XXIV. В реке с простым названьем Рубикон

    (предыдущий фрагмент из 1-го тома романа «Миледи и все, все, все»
       «XXIII. Грешить при всех, иль жить в норе идейно?»
         http://stihi.ru/2025/08/27/6955)

Беарнец по фамилии Бурбон
сгибаться в куче иль особняком
не стал бы раболепно перед кем-то.
От чести рода не отступник он.
Герой прощупать сам не прочь в   реке   дно:
в реке с простым названьем Рубикон.

Под гнётом силы или обольщенья
у Генриха Бурбона твёрд крестец,
но мягкая улыбка для общенья.
Известный как искусно-тонкий льстец
сам Генрих без большого напряженья

мог лесть распознавать в людских речах –
к их лести равнодушен, но в лучах
своей же славы стал авторитетен,
а статен был не только на портрете...
            .            .            .
Герои б извелись, не затрудни
исход их к мирной жизни племя злое.
Герои стали б мирными людьми,
когда бы все враги сдались без боя.
Герои жить не могут без любви:
к опасностям любовь у них в крови.
И вплоть до полового их разбоя
познать жизнь исхитритесь скоро вы,
душой их принимая без разбора…

В бою геройский взвод сильней полка
наёмников-вояк, привычных к строю.
Конечно, и   герои   в трупака
сыграть в бою способны, я не скрою,

но это не всегда, а лишь порою…
За блуд бы обломать кому бока!
Но только не абстрактному герою.
Мир рад бы усредниться, но пока,

нисколько не валяя дурака,
(и в летний зной, и в ночь морозной стужи)
вновь Лучший наставляет всем рога,
пусть даже для него все и не хуже
(по крайней мере, обликом снаружи).

Героев кто б побольше «настрогал»!
А мы героям вечно б  оду пели!..
Герои не оставят, в честь врага,
себе ни шанса скрыться от дуэли,
а станет вдруг Фортуна к ним строга –
Фортуне скажут: «Как вы подурнели!..»
              .               .               .
Талант военный Генриха расцвёл
в боях, где он не    мог    утратить лика,
пустив Судьбу свою на произвол.
В сражение при  И'ври Генрих ввёл
войск менее чем выставила Лига,
но в бойне твёрд был, как древесный ствол.
Его отряды-ветви бились лихо,

а всё ж не устояли пред врагом.
Увидев это, в бешенстве орущий
отчаянно крутился Генрих в гуще
своих, готовых дёру дать бегом:
смятение увидел он кругом…
В аффекте Генрих, встав лицом к бегущим,
верней, к их спинам, выкрикнул им вслед:

«Эй вы! Глаз на затылках ваших нет!
Но встаньте, хоть на миг, ко мне лицом,
Чтоб видеть, как отправлюсь умирать я
в бою последнем, но не подлецом,
а королём, прикрывшим слабость вашу!
И пусть при вас я уподоблюсь фаршу,
однако пред врагом не отступлю!
В бою честь больше   жизни   я люблю!
А вы… куда, не знаю, вы скатились»!

Бойцы, услышав это, устыдились.
В их душах обратилось время вспять,
что им вернуло волю наступать
вслед за вождём. А после все гордились
своей победой полной над врагом.
Зализывая раны, откатились
враги, что уцелели, прочь ползком,
почти ползком, зато в бесславном стиле…
            .             .             .
Герои расточительны в любви,
себя не обходя вниманьем тоже.
Одежду ль украшая, обувь ли,
украсят и свой  лик – мороз по коже!

Герои накропают воз стишат
возлюбленным своим в тонах игривых.
Герои, ради женщин, поспешат
за много лье бегом аж, как на крыльях!

Герои и пешком пройдут без мук,
жалея лошадей, ослов и пони,
ногами нивелируя препоны.
Не взять их бездорожьем на испуг.
 
Но мил им и копытный перестук.
С конём ночь под одной проспят попоной.
Героям расслабляться недосуг,
а если расслабляться, так по полной!

