О познании

Вера как таковая и религиозная в частности нередко противопоставляется интеллектуальному познанию мира. На мой взгляд, главная причина этого кроется в следующем: если рассматривать веру как форму фундаментального стремления "не быть", а ум — как выражение не менее фундаментального "быть", то небытие, т. е. растворение личности в ком- или чём-либо, в частности, в религиозной вере, предполагает намного меньше внутренних усилий, чем "весёлая наука дорогого бытия". Однако, коль скоро оба этих стремления заложены в человеческую психику, значит для чего-то это нужно ("ведь если звёзды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно"), и даже возможна их гармоничный союз. Скажем, "доверяй, но проверяй" будет примером такого союза.

В то же время, религия практически всегда держится на каких-то догматах, т. е. "несущих конструкциях", не предполагающих никакого "проверяй" (буддизм здесь стоит особняком, поскольку в чистом виде является не столько религией, сколько практикой изучения своего ума и психических состояний).

Допустим, условные догматы — "хорошие", т. е. отражают истинное положение вещей, и тогда перемалывание их в жерновах ума действительно будет чем-то излишним, если не сказать — вредительским. Однако, ум может здесь возразить: "При всём уважении, как узнать, что такой-то догмат или иной момент религиозного учения — истинен, особенно учитывая многообразие учений и некоторые их положения, что противоречат здравому смыслу и объективным научным данным?"

Если просто попытаться заткнуть уму рот, а не "насытить" его мало-мальски достойной пищей, его сомнения будут только усиливаться, а изначальное уважительное отношение может смениться неприязнью, вплоть до презрения. Разумно ли с таким настроем подходить к чему-то, потенциально содержащему важнейшие ответы на вопросы жизни? Думаю, ответ очевиден.

Здесь нужно сказать, что конечным критерием проверки того или иного учения (речь идёт, в первую очередь, о религиях, ставших мировыми) всегда ставилось духовное преображение его последователей, т. е. их причастие к духу, или Духу, стоявшему за основоположником, нежели просто вера в те или иные теологические, космологические или философские моменты. Иными словами, во что бы, в конечном итоге, ни "мутировали" религии, они закладывались с принципом"доверяй, но проверяй", и хотя бы уже это должно мобилизовывать интеллект последователей, а не только удовлетворять их потребность в вере или, если угодно, стремлении к небытию.

Общая же тенденция развития любой религии такова: чем дальше от первоисточника, тем больше крен в сторону веры-небытия. Если взять, к примеру, христианство, тертуллиановское "Верую, ибо абсурдно" явно перетягивает канат в сторону веры. Этот девиз отдельного христианина с красивым для русского уха именем, конечно же, нельзя назвать репрезентативным.  Однако, если заменить "ибо абсурдно" на "ибо верую", в общем, "Верую, ибо верую" отразит состояние души у подавляющего большинства христиан, равно как и мусульман, буддистов и т. д. Были ли у основателей религий более высокие ожидания от своих "подопечных"? Наверное, не стоит этого исключать.

Тертуллиану — тертуллианово. Лично мне хотелось бы более подробно остановиться на христианстве и показать, что в его корневую структуру изначально "прошит" союз веры и ума без крена в ту или иную сторону, и из лона этой традиции, в идеале, должны выходить скорее мудрецы, чем наоборот.

Среди изречений Христа есть следующее: "Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби". Если понимать мудрость как умение различать между добром и злом, правильным и неправильным, правдой и ложью, видеть подлинные причинно-следственные связи и сообразно всему этому поступать, то здесь предполагается немалая работа мысли. Под голубиной же простотой угадывается инстинктивность или интуитивность, т. е. некая непосредственная чувственность, становящаяся подспорьем для ума в его синтезах и расчленениях. Можно ли считать веру одним из лучиков в общем "букете" чувственности? Вполне. Есть ли повод разделять веру и интуицию? Есть. Далее буду говорить скорее о союзе ума и чувственности, выделяя веру лишь в каких-то особых, требующих того случаях.

