Блажен, кто пространством лежит в тишине

Блажен, кто пространством лежит в тишине,
Где дремлют поля под рукой всевышнего,
Где травы шумят, как псалмы в вышине,
И солнце ложится на землю
С любовью отчизны своей.

Но если восстанет земля до небес,
Как алтарь пред ликом Творца, —
Всё будет иначе.
Гора, что пробилась сквозь твердь,
Кружит в снежной пороше, как дух,
В её рёбрах — вековая лепнина,
Водой и ветром высечена в веках,
Как икона, что мастера оставили в дар нам.

Так думал путник, чья голова —
Не голова, а кувшин с живой водой,
Что ехал степью на коне в тишине,
В такт копыт размышляя о вечном.
Ветер шептал ему в травах слова,
И в сердце цвела, как мак,
Та любовь к этой земле.

Если слепень впивался в шею больно,
Он сгонял его не рукой, а молитвой,
Вспоминая детей, что уйдут за горы,
Переплывут моря, чтоб найти свой путь.

«Надо им дать не только хлеб, но и веру,
Солью и жиром души их наполнить.
Пустыня велика, в ней и горы, и дали,
И до звёзд — лишь рукой подать!» —
Так мысли его витали в зное.

На стоянке, привязав коня к карагачу,
Он ставил кувшин на песок, как чашу,
И доставал голову — не для себя, а для людей,
Чтобы не смутить их, не стать посмешищем,
Чтобы мальчишки не кричали вслед,
Что в нём пустота, а не душа.

В чайхане он пил не вино, а тишину,
Гладел живот, думая о вечном,
О луке, что сажал у родного порога,
О кругляшах, что поливал дождём с небес.

«Кто-то сорвёт их, вкусит горькую сладость,
Икнёт и вспомнит меня добрым словом» —
Так думал он, ожидая встречи с тенью своей.

Жара пылала, как адское пламя,
Миражи вставали на юге, манили огнями,
Но исчезали, оставляя за спиной
Только степь да ветер, да звёздный покой.

Да, мир необъятен, нет ему края,
Как ни люби пустыню — не объять её всю,
Сгинешь в пути, замолчишь навеки,
И кости твои станут пеплом и пылью,
Станешь землёй, небом, мыслью в чужой голове.

«Мыслю я рвано, как степной ветер,
В городах мыслят иначе — о благах, о креслах,
Как бы отнять у природы ещё,
И вот — война, руины, пустота…»

Но жизнь начинается вновь —
В утробе матери, на краю земли нетронутой,
И пустыня расцветёт, когда придёт час,
Рекой зажурчит, деревья взойдут,
И народ новый явится, забывший про грех.

Увидел он селенье в долине, юрты белели,
Повернул коня: «Уж смеркается,
Собаки лают на тени, старики голдят,
Сказитель поёт на топшуре про былое.
Представлюсь-ка метлой, что метёт сама,
Без помощи человечьих рук».

Пусть запомнят меня как странника-чудока,
То кувшином, то метлой, то тенью,
Летающим по степи, тревожащим войлок юрт,
Пусть рассказывают у огня небылицы.

А я поеду дальше — будить пустыню,
Я — её утро, свободный и вечный,
Мой дом — вся вселенная, я — странник времён,
Фантом, что живёт в легендах и в Божьем дыханье.

И вот он снова в пути — метельщик-призрак,
Чей след теряется в барханах, как пыль в ветре,
Чью сущность не понять ни сказителям, ни ханам,
Ибо он — вестник, чья правда не в слове, а в действии.

Степь молчит, давая ему дорогу,
Звёзды нисходят ниже, чтоб осветить его шаг,
Он не спит, не ест — питается верой,
Что мир не умрёт, пока в нём есть жажда чуда.

В аулах шепчут: «Это — не человек,
Это — дух, что пришёл из песни старой,
То явится птицей, то зверем, то ведром воды,
Что не иссякает даже в зной».

Дети бегут за ним, стараясь разглядеть —
То ли лицо, то ли маску, то ли пустоту,
Но он дарит им камешки, что светятся в темноте,
И они замирают, чувствуя в ладонях биение мира.

