85. Мамзелька и тюльпаны

(Провинциальный пролог)

Шла третья четвертушка зимы.
Мамзелька в телевизоре читала стихи.
Руки взлетали, почти крылились, почти пели. Голос -  хрипловатый, низкий, нежно-шероховатый –  нашёптывал,  угасал, вновь  - откровенно, мощно - взлетал куда-то, где Митьке никогда не доводилось ещё побывать. Мамзелька легко и певуче читала свои стихи.

И была она вовсе знакомая.
И имечко у мамзельки имелось. Вон её домишко. Окошко в окошко. Как черёмуха на порог весенней дурманной сыпухи наметёт, так она тут как тут. Не раз и не два друг дружку добрым именем окликнут, о пустяшном и важном минутку-другую поговорят. Но четвертушка зимы была какой-то уж очень скучно-длинной. Митяй тосковал.

(Главное)

Большая Медведица давно опрокинула свой звездчатый ковш.
Но соседский яро-рыжий петух Петька ещё не горланил на особо облюбованной  дощечке щелястого забора. Ему, Петьке, забор нравился. Соседу Митьке тоже. Мне – нет.

Загорать на восхитительной площадке, сбитой из крепеньких строительных поддонов не предоставлялось возможным. Даже прополка вызывала некоторое затруднение и сдерживала наклоны к любимым черенкам, корешкам и сеянцам. Потому как сосед Митька бдил. Как только петух Петька торжественно и гордо приводил солнце светить, греть, будить, зноить или ласкать (это уж как выпадет) – в щелях забора являлись два  кругло-растопыренных глаза. Глаза были серыми. Митька менял на боевом посту своего надменно-счастливого петуха.

Сегодня один глаз заметно превосходил другой в размере. Знамо дело, Петька досматривал. А чего такого. Вот какой, к примеру, сегодня у мамзельки купальник будет. Или опять выкатится из своей дверки в этом мешковатом комбинезоне на лямках. Карманы – по ведру. А в них -  то молоток, то моток бечёвки, то ещё что, бабе вовсе непотребное.

Да ещё, заразюка такая, норовит головой в белой с золотистками шапочке (как у доктора – плоская, что таблетка!) к нему, Митяю, развернуться. Ну, никакого интересу. Ишь, топориком тюкает. Что я, топориков не видел. Правда, тюкает вполне себе справно. Но ведь баба! Красивая баба. Тонкая. Быстрая. Сноровистая. К такой ни на козе, ни на Мерседесе не подъедешь.

А тут ещё Боряня в левый глаз локотком въехал. Случайно, конечно. В гаражах мужики развлекались, друг дружке лохмы свеженькой машинкой равняли. Знали бы жёны, что гараж это вам не пивнушка, а мужской клуб по интересам, скольким семьям уютнее и теплее жить стало.

А мамзелька будто вовсе нетутошняя.
Вчера чуть единый целёхонький глаз о Петькину любимую заборину не занозил. Ведь что удумала. Оторвала отлив и подоконник (так себе подоконник, да и домишко так себе) от окна, которое в мою сторону. Затянула блескучим утеплителем, степлером  подзынкала, сверху  ровненьким шагом обрешёточку наладила. Кто мог подумать, чтобы баба самостийно на всю эту многослойность решилась. А  уж когда мамзелька за пеноплекс и саморезики с шайбочками (это чтоб в рыхлое не ушли) взялась,  вовсе нестерпимо стало. Вроде как лесенку вынес.

Думаю, сейчас помочь попросит. Или хоть лесенку придержу. Эти безумные шаровары конечно не купальник (синенький у неё уж больно хорош), но я  и без него помочь могу. По соседски. А она  сверкнула (ух и глазищи -  то ли костёр, то ли бездна морская), засмеялась и на эту мою лесенку прямо-таки взошла. Вот, вроде, и мясов особых нет, а поглядеть тянет. Как статуэтка в магазине хрусталя. Только вот где  теперь тот хрусталь. Перестройка всё побила-вывела.

Домой пойду. На солидный кожаный диван. С примятиной на любимом месте. А что, хозяин я справный. И дом крепко ухоженный. Только вот как  эта мамзелька за свою землянку (по-другому и не назовёшь!) взялась, никакого покоя не стало. Когда траншеи дренажные лопатой рыла (болото оно и есть болото)  - ещё ничего. Когда надумала на том болоте сад развести, все соседи похмыкивали-посмеивались (я – ни-ни!), тоже терпеть можно было. Вон она, антоновка,  желтобокой звездой в листу сияет. Но когда в  окно скрозь её цветущий вишенник тюльпаны  (вот прямо солдатики в шлемах!) разноцветьем светят – сердце раскачивается и скачет по невнятной причине.

А сколько ей годков? Вроде немало. А вроде и не набежало ещё ничего. Не разберёшь. Про годки это я так. Из вредности. Мамзелька и вправду дивная. Только вот одна. Видно, пару ей Господь всё ещё подбирает. Задачка то, поди, непростецкая. А он, Митька,  не претендует. Своеобразная она. С ней вечно, как на боевом посту, в окопе или на параде. Не вытянешь.

А диван, он что. Он под его тулово вполне подстроился. Но к забору тянет. Поглядеть, чего она там ещё напридумывала. Вроде как навес решила поставить. Ступени-то уже одолела. А свой забор, он, Митька, давно мог поновить. Метал дивного синего цвета (прямо как мамзелькин купальник!) ещё с прошлой перевесны припасён. Но мамзельки тогда не видать станет. А без неё как-то теперь и не так. Да и горластому Петьке как без любимой заборины солнце из сна вынимать и в земную работу с пользой пускать. Так и живём.

(Послесловие)

А зимой мамзелька охотничий комбинезон носит. Под ремень. И шагает ходко. Митька в ближнем парке сам видел. Это когда она стихи не читает, вся в длинно-облачном. Только что месяц под косой не блестит. Митька ей вчера в снегу  тропинку пробил. Вдруг какое заделье-надоба ей в домишке потребуется. А то как-то тоскливо. Без этих, тюльпанов. И – мамзельки.

Ну,  точно – солдатики на службе у королевы…