На гармоничное сосуществование ума и чувственности также указует одна из заповедей блаженства, а именно "Блаженны жаждующие и алчущие правды, ибо они насытятся". Само стремление к правде или истине в самом широком и глубоком смысле имеет как когнитивный аспект (можно это назвать интеллектуальной честностью), так и чувственный, т. е. желание докопаться до самых глубин. Вряд ли погрешу против истины, что и "насыщение" истиной должно происходить двуедино — когнитивно (интеллектуально) и чувственно, а не, скажем, просто одной декламацией Символа веры. К слову сказать, лично мой ум "раздробил" чувственность, как минимум, уже на три составляющие, а именно веру, интуицию и желание.

Говорит ли что-то Христос о "методологии" поиска истины? "Пусть будет ваше "да, да", "нет, нет". Остальное — от лукавого" заслуживает здесь особого внимания. Под "да, да" и "нет, нет" здесь подразумевается твёрдое, принципиальное отношение к самым важным вопросам жизни, скажем, есть ли Бог или нет (в самой Библии, конечно, этот вопрос не стоит), исходит ли такое-то учение от Бога (если Он есть) и т. д. Самых важных, фундаментальных вопросов не может быть очень много и они требуют предельной ясности, без полутонов. Если даже в таких "светских" прикладных занятиях как программирование в базовой ячейке может быть только единица или ноль (иначе программу написать нельзя), что уже говорить о вопросах жизни и смерти, когда на кон ставится целая судьба, в т. ч. посмертная? Аккуратность должна быть предельной, а лучше — запредельной.

Перед тем, как достичь этой предельной (или запредельной) ясности, однако, должен быть сформулирован вопрос, намечена сфера поиска, предложены критерии его успешности или неуспешности и проведены тщательные изыскания, которые позволили бы подтвердить либо опровергнуть искомое. В этом свете, евангельское "да, да" и"нет, нет" будет ничем иным, как своего рода принципом фальсифицируемости ещё за две тысячи лет до Карла Поппера.

В контексте христианства это может выглядеть примерно так: "Бог есть и Он есть любовь, поскольку можно испытать эту любовь на себе благодаря добросовестному исполнению христианских заповедей. Если это не приводит к любви, стало быть Бога — нет". Конечно, это не гипотеза в строгом научном смысле, но, по крайней мере, здесь есть какая-то наукообразность, удовлетворяющая ум.

Если подытожить: для получения ясного ответа, должен быть чётко поставленный вопрос, структурность и систематичность изысканий, а также практические действия и их плоды (либо отсутствие таковых). Конечно же, подобный подход не является единственно возможным, особенно если учесть, что "Дух дышит, где хочет", но в общем и целом Дух (если Он есть) ожидает примерно такой серьёзности и основательности от человеков.

Каковы могут быть последствия нежелания или неумения чётко сформулировать вопрос и проверить его "огнём реальности"? Ответ явствует из означенного евангельского принципа, которое не грех повторить ещё раз: "Пусть будет ваше "да, да", "нет, нет". Остальное — от лукавого". т. е. без твёрдого "да" или твёрдого "нет" человек как бы оказывается в сумеречной зоне, где неизбежно в той или иной форме попадает лукавому на крючок (если, конечно, исходить из того, что он — есть).

Несколько под другим углом об этом говорит уже не евангельский, а апокалиптический Христос: "Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих". Если под "холодным" здесь понимать человека, давшего Богу твёрдое "нет", т. е. атеиста, как раз благодаря этой твёрдости он может оказаться к Нему ближе, чем ни рыбный, ни мясной, ни горячий, ни холодный растеряшка из сумеречной зоны.

Здесь, конечно, предполагается, что атеист имеет какую-то более-менее стройную систему взглядов, потенциально способную отреагировать на весомый довод, вплоть до полного переворачивания в сторону теизма. Кроме того, в искреннем атеизме есть честность и смелость, что, вероятно, вызывает у Бога большее уважение, чем трусливая агностическая размазня. По крайней мере, в христианстве (и не только в нём) есть примеры того, как истовые безбожники становились святыми, но лично я не знаю ни одного примера, когда бы "нирыбонимясо" обрело святость.

Быть или не быть? Если вкратце: и то, и другое.