Ода моей тойоте Келле Грум

Сквозь отверстия в полу, распахнутые как окна
на дорогу у меня под ногами, сквозь задние
стёкла, которые всегда сползают, как будто свёрнутые
невидимыми детьми, они залезли
за грибами, что выросли на ковровом
покрытии от беспрерывного дождя, диеты из розовой
жидкой мороси на дне использованных менструальных чашек,
скопившихся на пассажирском сиденьи: тараканы прибывают
на своих беззвучных быстрых лапках, блестящие рыжие
жуки размером с ладонь, и в темноте
я всегда веду дёргаясь, встряхивая волосами,
верхний свет перегорел, музыка
остановилась внутри радио моей 1974 года тойоты,
и всё равно она ещё ездит, самая долгоиграющая в мире машина,
наконец проданная за сотню долларов мужу подруги
после того, как он потерялся в сексуальной зависимости, заразился
СПИДом, красивому человеку с голубыми драгоценными глазами, гранёными
и потрескавшимися как лёд, но совершенными, навроде солнечных часов,
с яркостью, из-за которой становится трудно расслышать его слова,
ответить чем-нибудь кроме кивка. Он отвёз мою машину так далеко на север,
всё замёрзло, и, покрытое льдом, в Миннесоте
или Мичигане, спустя годы, радио включилось
словно человек материализовавшись рядом, и он позвонил
своей жене, чтобы рассказать, как он ехал, и кто-то
начал петь. Сначала он испугался, в темноте,
оказавшись там, куда машина его забрала.






KELLE GROOM
Ode to My Toyota

Through floorboard holes like open windows
on the road beneath my feet, through the back
seat windows that constantly slid down
as if cranked by invisible children, they came
for the mushrooms that grew in the carpet
lush from all the unrestricted rain, the diet of pink
liquid drizzle at the bottom of Pep Power cups
collected on the passanger side^ roaches arrriving
on their soundless fast feet, glossy palmetto
bugs big as a hand, and in the dark,
I always drove twitching, shaking my hair,
the overhead light burned out, music
stopped inside the radio of my 1974 Toyota,
and still she ran, the world's longest lasting car,
finally sold for a hudred dollars to a friend's husband
after he'd become lost in addiction to sex, contracted
AIDS, a beautiful man with blue jewel eyes, faceted
and cracked like ice, but perfect, a kind of sun dial,
with a brightness that made it hard to hear his words,
to do anything but nod. He drove my car so far north,
ум erything froze, and, covered in ice, in Minnesota
or or Michigan, after years, the radio came on
like a person materializing beside him, and he called
his wife to tell her how he'd been driving, and someone
started to sing. He'd been scared at first, in the dark
gone now, wherever the car has taken him.