А он идёт дальше — к горам, что синеют на краю,
Где спят драконы древних легенд,
Где время остановилось, как вода в озере,
И только ветер пересказывает былины.

«Всё это — Богом дано, — думает он, —
И степь, и горы, и каждый комар,
И если исчезну я — будет другой,
Кто станет метлой, что метёт небеса».

И ночью, когда луна становится щитом,
Он снимает голову, ставит на песок,
И говорит с ней о вечном — о том,
Как люди ищут богатство, теряя душу,
Как войны начинаются с малого — с жадности взгляда,
Как можно быть счастливым, имея лишь небо да коня.

А наутро — снова в путь, уже без головы,
Ибо она ему нужна лишь для чужих глаз,
А для себя он — весь мир, весь простор,
И не нужны ему мысли, что рвутся на части.

И где-то в Китае, может, или в Индии,
Просыпается женщина, и в утробе её — новый странник,
Который тоже будет искать ответы,
И тоже поймёт, что они — не в словах, а в дороге.

А старый метельщик уже у горизонта,
Сливается с солнцем, становится миражом,
И мальчик в ауле, что получил камешек,
Смотрит на него и знает: чудеса — вот они, рядом.

И был он ветром, что гуляет по степи,
То зверем рыщим, то травой шуршащей,
То вдруг рекою, что бежит к рассвету,
Чтоб напоить землю усталую и спящую.

Его молитвой был полёт орлиный,
Его сбор — небесная лазурь,
Его религия — жизнь от малой пылинки
До гор, что держат на плечах все звёзды.

Однажды встретил он в пути солдата,
Что плакал, прислонившись к броне,
И странник, не сказав ни слова,
Просто поставил рядом кувшин с водой.

И солдат увидел в ней не влагу,
А всю вселенную — от края и до края,
И понял, что война — это не слава,
А лишь печаль, что рано умирают.

«Зачем мы тирзаем друг друга? —
Спросил он у странника без головы. —
Ведь можно просто жить, дышать, любить,
И быть счастливым под этим небом синим».

Но странник лишь качнулся, как пылинка,
И пропел ветром: «Люди не поймут,
Пока не отдали всё, что им дорого,
Пока не ощутят, как сердце ноет в пустоте».

И растворился в мареве, оставив
Солдата одного с его тоской,
А тот сорвал погоны, взял лопату
И стал сажать деревья у дороги.

И где-то шла война, и где-то падали ракеты,
Но здесь, в степи, росла тишина,
И странник шёл дальше — к новым рассветам,
Неся в себе мир, как семена.

Он знал, что мир не изменить одним жестом,
Но можно посеять зерно добра,
И может быть, через сто лет,
На этом месте будет сад.

А может быть, нет. Но это не важно,
Ведь важно быть, а не казаться,
Важно зажечь свечу, а не проклинать тьму,
И после смерти — не умрёт, а превратиться в ветер.

И он летел вперёд, сквозь время и пространство.
И шёл он вечность, не считая вёрст,
То пеплом ветра, то травой сухой,
То вдруг росою на листах берёз,
Что отражали небосклон пустой.

Его глазами стали две звезды,
Что смотрят в душу миру с вышины,
Его устами — шёпот слепой воды,
Что точит камень вечной тишины.

Однажды встретил он в глухой пустыне
Мальчишку, что добро и зло хоронил,
И странник, прикоснувшись к его спине,
Спросил: «Ты плачешь? Или может быть верил?»

Мальчик взглянул: «Меня оставил отец,
Ушёл на войну, не вернулся назад.
Я жду его годы, как дурак, наконец,
Решил, что он мёртв. Ведь так?»

Но странник сел рядом, сложил руки в круг,
И сказал без губ, без голоса, без лжи:
«Он жив. Он стал ветром, что гладит твой затылок,
Он — в дожде, что поит сухую землю.

Он — в каждом семени, что про растёт весной,
Он — в каждом шаге, что ты сделаешь вперёд,
Он не покинул тебя, милый мальчик,
Он просто стал вселенной, что вокруг поёт».

