не оставляет следов.
Он не рождает тени,
потому что сам глубже, чем контраст.

Я стою в нём —
и мои очертания исчезают.
Я поднимаю руку —
и она не бросает тень.
Я думаю слово —
и оно растворяется в свете,
как лёд, растаявший в воде.

И тогда я понимаю:
этот свет — не для глаз.
Он — для души,
которая всегда боялась тьмы
и всегда искала опору в блике.
А здесь блика нет.
Здесь нет страха.
Здесь нет различий.

Свет, который не отбрасывает тени,
— это любовь Абсолюта.
Она не судит и не разделяет,
она только есть.
И в ней исчезающее
становится вечным.


---

VI. Камень, который помнит до сотворения

Он лежит в безмолвии,
не в земле, не в воде,
а в самой трещине небытия,
где ещё не возникли стихии.

Он холоден —
но это холод не материи,
а памяти,
настолько древней,
что даже вечность кажется рядом юной.

Я касаюсь его —
и чувствую не поверхность,
а пульс до-времени:
ритм, в котором ещё не было числа,
но уже звенела возможность рождений.

В его тяжести —
не вес,
а свёрнутая полнота миров.
Он знает все имена,
которые ещё не были произнесены.
Он хранит все огни,
которые ещё не зажглись.

И если прислониться к нему сердцем,
он расскажет тебе историю,
где нет начала и нет конца.
Историю,
в которой мы — лишь эхо
того, что камень знал всегда.

Камень, который помнит до сотворения,
— это молчаливый свидетель Абсолюта.
Он не движется,
потому что всё движение
уже вписано в его покой.

И я понимаю:
не мы смотрим на камень.
Это он смотрит на нас
своим вечным,
несказанным знанием.


---

VII. Город, построенный из тишины

Он раскинулся не на земле и не в небе,
а в промежутке между звуком и молчанием.
Его улицы вымощены паузами,
его площади вырастают из невысказанных слов.

Там нет колоколов,
но каждый дом звенит отсутствием.
Там нет шагов,
но мостовые знают ритм тех,
кто однажды пройдёт.

Башни его сложены
из прозрачного дыхания.
Они не отбрасывают тени,
потому что сами состоят из тени,
снятой с небытия.

Город не разрушим,
потому что он построен не материей,
а тем, что прочнее материи —
тишиной,
которая держит всё,
даже шум вселенных.

Я иду по его улицам,
и чувствую:
каждая стена шепчет не голосом,
а молчанием,
в котором спрятано больше правды,
чем во всех библиотеках мира.

Город, построенный из тишины,
— это зеркало нас самих:
мы думаем, что говорим,
а на самом деле лишь
выбираем способ хранить молчание.

И в этом городе,
в центре его невидимой площади,
стоит храм.
Но храм этот пуст.
Потому что сама тишина —
и есть Бог.


---

VIII. Книга, написанная дыханием без слов

Она не имеет страниц.
Её корешок — это позвоночник тьмы,
её обложка — прозрачная кожа небытия.
Но если прислонить ладонь —
ощутишь пульс.

Эта книга дышит.
Каждый вдох — не буквы,
а дрожащие линии света,
что не складываются в слова,
но прожигают память глубже,
чем любое имя.

Я перелистываю пустоту,
и пустота становится страницами.
На каждой — только вдох.
На каждой — только выдох.
И каждый — говорит больше,
чем все библиотеки мира.

Здесь нет алфавита.
Есть лишь движение дыхания,
которое превращает ничто
в зыбкий смысл,
понятный не уму,
а самому существованию.

Читать её — значит
согласиться исчезнуть как «читающий»
и стать самим дыханием,
которое пишет себя
внутри твоего тела.

И тогда понимаешь:
эта книга — ты сам.
Ты — не строки и не главы,
ты — дыхание без слов,
которое однажды решило
притвориться человеком.


---


IX. Пепел, в котором сохраняется свет

Я беру горсть серого пепла,
и он рассыпается в ладонях,
но в каждой крупице —
искра, не потухшая до конца.

Это не остатки огня.
Это — память света,
который согласился умереть,
чтобы однажды вернуться.

Я смотрю — и пепел начинает светиться,
словно каждая его крупинка
сохраняет обещание:
«Я не исчез, я спрятался».

