XxVII. Насущная мечта для д Артаньяна

    Предыдущий фрагмент из 2-го тома романа «Миледи и все, все, все»
      «XXVI. ...коль предками у вас сплошь были мавры...»
        http://stihi.ru/2025/09/01/7135)

– С рожденья лежебока я плохой.
    Мне в сутки дайте лишь на   час   покой, –
сказал парнишка зеркалу солидно. –
   «Заложник честолюбия» – с такой
   строкой в девизе выступить не стыдно.
   С Парижем я сойдусь – не просто голь,
   а    громко    заживу и даже сытно,
   взяв    всё    и даже    больше,    очевидно!
   Что нужно    шпагой,    а не острогой
   добуду как гвардеец-неофит, но
   не столь уж нужен мне быт дорогой.

   За дело чести встану я горой!
   В Париже интересно всё мирское.
   Пусть деревце я с тонкою корой,
   и крепкую иметь не буду вскоре,
   в любой мечте я – сам себе король:
   настойчивости верен априори,
   а с чувством нерешительности – в ссоре...
   Клад вырыть не дано, однако рой!

   Мои  мечты меня же и втравили
   в гасконскую традицию брать роль
   служаки там, где жалует король.
   Геройствовал отец при де Тревиле.
   И мне служить бы так, чтоб    черти    взвыли!

   Отец грозит, мол, крылья опалишь,
   поскольку слишком зелен, а Париж –
   душа страны де факто и де юре.
   Мать   против    жизни там, хотя не дура
   и верит в перво-рыцаря Артура.

    Хочу я разобраться в сути сам, –
столицей грезил юноша понуро. –
    И с чем твоя бы юная натура
    сошлась в Париже, веря в чудеса,
    в удачу и в содействие Амура?
    Познаю жизнь и смерть до   жути,    знай!
И зеркало ответило: – Дерзай!
    Но можно ли шаг первый делать хмуро?!
            *             *             *
Торгаш – хозяин жизни, не клошар?
«Весь шар земной в цепях»! – измыслит книжник.
Какой подход сурово оглашал
к экспансии вовне торговый хищник?
Лишь хищник   европейский  –  новых лишних
Европа не   стерпела   бы из ближних…
Дамоклов меч – теперь Дамоклов шар?..
                .               .               .
Прибывшего встречают по одёжке,
мерзавец – же душой    всегда    клошар…
Не вправе пребывать Европа в лёжке,
спеша вокруг себя создать кошмар:
жесток работорговец, рьян корсар…
              .              .              .
Вливайте дёготь в мёд всего по ложке…
Готов ли бочки с мёдом взять базар?
Мутили вам Историю, как встарь,
так и поныне врут, начав с обложки.
Но в руки сунут: «Всё же полистай…»

Историк, путь ища, любой дорожке
доверится, Земля ведь – круглый шар…
Но белых пятен больше, чем… кошмар!
Беда! Одни пробелы или крошки
в искомой биографии. Беда!

Героя     угадают     ли, когда
стремятся что-то высмотреть в подростке?
Ну, скажут: «У него растут года.
Есть признаки гордыни – даже бро'ски.
В глазах же – бесенята. Или блёстки?
Короче, парень смел и не дурак».
Парнишке, коль вести речь о подростке,
дуэли не грозят, но много драк…

У Шарля – дворянина, но без стажа
служебного апломб – врагам на страх!
Величественен обликом папаша
у Шарля, как и водится в горах.

Отец морально в роли исполина
вполне себя оправдывал: остряк
в нравоученьях, да и плоть – не глина.
– Ругать врага всерьёз  не значит – длинно.
  Язык    зря перед боем бы напряг…

  Гасконцы – это ум, а не гордыня.
  Причём и    честь    свою не втопчем в прах.
  Противник, если он умней кретина,
  поблажек не сулит. Включи свой страх
  по поводу того, что    сложен    враг.

– Роль мастера играешь ты ретиво,
а я вникаю быстро. Не дурак, –
к отцу парнишка обращался льстиво,
но и своё бахвальство тут же впряг. –
Мне б сразу шпагу, а дубинки –  стиля
простецкого, пусть и у нас в руках.
– Чтоб вражья сила Смерть не угостила
тобой, чтоб не приблизить этот крах,
сынок, железо      петь      должно в руках,
но реквием      противнику,       вестимо!
Ты б мог тренироваться на шнурках,
но я-то – ветеран и лучший стимул
на главных тренировочных порах.