Край вечного тепла, край вечных льдов –
плевать, что даст героям шанс на отдых!
Пусть не рогатых, но упрямых лбов
нимало, но… лбов меньше благородных…

Всегда без громыханья и клубов
вонючей серы (чтоб не сдрейфил зритель)
испытывает дружбу и любовь
на прочность хитрый дьявол-искуситель.

Злодеи бдят,    Историю    творя.
А что же ждёт   народного    героя?
С чего бы нагнетать мне мрачность втрое,
о Генрихе Четвёртом говоря?
Фанатиков различных и ворья

не    жаловал    король: вопросы веры
сводил к благополучию страны.
Король бухтел: «Господь меня храни!
Кто умственно едва ль здоровы, серы
в политике, такие изуверы –

меня давно не в силах победить
на поле боя – склонны отомстить
мне, лично смертью скоро угрожая.
Мне с трона в монастырь податься? В скит?
Однако я, наследников рожая,

хотел бы подготовить смену сам.
Выстаивать ещё бы мессу нам
С Людовиком бок о бок лет так десять,
Коль Господу длинней жизнь не отвесить…»

Но вскоре приравняли к каплунам
враги, увы, народного любимца:
фанатик Равальяк, злодей-убийца,
зарезал короля средь бела дня.
Месть горяча, иль всё же холодна?
Пусть был народ за Генриха горой,
фанатики считали, что король
убит был, как католиков обидчик…
Поведает не только книгочей
о том, что, в духе ярмарки обличий,
красавиц и героев-усачей
брать на заметку – дьявольский обычай…
Как правило, ум холоден, практичен.
Добром, само не ведая зачем,
наш мир облагораживает сердце –
горячих преисполнено эссенций…

Сон друга карауля, не вздремнём.
Пусть  всё  проспит – будить, мол, непристойно…
Коль в  наш  век в дружбу верить мудрено,
коснёмся исторических просторов.
Недавно это было, иль давно,
добро – оно и в  Лувре  всё ж добро,
к примеру, в век отважных мушкетёров
в накидках цвета неба и бордо…
На плач невинных скромниц, иль  оторв рёв,
гвардейцы отзывались горячо…
Была и та, кто, чуть не перессорив
друзей, могла их всех сожрать без соли,
чьё нежное клеймённое плечо
палач сжал прежде, чем взмахнул мечом.
Ладонь его груба (навек мозоли) –
последний минус к тяжкой женской доле…
 
Блондинка выделялась средь подруг
жестокостью душевного разгула.
Жестокость – это комплекс… иль недуг?
Не столь нежна уж женская натура –
не вдруг в ней возмужал преступный дух,
притом что и умом была не дура…
Нет, не одно и  то ж (что спорить зря!):
родиться в простоте и  быть  простою.
С рожденья изворотливо хитра,
девчонка, обладая красотою

(вдвойне достойной кисти и пера)
и шарм свой отточив вдвойне эффектней,
воспользовалась им не от добра –
чтоб властью над людьми владеть несметной.

Красавица с головкой завитой
познала власть над сильной половиной:
себя в мечтах лишь видя под фатой,
не прочь была под нею стать графиней.

Прикинувшись овечкою святой,
невинной жертвой грубых обстоятельств,
она кумиром стала (две в одной)
мужчин: от солдафонов до сиятельств.

Поклонники, что юный, что седой
(что в меру погулявший, что распутный),
жалеть спешили все наперебой
её несчастный образ и попутно

себя уж не жалели ради той,
кто душу разделил свою подспудно
меж дьяволом и Богом, под пятой
у дьявола копя свой опыт чудно.

В борьбе за выживание и быт,
когда в себе открыла девка чары
и переоткрывать их не кончала,
субстанция скопившихся обид

на мир мужчин  (уж самого начала)
мук совести в душе не замечала:
преступница по жертве, иль по две,
имела в год в дворянстве и братве.

Красотка шла на риск. Но на одре
(на смертном) не спеша возлечь бесцельно,
она поднаторела в той игре,
что быстро завершается смертельно…

       (конец первого тома,
          продолжение в http://stihi.ru/2025/08/30/7017)