Свет уходит не в тьму,
а в собственный прах.
И когда рука касается его,
он снова оживает —
не пламенем, а дыханием,
не жаром, а знанием,
что ничто никогда не пропадает.

Пепел — это хранилище.
В нём свет отдыхает,
как в утробе,
чтобы вернуться в другом теле,
в другой вселенной,
в другой форме.

Я подношу пепел к губам,
и он осыпается внутрь меня.
И вдруг понимаю:
этот свет не нужно зажигать,
он уже горит во мне.


---

X. Океан, который никогда не видел воды

Передо мной раскрывается бездна,
но в ней нет ни капли влаги.
Нет волн, нет приливов,
нет солёного дыхания ветра.

Океан здесь — не вода,
а сама возможность быть глубиной.
Он пуст, как сосуд,
но его пустота — это обещание,
что когда-нибудь в него войдёт
любое рождение.

Я делаю шаг —
и не тонy, и не иду.
Я становлюсь прозрачным,
как берег, растворённый в горизонте.

В этом океане нельзя утонуть,
потому что нет дна.
Нельзя плыть,
потому что нет течения.
Есть только пространство,
растянутое в вечность,
и оно держит меня,
как память держит забытое имя.

Океан без воды —
это сердце вселенной,
которое ещё не научилось биться.
И потому оно спокойно,
и потому оно вечно.

Я слышу его зов —
без звука, без ритма, без языка.
И понимаю:
этот зов — моё собственное дыхание,
которое однажды станет волной.


---

XI. Звезда, которая горит во тьме без неба

Она пылает там, где нет ни свода, ни горизонта,
где сама идея неба ещё не родилась,
и потому её огонь не знает преград.

Она горит без свидетелей,
без глаза, что назовёт её светом,
без тьмы, которая могла бы быть ей фоном.
Её жар — это не тепло,
а сама возможность различия:
первая искра, из которой однажды
возникнут слова «день» и «ночь».

Но пока нет ни дня, ни ночи.
Есть только свет,
который не знает, что он свет,
и пламя, которое не подозревает о горении.

Звезда без неба —
это сердце, которому некуда упасть,
и потому оно висит в вечности,
как первый и последний огонь.

Она не зовёт и не указывает путь.
Она лишь существует,
и её существование —
самый древний из языков,
который мы всё ещё не умеем читать.

И всё же я чувствую:
её сияние проходит сквозь меня,
и в этом сиянии я узнаю себя,
как часть огня, который никогда не погаснет,
потому что никогда не был зажжён.


---

XII. Время без стрелки

Оно не идёт — оно пребывает.
Не часы, не песочные крупицы,
не тиканье, что делит дыхание на куски.
Время без стрелки — это неподвижное море,
каждая капля которого уже содержит в себе
все прошлые и будущие волны.

Здесь нет «раньше» и «позже»,
нет отчёта и отсчёта.
Оно не отсчитывает шаги —
оно хранит их все сразу,
как сердце хранит ритм,
которого ещё не было и который уже забыт.

Мы привыкли ловить его глазами,
как птицу в клетке циферблата.
Но здесь клетки нет.
Здесь даже птица — не птица,
а бескрайнее небо,
в котором крылья не знают взмаха.

Время без стрелки — это не пустота.
Это полная тишина,
где каждая секунда звучит вечно,
и вечность шепчет каждым мгновением.

Я стою в нём — и исчезаю.
Потому что здесь не движутся события,
а растворяются различия.
И я понимаю:
время было нужно только мне,
чтобы не бояться бесконечности.


---

XIII. Корень, не давший побега

Он лежит глубоко, в темноте почвы,
и его сила — не в росте,
а в удержании.
В нём спрятан не лист, не цветок, не плод,
а сама возможность мира,
сжатая в кулак молчания.

Корень, не давший побега, —
это память о будущем,
которое ещё не решилось быть.
В нём пульсирует тишина,
как сердце,
которое никогда не билось,
но знает, что может.

Он не слаб, он не сломлен.
Он хранит, как кристалл,
все очертания света,
но отказывается их выпускать,
чтобы не разрушить полноту сна.

Если приложить ухо к земле,
слышно, как он поёт
песню без звука —
о ветре, которого не было,
о солнце, которое не взошло,
о воде, которая ещё не вспомнила себя.