Не будучи в бою папаше ровней,
Шарль сетовал с обидою сыновней:
– Хоть ты мне и подпортил «паричок»,
я устоял. И я не старичок!..
– Все промахи  ловлю  твои. Сыт ловлей
по горло, остальное – в сундучок…
– Засела боль в башке. Уж не от   слов   ли?
– Что ж о твоих ошибках мне – молчок?
  От боя не   отлынивай,   сачок!
  Пусть шест тебя бац-бац, а не чмок-чмок,
   земля тебе не   пухом   в изголовье, –
в руках у ветерана не дрючок. –
   Для взрослых тренировок  на год крови
    тебе, надеюсь, хватит, игрочок?
Как шишкам не вскочить, ведь наготове
дубинка – у отца удар фартовый,
культурно поднесённый, не «дичок»!
Родному сыну, отроку-оторве,
дав тренировку-бой до первой крови,
то бишь победный сделав свой тычок –
шестом содрав с башки  кудрей  клочок,
папаша д'Артаньян нахмурил брови:
– Кто на войне, как некий пустячок,
  любую одолеет   гадость?   Профи!
  Без навыков и знаний, дурачок,
  стать неучем – для жизни катастрофа.
  Нужна виола, если ты – смычок…
  Башка невежды малость нездорова…
  Боец ты, иль беспечная корова?
  Мужай как шевалье… не мужичок.
  На вид-то ты, конечно, резвячок.
– Ну ладно бы лишь    палкой    бил сурово!
Отец, ты очень строг.          – Давай без рёва!
Пускай отцовский голос, голос крова
в твоей засядет   памяти,   сверчок.
Чтоб выглядеть не хуже городского,
проделывай без устали и снова
плавней, свободней каждый свой скачок.
Включай всю гибкость. Ты же не качок.
Чуть шире ноги. Шага приставного
не сдерживай. В ногах – твоя основа.
Чтоб их не заплетать, пей только сок…
В ногах – остаток правды; выйдет срок –
пусть ищут выход, вплоть до запасного.
На них, чуть что – бугор, канавка – скок!..

И как бы ни был твой маршрут извилист,
для боя ты вполне и быстр, и жилист…
Но только  воля  собрана в комок.
Забудь, что ты обидчив и задирист.
Расслабься. Гибкость – сильный твой конёк.

В глазах твоих приметен огонёк –
матёрому врагу тебя он выдаст.
Ни чувств, ни мыслей сам своих на выпас
ни в поле, ни в укромный уголок

не высунь пред врагом: их самоволка
тут вовсе не уместна. Главный – шест!
Сын, выше шест, да рвение удвой-ка!
Замах дубинкой не  рукою  жест.

В твоей дубинке – сила, жизнь и честь…
– Спешить – народ смешить… есть поговорка…
– Кураж задаст толпа? Пустая лесть?
Не  публику  смешишь. Мы на задворках.

Порадовать ничей не можем глаз.
Всей публики – соседкина золовка,
но ей хватает собственных прикрас…
Превозношу я… в стиле ретро… волка,
но вольный дух в горах – и волк, и князь.
Порой меня преследует тревога,
что храбрость в нас живёт, в крови хранясь,
обязывая нас проделать много,
жить, с ордами  опасностей  роднясь…
Держи бодрее – не зевай, равняйсь –
по ветру  нос,  коль  расторопен  орган…
Ночных тревог раскидано по норкам…
– Мы вскормим силой ночь, а утро – нас.
Преграды – наш законный променаж.
– Сынок, тебе за зоркость – орден – «око».
Не знаю здесь столь зорких, кроме нас.
Есть  счастье – с ним тебе не одиноко,
а нету – так живи,  бедой  кормясь.
Ты хочешь, чтоб форель, а не карась,
плыла бы в  руки?  Даже и минога?
На свете жизнь даётся только раз,
но страждущих её испортить – много.
– К примеру, мне откажет незнакомка…
– К примеру, вынув шпагу иль стилет,
  прижмёт тебя Париж во цвете лет:
  достоин смерти, мол, хоть и  умён гад.
  С претензиями встанешь ли из морга,
  чтоб прыгнуть на убийц иль им вослед?!
 
