Тот, кто отражается в каждом лепестке всецело

Тебе не дышится в этих кулуарах, воздух иссякает, бронхи схлопываются, будто сожжённые у театрального моста, ведущего к чёрно-белой оторванной кисти бессмысленного и бесстыжего живописца; коллоквиум затыкает дыры в ушных безумствах, хлебнул ржавого виски и пал до пришествия тёмной материи в облике стервозного шута, в полдень чрезвычайно много взрывных иссохших (без)мыслей и (без)образов; безобразно наполнение, свистящее в грудной клетке, матрица осознания былого вбирает головные исторические наслоения, миазмы астрономических полотен, сокрытых в лугах/дуплах/чреве черепов, и прелюдии к апокалиптическому эксгибиционизму, распростёртому на крыльях аморальной безвкусной ночи, наполненной откровенными танцами жриц любви, этой безымянной сочащейся пластикой, украденной у древних повелительниц, обуреваемых некогда тошнотворной страстью, предельно физиологичной.
Тебе не дышится в этих проданных небытию коридорах, среди возлюбленных идолов, которые покрыты белой материей; створки окна на лицевом покрытии еле колышутся; хочется взобраться наверх, но там пусто, от этого в закромах души гнилостно, как перед смертью, вот он диковинный эшафот, покрытый пятнами засохшей крови, рядом мертвецки пьяный палач лижет свою руку, в неё зашиты какие-то знаки, взбитый саквояж ждёт своих новых владельцев, бесшумные видения заполняют обожжённую гарью площадь, отель привечает постояльцев, странная фигура курит в углу тонкую сигарету, покрываясь от шеи до коленей жгучим пеплом (мне так больно, до самых внутренностей, дайте мне их вытянуть из себя, выстроив из них скульптуру).
Парни лёгкого поведения позируют у фонтана, стараясь довести себя до экстаза; тебе хочется избить их плетьми, после введя внутривенно раствор от излишнего либидо; дешёвый памятник в центре площади, обгаженный голубями, притягивает взгляды ненасытных прохожих, непривередливых в эстетическом плане; бесхозные водные каналы дышат густым смрадом; здесь рождаются и умирают воспоминания; душевнобольной мальчик пытается отыскать груди у затюканной матери, сидящей на плохо сбитой скамье; моральное выветривается, как кунжутный запах; толпа снуёт по бульвару, пахнет затхлой кожей, выделениями и свежей краской; девушки в широких шляпах надевают маски, юноши, больные проказой, вскрывают вены, обагряя кровью предметы своего обожания; ты берёшь флакон духов, и разбрызгиваешь их чуть-чуть по нежной коже, и та грубеет, эта атмосфера далека от прозы Зюскинда, она ближе к высокой моде, к бархатным голосам модельеров, запертых в своих накидках, в своих локонах, в своих амбициях.
Тебе не дышится, когда птицы поют на манер Карузо; лишь шёлк бровей скрещивается подобно дистрофическому узору; циркачи сражаются с падающим куполом, порой помпезно, местами иллюзорно; страстные чресла превращаются в мраморные изваяния с потусторонними глазницами, из потускневших от времени шрамов вытекают ядовитые соки, раны от аплодисментов смазаны острой мазью, тонкая психика искалечена ещё сильнее (дайте мне повиснуть на раме, как на паутине). Тебе не дышится, когда ты пребываешь в искусственной агонии, такой сумрачной и душной; небо сорвано с петель, громоздкое и безбрежное; сознание вскрыто зазубренными парикмахерскими ножницами, нейрохирург смачно ласкает руками ухоженный скальпель, играя на нервах, как на виолончели, его эротические фантазии полны голых марионеток и их взаимодействия между собою; в таких категориях, в такой чужеродной прострации дыхание невольно сбивается, время убито, как и пространство (я не хотел убивать их в себе, а в тебе тем более, но так вышло); я не хотел терзать бога (я ведь лишь тень от его творения), но его образ разбит на части в твоём хрупком подсознании; ничего не осталось - ни бога, ни дьявола, ни дыхания, ни жизни, ни смерти, ни рая, ни ада, ни света, ни тьмы, ни крови, ни лимфы, ни фекалий, ни семени, ни туловища, ни головы в голове, ни головы вне головы, ни идеализации, ни материализации, ни депрессии, ни эйфории, ни горького, ни лакомого, ни ветхого, ни нового, ни микрокосма, ни макрокосма, ни бездарного, ни гениального; всё померкло, свелось к абсолюту, к интегральности существования, а потом схлопнулось, как бронхи в начале этой асоциальной истории, что на губах вымокла, что в гортани хрипом засеребрилась, что вошла и вышла, как осколок солнца, скрещенного с луною.
Слышишь, как звучит Бах?.. Это превосходно... Шедевры искусства доводят меня до вездесущей эрекции... до безжалостной эякуляции... внутрь мозга такой огромной, бесконечной вселенной... Я оплодотворяю небесные тела, будто в каждом из них сокрыта яйцеклетка... А потом швыряю космические сгустки в континентальные океаны...
Я видел, как ты медитировал у подножия скалы; ты верил, что это поможет тебе вздохнуть поглубже; так ли это, покажет время, ведь не вечно мы будем путешествовать автостопом по всей планете в поисках незыблемых истин; я видел, как ты однажды умер, а вокруг никого не было, и мне захотелось плакать, я вытер слёзы клетчатым платком и замер, это был обычный авторский художественный фильм, а в фильмах всегда рождаются заново; я ждал, когда это произойдёт, ведь дружба с отражением бессмертна... бессмертна, ведь правда?..