МАЧО

                Никто не обнимет необъятного. 
                Козьма Прутков

О лето жаркое, тебя благодарю -
Как много радости ты даришь нам мужчинам,
Как много женщин молодых, красивых
Являешь по дороге к алтарю
Еженедельной будничной рутины.

Бредешь к метро и словно в варьете
Красавиц рой летит тебе навстречу.
Луч солнца оголяет руки, плечи,
Коротит юбки, углубляет декольте.

Гривастая брюнетка в голубом
Земли окружность меряет ногами.
И под ее неслышными шагами
Взлетает пух, мерцая серебром.

И тает мозг от этого аллюра,
От этих глаз, где чертики смеются,
И нестерпимо   хочется коснуться
Большой ступни с кровавым педикюром.

За столиком, в жасмина аромате,
Шатенка нервно поправляет прядь.
И норов виден в ней и стать,
И, в общем-то, видны иные стати

И сердце спотыкается как конь,
Хромает стих, сбивается к верлибру.
Так будет с каждым, кто попал в огонь
Ее орудий главного калибра.

Лет девятнадцать, вязаное платье,
Спина открытая и русая коса,
В метро читает книгу, скромно спрятав,
В ресницы длинные зеленые глаза.

Но взгляды всех мужчин с вниманьем неослабным
Прикованы к ее литой фигуре ладной.
Просвечивает все. Что есть на ней видно
Сквозь дырочки загаром шоколадным.

Так выглядят троянских войн причины
И я грущу, предчувствуя кручину
(кто б ни был ты - юнец, глупец, мудрец):
О сколько ж, господи, мужских сердец
На этой тихой подорвется мине!

От этих провокаций разъяряясь,
Мечтаю я   иметь Эрота стрелы
И я б тогда навластвовался всласть
Над этой и, особенно, вот этой.

Бросает в жар, и закусив губу,
Я говорю себе – не будь скотиной,
Дай поохотиться другим мужчинам,
Шепчу «ТАБУ!», кляну свою судьбу,
Кляну себя, и как последний довод,
Из сил последних сдерживая повод,
Козьму я вспоминаю неотложно:
Что «необъятное объять не можно!!»