  Зевнёшь и… не мотив сопливо спет,
  а песенка всей жизни. С этим строго.
  Война, мор, голод, смерть – гремит квартет
  бок о бок с нами не для поощренья,
  а нашего от жизни отреченья, –

не очень был силён как правовед
папаша д'Артаньян в нравоученьях,
однако преуспел в разоблаченьях
кривых дорожек отроческих лет. –
  Ты строен, худощав до утонченья.
  Внук басков, ты похож не на скелет.

  И не на  галла  с птицей ку-ка-ре-ку.
  Похож ты, коль кивать на типажи,
 на горную стремительную реку.
Но возрастом ты, сын, ещё не рекрут.
Я так же не отдам тебя в пажи.

Но, если рвёшься в свет, то сам скажи.
Запомни, без мужчин красотки блекнут.
Не живши веку, красота – в калеку…
А мы без них глупеем. Лишь ханжи,

что внешне брать хотят от плоти малость,
об этом скажут так: «Какая жалость,
что Бог дал мессу общую для всех»!
Мол, церковь для того ль сооружалась?!
Мол, друг на дружку пялиться в ней грех…
Каких ты намечтал себе утех?
– И в     шалостях     не ведома мне вялость…
– Сын, в мыслях у тебя…    грех,    а не шалость,
и совести нет ни в одном глазу!
Ты  снова  с вожделеньем на  козу
посматриваешь, иль мне показалось?
Ну, лишь бы это всё, прости за сальность,

в  привычку  для тебя не облеклось!
Пусть девки всё же  праведнее  коз
и к скотству их натура не клонима,
но с девками милее несравнимо.
– Да как же долго с девками жить врозь?!
– Стремись понять их, видя их насквозь.
Не светит никому сиянье нимба,
а ты… стань воплощеньем бабьих грёз,
чтоб всё у них с тобой при встрече либо
расслабилось вмиг, либо напряглось.
– Меня в ответ не раз пробрал мороз.
– О минусах нет речи. Только плюсы.
Не в том шик, чтоб дарить колечки, бусы,
иль слушать бы совместно благовест.
Мужские все задействовав ресурсы,
выпячивать стремясь не только пест,
придерживайся правильного курса,
чтоб ласку источал твой каждый перст.
Наскок твой – бурный флирт, а не наезд…
– Шептались девки: бойтесь, мол, укуса
того, кто нас  глазами  жадно ест…
– Едва ль твой вид в них вызовет протест.
Поэтому, сынок, не празднуй труса,
«ешь»  девок,  а не коз. Не путай мест
стремленья для козла и дворянина.
Нас горы возвышают, а равнина –
притон для всех подряд. Была бы честь
предложена им так или иначе.
Кому-то интересны наспех клячи,
а клячи – могут втюриться в орлят…
Нет, мы и с  голодухи  не поклянчим…
Ведь как вот на равнине говорят
те, кто там ненамного нас богаче,
но прыгнут и за этой, и за той
(таких парней не видывал Боккаччо):
«За неименьем горничной, по счастью,
всегда имеем  дворника  зато.
Блюд на подносе, пусть слегка златом,
никто не поднесёт – их кот наплакал»…
Есть в шутке доля шутки. Желчь затрём.
Притом, что говорю не о святом,
их дворника б назвал я бедолагой…

«Иди хоть     пирожком,     сын, подкрепись»! –
заботу излучал зов материнский.
Желудочный давил в себе каприз
упрямец, голодая не без риска.
– Продолжу о банальном без изыска.
Достоин наш язык простора рта –
не обтрепался б, выйдя за ворота!..
Течёт в парнях с равнины доброта –
вот только злы в ней сплошь водовороты.
Какие только хохмы и остроты
о них ни ходят! Только кто б роптал!

Счастливцы иль моральные уроды
они, коль в их душе – сплошь пестрота?
Быть может, кто из них и  душу  продал…
Мораль – лишь выпендрёж, мол, пред природой.
Бок о бок, мол, с моралью сквозь года
пройдёшь по жизни через пень колоду.
Ну как тут не задуматься народу!
В чём жизни содержанье? Долгота

