КоньЧина

То поле землю тяготило
глобальной тяжестью увечий.
В том поле был я лишь проездом,
но след мой был увековечен.

На битом пушкой островке,
сечённый горькою судьбою,
я отживал в сырой земле
минуты жизни сам с собою.

Двумя руками, на износ,
терзал багровую поляну,
держась за мир живых
и часть себя, что дышала.

Я разорвал контракт со сном и встал
на верное колено.
Держась за поручни берёз, я вербовал свои движения.

И, наверстав ходьбу по новой, я оглянулся не спеша.
Тот дикий вид скопил дурное
и всё ужасное в себя.

Средь бренных тел, подобно алтарям, стояли боевые лошади.
Их взгляд — как тихая могила.
И я один… ох, я один.

Затем, в слепом изнеможении, седлал сметённого коня.
Я привязал себя к седлу, в ответ он преданно скакал.

И нёсся он по терпкой гальке, по неизведанным лесам.
Он вёл меня в тот мир украдкой, а я в его владениях спал.

Мои бордовые ручьи на его теле благородном
он омывал водой студёной, в которой таяли огни.

Мы приближались к благодати, денёк закатом целовал,
а мой товарищ златогривый к утёсу Горькому ступал.

На тот момент я только видеть мог,
я начал тихо умирать,
когда мой верный друг, мой верный друг
с утёса Горького упал.

Когда мой верный друг,
мой верный друг
со мной
с утёса вниз упал.