Мальчик замолчал, потом рассмеялся,
И смех его был чистым колокольным звоном,
Он обнял странника, а тот распался
На тысячи светлячков в вечернюю пору.

И с той поры мальчик вырос мудрецом,
Он не боялся ни грозы, ни голода,
Он знал: мы все — лишь временные гости,
Но в каждом из нас — есть вечное пламя.

А странник? Он пошёл дальше,
В те земли, где горы спят в облаках,
Где реки говорят на забытом языке,
Где время течёт, как песок сквозь пальцы.

Его миссия — не спасти, не научить,
А просто быть. Как кислород. Как вера.
Чтобы когда-нибудь кто-то мог сказать:
«Я видел метельщика. Он существует. Он есть».

И вот он видит руины древнего храма,
Где каждая плита хранит обломок молитвы,
И садится на камни, став частью пейзажа,
Как будто всегда здесь ждал того,
Кто ещё не потерял способность удивляться.

К нему выходит старик с посохом,
Глаза его — как трещины в высохшей земле,
И говорит: «Я сторожу тут память,
Но память — это то, что нельзя уберечь».

Странник молча протягивает ему горсть песка,
В котором смешались звёзды, слёзы и пыль веков,
И старик, взяв её, вдруг видит —
В песке этом прорастают зелёные ростки,
А в них — новые миры, новые дороги,
И он понимает, что странник — не человек,
А сама вечность, что пришла дать ему знак:
Ничто не умирает, всё лишь меняет форму.

И они сидят всю ночь, не говоря ни слова,
Пока луна не становится бледной монетой,
А утром старик просыпается один,
Но в руке у него — цветок,
Которого нет ни в одном справочнике,
И он знает — это и есть ответ
На все вопросы, что он копил всю жизнь.

А странник уже за горизонтом,
Он идёт туда, где восходит новая заря,
Где люди ещё помнят, что значит дышать полной грудью,
И где земля всё ещё пахнет надеждой.

И снова степь. И снова небосвод,
Что опрокинут чашей бирюзовой.
Его дорога в зное не растает,
Ведь он и есть дорога — вечный зов.

Вот тень орла скользнула по ущелью,
Вот ветер принесёт из дальней дали
Песок, что пахнет морем и печалью,
Как будто океан был здесь когда-то.

Он видит селение, где люди в пятнах краски
Танцуют у костра, как тени предков,
И слышит голос: «Кто ты? Откуда?»
Но он в ответ лишь подставляет спину солнцу,
Чтобы его тень легла на землю крестом.

И люди понимают — он не враг, не гость,
Он просто есть, как есть восход и полночь,
И приглашают сесть, делятся хлебом,
И смотрят, как он не ест, а вдыхает аромат пшеницы,
Как будто молится над каждой крошкой.

А ночью, когда пламя стало низким,
Он тронул струны их забытой арфы,
И из неё полились звуки,
Что были голосом самой земли:
То шелест трав, то ропот рек,
То крик новорождённого зверя.

И старейшина селения заплакал,
Вспомнив, что когда-то знал этот напев,
Но цивилизация стёрла память,
Заменив её вибрацией машин.

«Мы забыли, кто мы», — прошептал он.
Странник же головой покачал —
Не в осуждение, а с грустью бесконечной —
И положил руку на высохшую руку старика.
И в тот миг старейшина увидел всё:
И первозданность мира, и его конец,
И то, что после конца будет новое начало,
И что душа не умирает никогда.

Наутро странника уже не было.
Но на песке лежала та арфа,
И струны её светились, как будто
Их выковали из Млечного Пути.

А он пошёл дальше — к снежным пикам,
Где воздух тонок, как плёнка бытия,
Где лёд хранит в себе молекулы времени,
Где можно услышать, как растёт вселенная.

Его дыхание стало туманом,
Его шаги — эхом в ущельях,
Его молчание — языком, на котором
Говорят ангелы и звёзды.

И если ты когда-нибудь окажешься в пустыне
И почувствуешь, что кто-то есть рядом,
Не оборачивайся — просто прислушайся к сердцу.
Это он. Метельщик душ. Вечный странник.
Он идёт, чтобы напомнить:
Ты — часть этого всего.
И это всё — часть тебя.