Слово не воробей

Англичане почему-то присвоили слову «корабль» женский род. В третьем лице они говорят о нём “she” (она).
Ну нет, суровые могучие красавцы, конечно же, должны быть мужского рода! Тем более, что кораблями у нас на флоте называют только военные суда. Да ещё, по давней традиции, парусники.
Пассажирское или торговое судно моряк кораблём не назовет, разве что в шутку. Это… просто судно, средний род. А слово-то неоднозначное, и неаккуратное его применение связано с забавными, а то и драматическими ситуациями.
Напомню, что в медицине оно обозначает известный резервуар для обслуживания лежачих больных. Причем в единственном числе медицинский термин произносится совершенно одинаково с плавучим объектом. Разница проявляется только во множественном числе, когда моряк (и речник тоже) привычно скажет: суда, судов, о судах; тогда как санитарка в больнице: су́дна, судён, о су́днах.
В телерепортаже я услышал однажды: «Множество судён скопилось в ожидании выгрузки». Представляете картинку?
Или такой перл из студенческого реферата: «Судна, в зависимости от их вместимости, должны снабжаться одним-тремя государственными флагами». Как торжественно!

Есть ещё одно схожее по звучанию с «судном» слово – «суд». И здесь омонимичность неожиданно проявляется как раз во множественном числе. Если в именительном падеже («суда» или «суды») понятно, о чём речь, то, например, в предложном («на судах») – поди разберись!

Тридцать лет назад случилась трагедия. При не выясненных до конца обстоятельствах во время массовой драки погиб человек. Обвинили моего приятеля, механика Андрея Дибунова, который был незаменимым специалистом и регулярно направлялся в командировки по поводу ремонта или испытаний речных теплоходов. К несчастью, в его жизни уже был один срок. По «малолетке» он отсидел год за угон автомобиля – говорил, что «девчонок покатать».
Понятное дело, основной подозреваемый был выбран быстро. При этом прибывшие на заседание народного суда* друзья и сослуживцы Андрея в худшем случае ожидали условного наказания – как участника драки.  Однако представитель прокуратуры, исходя из имевшегося у Дибунова мотива (оскорбления близкой родственницы), потребовал шесть лет лишения свободы. Шесть!
Важную реплику свидетеля, по сути, оправдывающую Андрюху, государственный защитник «проспал». В перерыве, когда он вышел во двор покурить, я попытался объяснить это. Но разиня отказался меня слушать – шевеля губами, он явно повторял заготовленную речь. Впрочем, вялые доводы защиты не произвели впечатления на судью, суровую усталую женщину.
По-другому получилось с выступлением общественного защитника, в роли которого предстал руководитель нашей «конторы» Олег Иванович Фрид – один из ведущих специалистов в корабельной науке. Это была крепкая адвокатская речь; такую мог вести только человек, не сомневающийся в логике своих аргументов. Мне показалось, что судья слушала нашего шефа не слишком внимательно. Вплоть до следующей фразы, прозвучавшей в тишине зала отчётливо и зловеще:
– Андрей Дибунов очень уважаем в коллективе, он прекрасный специалист, часто бывает на судах…
На этом месте судья поморщилась, обратив ястребиный взор на Андрея; народные заседатели переглянулись.
Шеф продолжал выступление, не замечая их реакции. В конце пламенной речи он выразил уверенность, что обвиняемый будет немедленно оправдан.
– Спасибо, – сухо поблагодарила оратора жрица Фемиды. – У суда нет к вам вопросов.
Олег Иваныч по-отечески взглянул на беднягу Дибунова и направился к своему месту.

После короткого совещания Андрея приговорили к восьми годам колонии строгого режима.
И всё-таки он вышел на свободу через шесть – по УДО.

____________________
*в 90-е годы суды назывались ещё по-советски народными, а присяжные заседатели — соответственно народными заседателями. Участие народных заседателей было обязательным при рассмотрении уголовных дел.

Август 2025