Один день Игоря Данилина

ОДИН ДЕНЬ ИГОРЯ ДАНИЛИНА

     На фоне мягкой зелени стояла девушка с лунной улыбкой. Взгляд её сиял так открыто, что нельзя было промахнуться, чтобы не угораздить в глубину их очарования.
     Игорь только собрался что-то ей сказать, как вдруг вся действительность, словно прикоснувшись к оголённому электрическому проводу, затряслась – задвоилась, затроилась, зашестерилась…
     Всё поползло на куски, а по всему этому кошмарному трясению какой-то незримый художник широкой кистью замалевал багрово-красной краской. Засверкали чёрные молнии, заклубились фиолетовые туманы…
     И тут всё успокоилось.
     Игорь стоял один, ничего не соображая и не видя вокруг себя. Что случилось?
     Вдруг снова появились чёрные тени пикирующих самолётов, кровавые взрывы. И чья-то огромная невнятного цвета рука потянулась из глубины вселенной к Игорю. Он застыл, отказываясь понимать происходящее. «Так не бывает!» – хотел выкрикнуть он и бежать, бежать, но онемевшие ноги яростно вцепились в пыль дороги, на которой он стоял, и тупой болью ныли в вялых коленных суставах.
     Острейшие концы пальцев той руки дотянулись до лица Игоря и вонзились в его лоб и, словно старую афишу с забора, сорвали кожу лица. От кошмара всего происходящего не чувствовалось боли. В ушах стоял невообразимый треск. Глаза наводнила темь…
     Игорь вскочил, не понимая, что происходит.
     Чуть брезжащим лунным светом трезвонило окно.
     Тут только Игорь сообразил, что уже утро и что на подоконнике в кастрюле, для гулкости, стоит будильник, который неистово напоминает о работе. Он резко нажал кнопку будильника, но треск продолжался. «Ах, да!» – вспомнил Игорь и поспешно заглушил ещё одного нарушителя тишины, чуть не сбив третий будильник. «Этот, видно, ещё не звенел», – подумал он, но, проверив завод, убедился, что тот своё уже отработал. «Хорошо, хоть три будильника поставил, в то бы он проспал», – прояснилась в голове мысль в голове Игоря.
     Игорь сел, закутавшись в одеяло. На вставание не было ни сил, ни желания. Ресницы оковывал тяжёлый сон.
     Сознание так и захлёстывало какой-то пенной сонливостью, такой сладко-безвольной и ни к чему не обязывающей. Сонливость ласковыми и нежными ладонями Зефира – точно дуновение – заглаживала его веки, овеивала тело. Тишина шептала: «Чш! Не шуми, не спеши», – и, всё больше шелестя лёгкостью, шепелявила: «Шпи… Шпи…»
     Всё вокруг заголубело. Бесшумно появившиеся деревья весело закачали своими зелёными ветвями. Как легко было шагать по этой свежести!
     Но тут Игорь очнулся, протёр получше глаза. «Опять чуть не заснул», – раздосадовался он на себя. – Всё. Пора вставать. Это у остальных ребят по квартире выходной. Приехали ночью со смены и отдыхают. Им-то хорошо! Ну, пора!
Но ни одна капелька желания не окропила сонные глаза, а тем более ссохшиеся сном суставы. «Нет. Сначала надо возбудить и разбудить мозги, – соображал сонно Игорь, – а потом уж и сам встану. Так. Буду смотреть на что-нибудь, например, на ручку двери: вон она поблёскивает. И её назначение буду доводить до значительных понятий. Итак, начинаю:  ручка… Дверная. Для чего она служит? Конечно же, для открывания и закрывания двери… Открывать, значит, идти куда-то… На работу… К какой-то цели… Добиваясь успехов… Побед… От чего и жизнь станет ещё радостней. А радость – как песня: и строить, и жить помогает. Помогает строить счастливое будущее. Несёт людям счастье. Я очень желаю счастья всему человечеству и хочу нести людям самое светлое, радостное, счастливое. Я – творец всеобщего счастья! Итак, курс на дверь! Встаю и иду!..»
     «А всё началось с дверной ручки», – подзадорил себя Игорь, вскакивая.
