Шестьдесят четвертое... 2

Раскаты грома подгоняют двойку лошадей.
По залитой дороге волокут они карету.
Колеса умывает грязью — к дому, к дому поскорей.
В корзине фрукты пляшут с размокающим багетом.

Гроза беснуется, в лицо порывы ветра.
Промокли платья, да и туфли явно не спасти.
А за прически шляпки борятся из накрахмаленного фетра.
Но бой неравный, завтра эти шляпки курам на подстил.

Усадьба далеко, и пассажирки, покорясь ненастью,
Защиты от зонтов давно уже не ждут.
Унылый кучер понукает двойку пегой масти.
И тонет в крике ветра храп коней, мелькает кнут.

Вдруг вспышка, грохот, моментально запах гари.
Так близко молния от них не била никогда.
Рванули кони, понесли, испуганно заржали.
Боясь друг друга, рвут упряжки, разбегаясь кто куда.

Несется дикий экипаж, колеса чуть живые.
Любая кочка для героев станет роковой.
Два женских крика с бранью кучера дорога слышит не впервые.
Но лишь сейчас каждый из них рискует попрощаться с головой.

Все трое помнят про излучину дороги.
Поводья кучер, завывая, чуть не рвет.
От края поля им наперерез несется негрятенок босоногий.
«Успел бы», — с надеждой произнес старик, не открывая рот.

Наверное, убавим градус этого рассказа.
Ну тише, тише — живы будут все в конце.
Он должен подсветить характеры героев в их делах и фразах,
А не оставить след переживаний на читательском лице.

Поля родной Луизианы, знойный полдень.
Руфина и сестра в пути к речной воде.
За путешествие подарен кучеру был самодельный орден.
А в планах: сплетни, рисование, пикник — ни тени мысли о каком-то там дожде.

Как стае воробьев ей вечно нет ни места ни покоя.
От цепких глаз не ускользает и кузнечика полёт.
К ее шестнадцати хлебнули няньки очень много горя.
И помнят фразу: «Жить сегодня надо — ведь ваше завтра может вовсе не придёт».

Она впитать в себя хотела всё, что было рядом.
Вокруг нее весь дом и двор заботливо кружились в суете.
И темнокожего работника она одарит милым, светлым взглядом.
Все удивлялись этой внутренней, ну и конечно внешной красоте.

Чуть познакомились? Вернемся в полымя событий.
Сейчас нам с дубом разговаривать, конечно, не досуг.
На тридцать третьей строчке ждёт читатель действия, развитий.
И бутерброд почти доеден, ты уж закругляйся, милый друг.

В отчаянном прыжке, как лев на антилопу,
Этот бесёнок ловко ухватил за удила.
Фигура кучера с гримасой, словно у циклопа,
Очередную брань на божий свет опять произвела.

Четыре пары ног уперлись в слякоть полевой дороги.
Почти без чувств в карете будто дремлют две сестры.
На лбу Руфины грязною рукою мальчик босоногий
Поправил локоны, напившиеся вдоволь дождевой воды.

Еще мгновенье, и сознание вернулось.
Обе красавицы смогли открыть глаза.
Хлыстом опомнившийся кучер на мальчонку замахнулся.
«Не смей!» — чуть задыхаясь, закричали в поле голоса.

Руфина молча спрыгнув в грязь с кареты,
Ступив два шага, вынула платок.
С лица спасителя смахнула грязь, не слушая советов
Сестры и кучера, а слушала лишь мыслей собственных поток.

— Ты сам-то жив? И как тебя зовут, посланник божий?
В его испуганном молчании как будто-бы вся кроткость бытия.
— Пусть топает до дома этот дьявол чернокожий...
Не унимаясь, кучер процедил: «Будь проклят он и вся его семья».

— Он едет с нами до усадьбы, это всем понятно?
Из ее взгляда на обоих смотрят миллионы стрел.
— Мадемуазель, давайте всех рабов катать, вот было бы занятно.
Но трое уж в карете. — Трогай и запомни, почему остался цел.

До дома добрались, этот сюжет мы, выдохнув, закончим.
Абрис характера её немного передан.
Надеюсь, вы увидели её такой, как автор хочет.
Ты возвращайся, а я уж любопытство, будь уверен, не предам...