Парковка

Сентябрьский день клонился к вечеру. Солнце уже не жгло, но и не скрылось: его золотистый свет, словно отражённый в далёких водах, мягко ложился на асфальт, на серые стены домов, на длинный ряд мотоциклов, тесно прижавшихся друг к другу на площадке у вокзала. Воздух был прозрачен, сух и немного тревожен, как всегда в эту пору, когда между летом и осенью чувствуется зыбкая черта, и каждая минута кажется последней в своём роде.

Он стоял в стороне, у въезда на парковку. Молодой мужчина, одетый просто, в лёгкой куртке и джинсах. В руках — шлем, под мышкой — папка с какими-то бумагами. Вид у него был спокойный, даже безразличный, если судить со стороны. Но в душе его жила неясная, сладкая настороженность: казалось, что вот-вот должно случиться нечто новое, тихое и вместе с тем решительное, как первый порыв ветра в тёплый вечер.

Парковка была забита до предела. Ряды блестящих и потускневших мотоциклов стояли вплотную, и между ними невозможно было протиснуться. Он ждал — надеясь, что кто-то вот-вот заведёт мотор, освободит место.

И тогда он увидел её.

Она стояла возле своего мотоцикла — стройная, в светлой куртке, с чуть растрёпанными волосами, которые в вечернем свете отливали бронзой. Сначала он подумал, что она собирается уехать, и сердце его радостно дрогнуло: значит, место освободится. Но нет — она, опершись ладонью на руль, вынула из сумочки маленькое зеркальце и с каким-то доверчивым, почти детским усердием принялась поправлять макияж.

Он остановился в двух шагах от неё, не решаясь даже кашлянуть. Всё внутри его наполнилось тихим волнением. Она не замечала его, так близко стоящего: была вся в своём занятии, в сосредоточенной женской нежности к самой себе.

Он смотрел на неё и чувствовал — странно и сладко — как тянет его это мгновение. Ему было хорошо здесь, рядом с ней, в этой случайной тишине, среди запаха бензина и металла, под звонкими криками поздних птиц. И в то же время что-то робкое, почти униженное, было в его ожидании: ведь он стоял как проситель, готовый терпеть сколько угодно, лишь бы не спугнуть её присутствия.

Минуты тянулись. Она прищуривалась, красила губы, поправляла волосы, иногда чуть склоняя голову — и в этих движениях была та непостижимая прелесть, которая делает женщину живым чудом, даже когда она занята пустяком.

Он ждал, и ему нравилось ждать. Казалось, что всё вокруг остановилось, что солнце больше не двигается к горизонту, что сама жизнь задержала дыхание.

И вдруг — она повернулась.

В одно мгновение их взгляды встретились. Её глаза — светлые, прозрачные, как небо над осенними полями, — широко распахнулись. В них мелькнуло удивление, потом — быстро, стремительно, будто вспыхнуло пламя — что-то ещё. Она поняла: он всё это время стоял здесь, молча, терпеливо, ни словом, ни жестом не потревожив её.

И в её взгляде, робком и сияющем, уже рождалось новое чувство.Она чуть смутилась, словно поймала себя на каком-то детском неприличии, — на том, что стояла посреди людной стоянки и красила губы, не замечая, что рядом ждёт человек. Но смущение длилось мгновение, а потом в её глазах проступила странная мягкость, та нежная благодарность, которая иногда возникает в душе внезапно, без всякой подготовки.

— Вы… давно ждёте? — спросила она тихо, с лёгкой улыбкой, в которой ещё сохранялся отблеск её смущения.

Он покачал головой, словно не придавая значения.
— Ничего, — сказал он. — Я и не тороплюсь.

Она снова взглянула на него — пристально, внимательно, будто стараясь понять: что это за человек, который мог так стоять рядом, не проявив нетерпения, не нарушив её покоя?

Между ними легла пауза, и в этой паузе было что-то необъяснимое, почти торжественное. Шум улицы отступил, крики птиц смолкли. Вечерний воздух пахнул свежестью, и где-то вдали медленно загудел мотор.

Она убрала зеркальце, застегнула сумочку и, поворачивая ключ зажигания, всё ещё смотрела на него — уже другими глазами, в которых теплился отблеск какого-то нового чувства.

— Место вам нужно? — спросила она наконец, чуть склонив голову.

Он не сразу ответил, будто боялся, что слова разрушат хрупкость этого мгновения.
— Да, — сказал он тихо. — Но… мне и так хорошо.

Она улыбнулась. И в этой улыбке было уже нечто большее, чем просто благодарность. Она почувствовала его деликатность — и, может быть, впервые за долгое время ощутила рядом человека, который не стремится взять, не требует, а просто ждёт, как ждут чуда.

Она завела мотор. Глухой рёв вырвался из-под сиденья, и с ним, казалось, разрушилось то зыбкое, золотое молчание, что связывало их. Ей вдруг стало жаль, что оно кончилось.

— Тогда подождите немного, — сказала она, перекрикивая шум двигателя. — Я сейчас уеду.

Он кивнул, улыбнулся — и снова отступил в сторону, уступая ей дорогу.

Она медленно выкатила мотоцикл из ряда, и, проезжая мимо него, ещё раз взглянула. Взгляд её был уже долгим, глубоким, и в нём теплилось то же, что и в её улыбке: светлая признательность, смешанная с неожиданным, хрупким волнением.

Он смотрел ей вслед. Смотрел, пока её фигура не растворилась в потоке машин, в вечерней пыли и свете фар.

А потом шагнул к освободившемуся месту. Но в ту же минуту почувствовал, что это место уже не имеет для него значения: слишком полно было сердце — воспоминанием её взгляда, её улыбки, её нежданной близости.

Он поставил мотоцикл, снял перчатки и долго стоял неподвижно, словно боялся сдвинуться и разрушить то тихое чудо, что вдруг вошло в его жизнь.