Борок

(легенда)
посвящаю Ларисе и Николаю Поповым с Пятовки
1.
В одном старинном маленьком селе,
да что селе, деревней не назвать бы,
всего три дома. Впрочем, не простых.
Жрецы там жили с черными глазами,
их страшный взгляд напоминал огонь,
что еле тлеет, но в любой момент,
как по команде, вспыхнет до небес,
чтоб озарять ухмылку торжества
на лицах магов.
Их боялись все,
и потому, болотом окружен,
стоял Борок вдали от поселений.
И хоть поля, уткнувшись в горизонт,
готовили натруженную спину
подставить под посев пшена и ржи,
да озеро с речушкой, полной рыбы,
и лес с его извечными грибами,
охотникам за дичью здесь размах,
ну и болото – клюква да морошка –
да что сказать, природа, не скупясь,
могла бы прокормить селян до сотни
в иных местах.
Но никого не сыщешь
на узенькой тропинке вдоль реки,
и серые от времени дома,
исхлестанные зимними ветрами,
не принимают никаких гостей.

Лишь раз в году сюда стекался люд
вершить обряд, кровавый и жестокий.
Вели быка с окрестных деревень,
тот шел покорно, словно под ярмом.
А люди заунывно пели гимн
богине Смерти.
Камень там стоял,
и жертву подводили на закланье.
Жрецы свои читали заклинанья
и резали несчастного быка
на этом камне. Кровь лилась в траву,
пропитывая землю. А потом
они быка сжигали на костре,
и хоть с дороги люд оголодал,
но всё ж никто не смел себе просить
хоть крошечный кусок горелой плоти
от этой жертвы.
Говорят, тогда
зловещая богиня отлетала
на дальние болота, и на год
спокойной жизни, без хвороб и бед,
достойны были все, кто приходил
исполнить ритуал далеких предков...

2.
Текли века, но вот в один из дней
веселого весеннего раздолья,
когда вовсю уже цветут поля
и воды разливаются реки,
и птицы гнезда вьют...
тогда пришли внезапно люди
к тем жрецам.
Они покой внушали мнимый,
и старик-священник
был главой общины их.
Зловещая повисла тишина,
и долго не хотели открываться
замки тугие, и ворота скрипом
как будто отгоняли от Борка
гостей незваных – так надменно
светились их уверенные лица,
и едкая ухмылка на губах
казалась странной...
Они не поклонились тем волхвам,
а сразу завели нравоученье,
мол, больше здесь, отныне и вовек,
никто не служит духам поднебесья.
А там, где приносились ваши жертвы,
построим скоро мы большую церковь.
Камень, столь ценный тут
в обрядах ваших диких,
порогом сделаем, чтоб каждый
из входящих смог смело попирать
«святыню» злую,
и вспоминать коленопреклоненно
обряд кровавый.
Людям не пристало
водиться с демона;ми и служить
богам природы. Бог у нас един.
Волшебникам, ведкам и колдунам
не будет места
на Борке христьянском!
Уходите с миром.
Но если вдруг задумали креститься,
то оставайтесь. В горницах своих
повесите икону в знак смиренья.
А мы настроим здесь домов с полсотни
и разведем хозяйство. Голодать
на плодородных землях не пристало…

Спокойны были лица тех волхвов,
ни злобою, ни местью не пылали
глаза их. Только долгий тяжкий вздох
пронесся в воздухе. Казалось, будто ветер
внезапно прилетел невесть откуда,
и туча черная повисла над Борком.
– Крепка ли эта вера, чтоб сравнить
ее с тем камнем черным и заветным,
что нас хранил от бед?
И простоит ли церковка
да лет хотя бы триста?
Вот если так, то примем мы христьянство
и из болот вернемся. Но пока
Борок ведки покинут, и богиня
напьется скоро кровью человечьей,
и проклят будет ваш надменный мир.
Мы жили по-простому. Докажите,
что Бог у вас душе, а уж потом
ногами попирайте без опаски
хоть идолов, хоть камень придорожный.

