Красота

Красота — это хищница. Она входит в комнату не с шепотом, а с тихим, влажным звуком шагов по мокрому камню. Ее платье — не шелк, а вторая кожа, отливающая лунным светом, и оно скользит с ее плеч с шипящим шепотом, обнажая ключицы — те самые, что точили кинжалы для вдохновения.

Мы говорим об элегантности, целуя изгиб ее запястья, но не видим, как ее пальцы впиваются в спину гения, вырывая у него последний стон, последний вздох, который превратится в благоговейный шепот толпы. Ее рот — сладкая ловушка. В ее поцелуе — железный привкус чьей-то украденной жизни, чьей-то расплавленной в экстазе боли. Она пьет его, жадно, и ее губы становятся влажнее, алеют.

Она ложится на алтарь творения, и ее бедра — это холст. Каждый ее изгиб рожден конвульсией, каждое томное движение бедер вырвано у кого-то другого ценой сломанного позвоночника. Она ведет вас рукой, холодной, как мрамор, к своей груди, и под тонкой кожей вы чувствуете не биение сердца, а ровный, мерный стук — точит ли кто-то резец? Перелистывает ли страницу, окровавленными пальцами?

Она требует жертвы. Все ее наслаждение — это чья-то агония, переплавленная в позу, в линию, в рифмованный стих. Она заставляет вас дрожать, а потом смывает с своих острых, идеальных ногтей теплые капли и прикладывает ладонь к вашей груди.

Вы — ее новый материал. Ваш страх, ваше желание, ваше предсмертное напряжение — это нектар, от которого трепещет ее плоть. Она не просто очищает нож. Она направляет его острие, ведя вашей рукой, чтобы вы сами нашли тот самый изгиб у себя внутри — тот, ради которого стоит истекать кровью. И в последний миг, когда боль и наслаждение становятся неразделимы, вы наконец видите ее истинное лицо: прекрасное, беспощадное и бесконечно удовлетворенное.