мол, чьей-то пресной жизни – показатель
всего лишь пресной серой суеты.
Я б тоже думал так, но наш Создатель
моралью грузит совесть. Не хребты.
С равнины каждый третий – плут, стяжатель…
– Там тоже     храбрецы     есть, говорят.
– Но нам ли брать равнинных в общий ряд?!
Теперь о главном. В играх, перепалках
по-прежнему ты много лет подряд
сражаешься с мальчишками на палках.
Звериной прытью выделился в драках.
Пусть стиль твой и эффектен на погляд,
но надо овладеть серьёзно шпагой,
а также вспомогательною дагой.
Начнём ученье – жизнь пойдёт на лад.
Победы станут слаще всех наград.
Вот если б де Тревиль заехал в гости,
он слов на похвалу бы не берёг!
Я б за него  сейчас  уже изрёк.
Дубинкой бьёшься виртуозней трости…
Умеешь через голову, зверёк,
уйти от вражьих взоров в кувырок.
В боях на палках многих  перерос ты.
И в тактике всё чисто: без коросты
напряга с суетой. Нырок и блок…
Дерзай и… в ужин – фиников две горсти…
Эй, Шарль, вставай! Ты что это прилёг?!
– Ох! Хоть и небольшой, а всё ж пенёк!

– Никак тебя я сглазил!  Крепко  оземь
башкой ты приложился в кувырке.
– Аж с  искрами  из глаз, подобно гроздьям!
Хотя собрал всю волю в кулаке,
качает до сих пор, как в гамаке…
– Впредь успевай  парировать  угрозу.
Пропущенный удар сродни курьёзу.
Увёртлив ты уже не по годам.
Чуть отдохни и снова в стойку, в позу…
…Ого! Каскад атак, как чехарда!
Тебя, сын,     подменили     что ль?! Ах, да!
Удар башкой пошёл тебе на пользу.
Твоя подвижность – антипод наркозу.
Ты мыслить стал быстрей, как никогда,
а это для бойца, как снедь для рта…

К твоей мечте, к той, что не из крамольных –
на дерзкие мечты пока наплюй –
есть в нашем доме пара  шпаг  клеймёных.
Одной… хоть тренируйся, хоть воюй.
При нескольких отлаженных приёмах
начнёшь импровизировать в бою…
– Своей ладонью, а она не промах,
я шпагу, как       невесту,          обовью!

– Гордясь тобой, нисколько не блефую.
Бери клинок и празднуй, сын, вживую!
В тебе кураж и  взглядов  широта.
А празднуем в роду мы, как воюем:
ни силы не щадя, ни живота!
Дадим и фору всяким там кривулям,
коль мнит себя бойцами вшивота…
Сквозь пальцы протекает жизнь-вода.
Мы к молодости с возрастом ревнуем,
гордыни не смиряя отродясь,
со скрипом с нашим возрастом мирясь.
Перчим  себя, как можем. Маринуем…
Нет, я себя не чувствую понурым.
О молодости судит всяка мразь,
а молодость даётся в жизни раз.

Поэтому для глупости заранье
придумай, сын,  другое  оправданье…
– Но воздух приключений я глотну!
  Меня ты лишь в     Париж      однажды выставь.
– Прославься за меня и всю родню!
  Карьера будет громкой пусть, как выстрел!
  Стать жёстче я тебе не возбраню.
  Запомни, Шарль, что в массовом бою
  ты встречного врага бить должен быстро,
  поскольку сам ты будешь на краю
  от смерти. Например, дразня саблиста
  и следующего за ним шпажиста,

  топтаться, как в посудной лавке слон,
  не следует, ведь тут иной фасон…
   Я что-то чересчур наплёл речисто.
   Постой! Внести мне ясность есть резон, –
отец пытливо в Шарля вперил взор. –

   В тебе не усомнился ни на йоту,
  но всё ж признайся, по большому счёту,
  зачем тебе верхушка мастерства?
  Понятно, что по зову естества

  хотел бы ты стать лучшим среди мэтров.
  Но это всё фантазии и блажь.
  Моряк имеет парус ради ветра,
  но буря разорвёт весь такелаж…

  Нельзя кичиться силой ради силы.
  Нарвёшься на того, кто посильней –
   зря сгинешь, надорвав при этом жилы.
– А если дама сердца… если с ней
   беда и только я – её защита?!
– Коль даму сторожит угроза, свита
   должна быть рядом...          –  Сам   я кровь пролью!
– Прольёшь,   сын! Но служа лишь королю!
   Не зря всегда у жизни на краю
   семейство д’Артаньяна родовито…

        (продолжение в http://stihi.ru/2025/09/05/6536)