А на питерской крыше сидели коты...

А на питерской крыше сидели коты.
Говорили о вечном, вздыхали о главном —
О сосиске, погибшей довольно бесславно
В животе у собачьей дурной гопоты.

Вспоминали Петровну из тридцать седьмой
Добрым словом кошачьим и мурком сердечным.
А потом о своём, о насущном, о вечном...
И о том, как им выжить с собачьей шпаной.

А собаки крутили колечком хвосты
В подворотне, где жил управдом Иннокентий —
Добр, отважен, отзывчив и интеллигентен,
С каждым псом из команды дворовой на "ты".

Как такое случилось, увы, не понять
Ни кошачьим умом, ни собачьим рассудком.
То ли бога собачьего злобная шутка,
То ли богу кошачьему стоит пенять.

— Вы слыхали? Случилась большая беда! —
В подворотне, на крыше судачили злобно. —
Управдом Иннокентий влюбился в Петровну,
И Петровна ответила твёрдое "да".

— У неё же коты! — возмущалась братва. —
Безответственно было в Петровну влюбиться.
Вон Настасья Степановна, чем не царица?
Пусть болонка Настасьина слишком горда.

— И как жить, раз творится такой коленкор?
Не бывает у зла и добра середины, —
Возмущались коты и горбатили спины. —
Пусть котяра Иваныча жулик и вор,

Но Иваныч же свой. Чем Иваныч не гож?
— Чем Настасья Степановна хуже Петровны?
Между псами и кошками пропасть огромна.
Генетический уровень лучше не трожь!

А Петровна поднимет кокетливо бровь
И забудет, что семьдесят ей с половиной.
Иннокентий — осанка, очки и седины.
Ну какая вражда, раз такая любовь!

И спускались на землю Петровны коты.
И собаки смотрели на них не колюче.
Потому что любовь и сильнее, и лучше
Самой древней кошаче-собачьей вражды.