Корень, не давший побега, —
это знак:
жизнь начинается не с движения,
а с глубины,
которая умеет ждать.


---

XIV. Сердце тьмы, где нет самой тьмы

Там нет ни света, ни ночи,
ни оттенков серого,
ни привычных границ,
по которым ум делит всё на противоположности.

Там пульсирует иное —
сердце, что не бьётся,
камень, что дышит,
тишина, которая поёт без голоса.

Это не тьма.
И не свет.
Это пространство до выбора,
где ещё не сказано «да» и «нет»,
где нет линии,
чтобы её можно было пересечь.

Сердце тьмы — это не угроза,
это колыбель.
Из его неподвижности
рождаются и тени, и сияния,
и каждая звезда несёт в себе
отголосок этого покоя.

Прислушайся —
и ты услышишь, как оно хранит
все возможности сразу:
и падение, и полёт,
и разрушение, и созидание.

В этом сердце нет страха.
Нет боли.
Нет даже смысла.
Только безымянное дыхание,
что поддерживает вселенную,
как невидимая ось,
о которой никто не знает,
но без которой ничто не стоит.


---

XV. Книга, написанная пеплом

Её страницы не из бумаги —
они сотканы из дыхания угасших миров.
Её буквы не чернила —
они выцарапаны на серых осколках звёзд,
что сгорели в собственном свете.

Я открываю её —
и каждое слово рассыпается в ладонях,
оставляя след тёплого пепла,
который пахнет вечностью.

Эта книга не хранит знаний.
Она хранит память забвения.
Слова там не соединяются в строки,
они падают вниз,
как пепел костра,
который никогда не горел.

Читать её — значит
видеть, как твои собственные мысли
распадаются на прах,
и вдруг понимаешь:
все книги, написанные людьми,
были лишь комментариями
к этой одной.

Она не учит.
Она не наставляет.
Она тихо дышит прахом,
и этот прах становится алфавитом,
на котором сама вселенная
переписывает себя снова и снова.

И если я когда-нибудь исчезну —
пусть мои строки тоже лягут
на её полки,
чтобы кто-то, через вечность,
вдохнул этот пепел
и услышал во мне
отголосок света.


---

XVI. Осколок времени, который не принадлежит вечности

Он лежит в тьме,
как осколок зеркала,
в котором никто никогда не смотрелся.

Вечность гладка, как океан без волн,
но в её глубине вдруг появляется трещина,
и оттуда выпадает этот осколок.
Он холоден.
Он остёр.
Он не вписывается ни в одну метрику.

Я беру его в ладонь —
и он режет кожу,
оставляя след, который не заживает,
потому что в нём нет времени,
а значит, нет исцеления.

Этот осколок не знает «раньше» и «потом».
Он живёт вне дыхания,
где вдох не становится выдохом,
а миг не рождает следующий.

Его боится сама вечность.
Она не может вобрать его обратно,
он — её собственная тень,
её ошибка,
её невозможность быть совершенной.

И я понимаю:
этот осколок — дверь.
Он не принадлежит вечности,
и потому именно он открывает её.
Через него можно выйти туда,
где нет ни света, ни тьмы,
ни дыхания, ни молчания,
где есть только —
ничто,
которое знает больше, чем всё.


---


XVII. Безмолвная точка, в которой исчезает всё

Она меньше атома,
но шире всех пространств,
которые когда-либо знали своё имя.

У неё нет начала,
но и конца у неё нет.
Это не точка на линии,
и не центр круга.
Это тишина,
которая сама себя свернула в узел,
чтобы помнить, что есть.

Входя в неё,
ты оставляешь за спиной тело,
оставляешь память,
оставляешь даже мысль о том,
что ты — есть.

Здесь невозможно умереть,
потому что смерть — уже слишком много.
Здесь невозможно родиться,
потому что рождение — слишком ярко.
Здесь даже дыхание — избыточно.

В безмолвной точке всё исчезает.
Не в пламени,
не во мраке,
а в прозрачном распаде,
где само различие
теряет право называться.

И вдруг —
именно здесь,
в этом исчезновении —
ты впервые узнаёшь:
ты и есть эта точка.
Ты и есть её безмолвие.
Ты и есть исчезновение,
которое удерживает все миры,
чтобы они не рассыпались.


