Конкистадор

Я плыл за золотом в чужие земли,
где попугаи режут воздух криком,
но обнаружил, что моря объемлют
не континенты — время с его ликом.

Мой каравеллы парус, туго вздутый
попутным ветром западных широт,
нёс не испанца, жаждущего злата,
а пилигрима собственных невзгод.

Ацтекский храм, сверкающий в тумане,
был не добычей — зеркалом души,
где я читал на каменном экране
письмена из собственной глуши.

Индейцы, встретившие нас копьями,
сражались не с конкистой — с пустотой,
которая за нашими гербами
шла следом, как волны за кормой.

И золото, что плавилось в горниле
Захваченных, сожжённых сёл,
текло не в трюмы — в те же жилы,
где кровь моя искала свой престол.

Теперь, когда империя рассыпалась,
как карточный дворец или мираж,
я понимаю: Новый Свет открылся
не для меня — во мне, как персонаж

той драмы, где актёр и есть та декорация,
где зритель — он же автор пьесы сей.
Конкиста — просто эмиграция
души в пределы собственных морей.