Вечность длиною в три дня

– Все свободны, – устало произнес он.
   Вереница мужчин и женщин в строгих костюмах тотчас же поднялась с кресел и направилась к выходу. Дверь закрылась, и он остался один. Как же он ждал этого одиночества, ждал и боялся, и ненавидел его больше всего в своей успешной, но по сути бесцельной жизни длиной в слишком много лет.
   Он подошел к окну во всю стену. Кабинет его находился на последнем этаже здания, вползавшего в небо, казалось, стоит протянуть руку, и можно отхватить ломоть этого серочерного купола, который вот-вот грозился излить на землю свои грозные серо-черные рыдания.
   Он отражался в синеватом стекле, высокий, красивый, не старше сорока. Но на самом деле ему было вдвое, а то и втрое больше, этого он уже и сам точно не помнил. Хорошо помнил лишь то, как дано было ему это чудо, с годами ставшее его проклятием.  Тайну этого знал только он и ни с кем, никогда не делился ею.
– Зачем просил я тебя в ту ночь? – вопрошал он.  – Зачем услышал ты меня? Отчего дал ты мне то, чем не смог я распорядиться?
   Напрасно вглядывался он в несущуюся серо-черную массу, там не было видно ничего… никого. В бессилии он сжал пальцы в кулак и ударил по стеклу, словно стараясь хоть так достучаться до него. Глухой отзвук удара эхом разошелся в пустоте кабинета. Он опустился на пол, облокотился спиной о стекло и, не глядя уже в серо-черное, полушепотом произнес: «Сжалься надо мной, слишком тяжел твой дар, невыносимо тяжел…» 
   Серо-черное громыхнуло, и он словно очнулся.
Поднялся и подошел к высокому креслу. Послышался стук.
– Войдите.
   Что-то говоря – что именно, он не слышал, да и не хотел слышать, – вошла секретарша. В руке она держала нечто белое, и, продолжая говорить, протянула ему, и он нехотя взял нечто мягкое, как бархат, это была подарочная коробочка. Девушка удалилась, и он остался один со своим подарком. Открыл невесомую  крышку и остолбенел. Внутри на бархатной подушечке, едва перетянутый лентой, лежал букетик белых фиалок.
   Тут же в памяти всплыл образ, давно-давно увиденный, и голос, давно-давно услышанный: «И все закончится, когда белые фиалки сольются с солнцем».
– О как благодарен я тебе, и как готов к концу! – обезумев, вскричал он и, не помня себя, бросился прочь из здания, вползавшего в небо.
Не видя ничего кругом, он бежал по улочкам, мимо слипшихся, сросшихся домов и мелькавших серо-черных, таких же, как небосвод, людей. И ничто не волновало его сейчас, он бережно прижимал к груди букетик и искал последний ингредиент – солнце.
   Она, царственно держа осанку, спускалась по мраморной лестнице, отзвук ее каблуков весело разносился по фойе. Молодая, красивая, известная, у нее было все, о чем другие могли только мечтать. Но никто не знал, как несчастна была она.
На улице было пасмурно. Небо, хмурясь, нависло над твердью, дул сильный ветер, заставляя макушки деревьев плясать под его порывами. Она подняла воротник пальто и быстро направилась к парковке.
Ей навстречу шла женщина с маленькой дочерью. Девочка крепко держала мать за руку и, подпрыгивая, громко считала:
– Один, два, три!
Затем девочка подняла лучистые глазки на мать и захихикала.
– Умница, считай дальше.
– Один, два, три, – девочка замялась, затем уверенно выдала: – Пять, – вызвав тем самым смех матери.
   Они прошли мимо, а она, опустив воротник, словно ей стало невыносимо душно, посмотрела вслед им и глубоко вздохнула. Она вдруг вспомнила подруг своего детства, на протяжении своей жизни она видела, как у них появлялись дети, затем внуки, дети внуков. А потом они уходили туда, где прибережено местечко для каждого родившегося на этом свете… Для каждого, но только не для нее.
Когда она показалась, из черного автомобиля вышел мужчина, он открыл перед ней дверь. Из салона вырвался, словно только этого и ждал, терпкий аромат кожи. Раньше он нравился ей, теперь же показался горьким, чужим.
– Хочу пройтись, – немного подумав, сказала она.
– Вы уверены? – удивился водитель. – Кажется, будет дождь.
–Уверена.
   Она шла, сама не зная куда. Внутри пугающе нарастала пустота, она тянула ее вниз, так, словно небо опрокинулось на ее хрупкие плечи, и вот-вот должно было  вдавить ее в землю.
«Я не я, – думала она. – Я окончательно изжила свою душу, и теперь представляю собой лишь жалкое привидение самой себя. Ну, зачем же я просила тебя? Зачем же ты смилостивился надо мной? Зачем мне то, что оказалось ничем? Ах, если бы вернуть вспять…»
   Она долго блуждала, устала и хотела присесть, но кругом были лишь уносящиеся ввысь здания, бетон и асфальт. Так шла она, пока не увидела маленькую клумбу. На зеленой траве лежало что-то белое, она подошла ближе, наклонилась, и ужас отпечатался на ее лице. Опомнившись, она бросилась бежать прочь, но вскоре вернулась и подняла букет белых фиалок, аккуратно перетянутых лентой. В то же мгновение откуда-то послышался звон колоколов, и она покорно отправилась навстречу своему концу, тихонько при этом шепча: «И все закончится, когда белые фиалки сольются с солнцем».
   Она оказалась на узкой улице, дома здесь так тесно слились друг с другом, что, казалось, и лезвие не поместилась бы меж них. Вымощенная камнем дорога, извиваясь, как змея, уходила вдаль, и два человека не разошлись бы здесь, так была узка она.