3.
Ушли волхвы. Остались их дома.
Никто не собирался поначалу
селиться в них. Подчас вокруг вились
то тучи шершней, что размером с птицу,
то вдруг коней невидимых копыта
и ржанье громкое селян пугало.
А ночной порой
болото загоралось вдруг огнями.
Но годы шли. Возделана земля,
и вековые избы срублены –
живет здесь пришлый люд.
И выстроена в честь Ильи пророка
большая церковь – деревянный храм.
Расписаны и праздники, и будни.
Сюда стекался весь крещеный люд,
а камень тот ступенькой под ногами
унижен был надменными людьми.
А впрочем, можно ли унизить глыбу,
что встретила ещё зарю планеты?

Да, вроде, безобидным баловством
явилась шутка с камнем…
Только вот, как гром с небес,
потомкам тех людей –
а уж прошло немало поколений –
сказали власти: никаких богов,
языческих, христьянских не бывает.
Есть только человек с железной волей,
а остальное сказки для детей.
И перестали в храм они ходить,
поверив новой власти. И свои
иконы, как дрова, спалили в печке.
Не все, конечно, сразу поддались
на искушенье. Кто-то сохранил
святые лики, спрятав в тайнике.
За это полагалось наказанье.
И разразилась брань меж них. Лилась
потоком кровь. Но больше не нужна
была ни вера крепкая, ни ритуалы,
что усмиряли духов той земли.
Из церкви выносили всё подряд,
и даже стекла. Скоро старый пол
покрылся плесенью.
И опустевший храм
стал разрушаться.
Словно человек стареющий,
глядел он, как с Борка
уходят люди – кто за лучшей долей,
кто на войну, а кто и просто так…
И вот однажды никакой души
не остаётся в этом поселенье.
И как-то ночью грянул страшный гром,
но не Илья в небесной колеснице –
гроза метала молнии, стремясь
попасть в жилища ветхие, потеху
себе устроив в небесах.
Одна из этих стрел
огнем коснулась края
старинной церкви. Вспыхнуло тогда
и залилось покинутое зданье
зловещим светом.
Ливень пожалел и потушил пожар,
и остов сохранился,
но люди всё не шли, и вот сейчас
трухою деревянной полегло
строение христьянское
пред черным камнем магов той земли,
что духов злых веками усмиряли.

4.
Я не была на проклятом Борке. 
Но иногда летаю здесь душою –
где Русский Север, там моя родня
давно уж спит на стареньком погосте.
Далеких предков родина в душе
живет котенком, свернутым в клубочек,
в старинной Тотьме – никуда не деться,
и я всё приезжаю в гости к ним...
Тут чуткое и доброе житье,
и время остановится порой,
продлив часы молитвы или сна…
А солнышко по праздникам играет.
Сияют храмы прежней белизной,
и колокольный благовест плывет
над крышами домов, и золотые
горят кресты на каменных церквах.
И даже очень маленькие дети
смеются над легендами, считая
их пережитком старых суеверий…

Но только там, в загадочном Борке –
покинутой навек большой деревне,
в закатный час вечерней тишины
из озера на свет выходит дева.
Ее печальный отрешенный взгляд
не устремлен на ветхие жилища,
в руины обращенные судьбою…
Не глядит она и на поля,
что колосились когда-то рожью,
а теперь в репьях с крапивою....
Раскосые глаза – пылающие угли,
синий цвет одежд ее старинных
и волос, вот облик девы.
Медленно идет она к руинам,
и встает на камень,
худые руки тянет к небесам.
Прекрасное и строгое лицо
меняется внезапно в одночасье
и, становясь старушечьим и злым,
оно наводит ужас, был бы там
хоть кто.
Но путников уже десятки лет
не пропускает топкое болото.
А жители уехали давно.
Когда совсем темнеет, слышен звук,
то ухающий, то подобный стону.
Я знаю, что всю ночь богиня Смерти,
закутавшись в истлевшие одежды,
стоит на черном камне и смеется...
над бедными наивными людьми
болотной выпью.

Дерево горит, земля пустеет,
люди умирают,
и остается лишь бездушный камень,
и пролежит он годы и века.
Кому он нужен в той глуши забытой,
о том не скажет…