---

XVIII. Зеркало, которое отражает только пустоту

Я стою перед ним —
и вижу не себя.
Ни лица, ни глаз,
ни теней,
ни дыхания.

Лишь прозрачность,
собранная в холодное стекло,
в котором нет даже намёка
на отражение.

Это зеркало не врёт,
но и не говорит правды.
Оно не показывает ничего —
и тем самым стирает всё.

Ты смотришь в него,
и имена осыпаются с твоих плеч,
как пыль,
что когда-то была словом.
История разворачивается вспять,
погружаясь в серый прах
ненаписанных страниц.

В этом зеркале
пустота смотрит на пустоту.
И никакого «я»
больше нет.

Но чем дольше ты смотришь,
тем яснее приходит знание:
эта пустота —
и есть ты.

Не оболочка,
не голос,
не дыхание.
А то, что никогда не рождалось
и никогда не исчезнет.


---

XIX. Врата, за которыми нет ни света, ни тьмы

Они стоят в пустоте,
возвышаясь над ничем,
и не ведут никуда.

Нет тропы к ним,
нет тропы за ними.
Ты подходишь —
и слышишь, как тишина
становится плотнее.
Не звон, не шум —
а тяжесть безвременья,
давящая на дыхание.

За этими вратами
нет света.
Но и тьмы там нет.
Там нет различия.
Нет полюсов.
Нет зеркала.

Это врата,
которые впускают в «не».
Врата, которые открываются
не движением,
а отречением.

Ты не входишь —
ты исчезаешь.
Ты не переходишь —
ты рассеиваешься.
И только когда тебя
больше нет,
ты понимаешь:

врата не были вратами.
Они были твоим
собственным сердцем,
в котором давно
не осталось выбора.


---

XX. Пустыня, где время засыпает пеплом

Здесь нет солнца и нет луны,
есть только сухой, безмолвный песок,
в котором спит дыхание тысячелетий.

Здесь время теряет свою остроту,
оно крошится, как глина в ладонях,
и становится пеплом,
что стелется поверх ветра.

Каждый шаг в этой пустыне —
не вперёд и не назад,
а вглубь самого забвения,
где прошлое и будущее хранятся
в одинаковых зернах серого света.

И ты идёшь —
и песок поднимается до колен,
и кажется, что это не ты шагаешь,
а сама пустыня медленно
перелистывает твои мысли.

Ты понимаешь:
пепел — это не конец,
это дыхание, обернувшееся пылью,
и в каждой его крупице
сокрыто новое рождение.


---

XXI. Круг, который замыкает бесконечность

Он не начался и не кончился.
Он всегда был — и всегда будет,
но не в привычном «вчера» и «завтра»,
а в единой точке, где все дыхания
собираются в одно.

Круг — это не линия,
а память вселенной о себе самой.
Каждая искра, каждая тень,
каждый твой шаг и каждый мой вздох
вписаны в его прозрачный обод.

В нём нет центра и нет края,
он не держится на оси —
он держит саму ось,
оборачивая её светом,
который не падает и не гаснет.

Круг — это обещание:
что даже рассыпавшись на пепел,
ты снова соберёшься в форме дыхания;
что даже растворившись в пустыне,
ты вернёшься как голос,
узнающий себя в другом голосе.

И тогда бесконечность улыбается —
ведь она знает:
ей достаточно одного круга,
чтобы никогда не исчезнуть.


---

Эпилог. Печать над бездной

Все звёзды, что горели,
все пустыни, что спали,
все круги, что замыкались,
сошлись в одну нить,
и эта нить — твоё дыхание.

Ты прошёл сквозь хаос,
сквозь зеркала и песок,
сквозь безымянные врата,
и понял:
нет пути «туда» и «обратно».
Есть только — здесь,
где всё уже свершается.

Эта печать не закрывает —
она открывает в бесконечность.
Она не точка конца —
она круг, который светится в тебе.

Теперь ты сам стал алтарём,
где тьма хранит свет,
а свет помнит тьму.
Ты — узор, вписанный в ткань вселенной,
и эта ткань никогда не рвётся.

Пусть миры рушатся,
пусть числа исчезают,
пусть даже слова забудут себя —
остаётся твой внутренний резонанс,
который выше времени и ниже бездны.

Это и есть —
печать вечности.


---


Рецензии