Они стояли молча, прижимая каждый свой букет.
– Я часто видел тебя во сне, но ты еще прекраснее, – наконец сказал он.
– И я все эти долгие годы видела тебя в своих снах, но и подумать боялась, что когда-нибудь увижу наяву. А теперь мне более чем радостно.
Он взял ее за руку.
   Серо-черное стало сползать вниз, окутывая все вокруг. Дома скрылись, вскоре уже ничего не было видно.  А густая масса, все  нарастая, закручивалась вихрем, и в центре этой воронки стояли он и она. Небо плавно разошлось, и поток солнечного света сошел на них. Вихрь злобно выл, но он не был им страшен, свет оберегал их, и вдруг легко оторвал обоих, поднимая все выше и выше.
– Не бойся, – мягко сказал он, крепко держа ее за руку.
– Я не боюсь, – улыбнулась она, – если только возврата туда, что ложно называют лучшей жизнью – сыта я ей по горло.– Она вздохнула. – О  как мы ошибались!
– Вернуть бы время вспять, и я бы все изменил.
– И я, но поздно, – прошептала она. – Этот наш миг был лучшим в моей длинной жизни, и за это я бесконечно благодарна.
– И я бесконечно благодарен.
   Последние слова тронули того, кто невидимо следил за ними. Ангел сошел в ослепительном своем одеянии и молвил голосом, который уже однажды слышали и он и она.
– Когда-то очень давно ты, – он  взглянул на нее, – и ты, – ангел взглянул на него, – молили меня услышать вас. И просили вы так, как не может просить более никто из смертных, и исполнил я ваши желания. Но знал я, на что вы, наивные люди, обрекаете себя. И из любви я все же дал  вам возможность вырваться из вечной жизни, ибо никто лучше меня не ведает, какова тяжесть этого бремени. Вы знаете, что уготовано вам? – спросил ангел.
– Да, – ответили они, все крепче сжимая друг другу руки.
Ангел смотрел на них и слышал их мысли. И не было в них ни страха, ни злости, а только благодарность ангелу, сожаление и раскаяние. Тогда сжалился ангел и молвил:
– Сию же минуту я должен был отправить вас туда, где давно уже вас ожидают. Но просите вы так, – ангел улыбнулся, – как не может просить более никто из смертных. Запомните, даю я вам три дня, и по исходу срока приду за вами.
Сказав это, ангел исчез. А он и она вновь оказались на узкой улице.
– Думаю, тебе, так же, как и мне, уже не с кем прощаться, потому сейчас же я уведу тебя туда, где никто не помешает прожить нашу вечность длиною в три дня.
Вскоре были они вдали от людей, в доме среди старого как мир леса.
В этот день они не могли оторвать глаз своих друг от друга, и молча наслаждались своим счастьем.
   Первый день был прожит ими как вся молодость.
   Наутро они проснулись иными, сеточки тонких морщинок коснулись их лиц, и головы их осеребрились, и чувствовали они, что тела их не так легки. Но не омрачились они этому. Они сидели рядышком и говорили, говорили, говорили – ведь было у них, что сказать друг другу.
Наступила ночь. Озорник огонь потрескивал в камине, и от него множество теней причудливо скользило по комнате.
–Отчего ты дрожишь? – спросил он, покрепче прижав ее к груди.
– Завтра последний наш день, – грустным голосом прошептала она. – Я только нашла тебя и теперь боюсь потерять вновь.
– Не бойся, теперь мы никогда уже не расстанемся.
– И все же, как мы виноваты! Желали лучшей жизни, которая и не жизнь вовсе. Я много видела, у меня было все, но это оказалась ничем…
   Второй день был прожит ими как зрелая пора.
   Наступил третий день. Каждое движение, каждое слово давалось с трудом, ведь были они дряхлыми стариками. Они не размыкали замочек рук и слезящимися глазами любовались друг другом. Сегодня сердца их были переполнены нежностью и благодарностью к ангелу.
  Третий день был прожит порою мудрости, клонящейся к закату.
  И вот, как и обещал, ко времени явился ангел.
Едва живые, ветхие старики радовались ему глазами детей. Они крепенько, как только могли, держались трясущимися руками. Но и теперь благодарили они  ангела за доброту и дарованные им три дня, равные вечности.
   Глядя на них ангел не мог сдержать слез.
– О, как я виноват! Но отчего я дал вам непосильную ношу! Почему вы просили так, как не может просить более никто из смертных?!
Ангел плакал, а старики держались за руки и смотрели на него как дети, ибо слов его они почти не слышали. Тогда ангел наклонился к ним и что-то сказал, он и она кивнули в ответ, бесконечно любя доброго ангела. Тот поднялся, взглянул на них, и слезы выступили на его глазах. Ангел медленно поднял правую руку, и тотчас все исчезло.
  Серо-черное небо хмурилось, глядя на землю. По узкой улице, где дома слились друг с другом, бежала девушка. Она то и дело спотыкалась о камни, которыми была вымощена извивающаяся, как змея, дорога. Было пусто, и это пугало ее. И вдруг показался человек, она замедлила шаги, словно боясь спугнуть его. Он подходил все ближе и ближе, и вот…
– Я боялась, что это был всего лишь сон, – прошептала она и бросилась к нему.
– О как того же боялся я!
  Зря они сейчас искали глазами милого своего ангела.
 
  Дав им еще один шанс, он предпочел не являться более, ибо знал, что отныне они справятся и без него.
  Он и она крепко держались за руки. Впереди их ждала целая жизнь, и отныне они знали, как правильно ею распорядиться.