     Будильники показывали 3 часа 40 минут. Надо было торопиться с одеванием – маршрутный автобус ждать не будет.
     Запрыгнув по-армейски в рабочее обмундирование, запихнув в рот бутерброд, вскочил в лифт, уже заполненный товарищами по общежитию, Игорь спешил занять место в маршрутке. От таких скоростей голова совсем просветлела, как месяц в предрассветном небе.
     В парке Игорь взял путёвку, прошёл медосмотр, получил талоны на бензин, мешочек с билетами и абонементными книжечками. И вот он уже у своего автобуса. Боковые зеркала были на месте, а случалось, их и воровали. Охранник как-то рассказывал: «Смотрю как-то, начальник по техчасти Скоромников ночью крадётся вдоль автобусов и у одного автобуса начал скручивать зеркало. Я потихоньку подобрался сзади с дубиной и так его огрел – зуб у меня на него имелся: премии как-то лишил ни за что – что тот свалился, хорошо хоть в шапке меховой был, а потом, придя в себя, начал на меня орать, что, мол, привлечёт к ответственности за причинение тяжкого телесного повреждения. Что, таким образом он проверял, как мы бдим службу и что, мол, воров надо ловить, а не бить. Но всё же не стал никуда доносить, из-за стыда быть опозоренным. Походил несколько дней с повязкой на голове, мол, бытовая травма, но пока, вроде, больше воровства зеркал не было.
     Обойдя автобус вокруг, залез в промёрзшую кабину. Попросил у соседнего водителя масляный щуп, чтоб замерить его уровень в двигателе, свой кто-то похитил, замерил – уровень был в норме. Нажал стартер. Двигатель нехотя завёлся и уже через несколько минут из печки повеяло теплом.
     День начинался, как день. Обычный рабочий день. И даже звёзды тускнели как прежде: ровно и тихо, словно преобразуясь во всё больше разливающийся свет бархатного холодного зарева. Но всё же в этой обычности было что-то и необычное. Хотя бы то, что приближается весна, и с каждым днём рассвет зарождается всё раньше, и снег, уже совсем почерневший и превратившийся в подтаявший рафинад, всё больше хирел и съёживался.
     Лихо подкатив к конечной станции и отметившись у диспетчера, Игорь тронулся в первый – сегодня – рейс.
     Первый рейс нового дня всегда веял на него той новизной и радостью, которые он испытывал в первый свой самостоятельный выезд на линию. Но тогда он, вдобавок, испытывал ещё и некоторый страх: а вдруг забудется и проедет поворот или остановку, так и казалось, что все пассажиры осуждающе следят за его работой. Но оказалось, что пассажиры этого маршрута были добрыми и весёлыми. Игорь скоро запомнил лица многих. Они, увидев  новичка на линии и покупая абонементные книжечки, старались ободрить ли его, сказать ли «спасибо». «Мелочь, а приятно», – вспоминались шутливые слова прапорщика Хаустова, командира взвода, где служил Игорь, и он улыбнулся. Вот уже два года как Игорь вернулся со службы, но всё ещё частенько вспоминал армейскую жизнь, своих друзей-однополчан.
     …Игорь ехал по пустынным освещённым улицам и, останавливаясь на остановках, внимательно осматривался по сторонам, выискивая спешащих пассажиров. Но никто не спешил, и салон автобуса почти пустой. «А днём сами ищут нас и даже уверяют, что ищут с огнём», – зажглась весёлая мысль.
     Рабочий день постепенно набирал скорость. Небо заалело, улицы прояснились, огни светофоров – бьющие ночью в глаза, как выстрел – померкли, павильоны остановок начали заполняться народом.
     «Час пик» встречал Игоря множеством знакомых лиц, ощущением тяжести, словно это он, а не автобус тащил на себе весь груз пассажиров.
     На остановке «Универсам», как обычно, шевелилась плотная толпа. Подъезжая, Игорь вглядывался в лица. Многие были как бы постоянными его клиентами. Вот эта женщина всегда улыбается ему; и, как обычно, Игорь ответил ей такой же доброй улыбкой. Кивнул головой сухощавому пожилому мужчине, – тот как-то ехал с Игорем в метро, узнал его, поздоровался. Игорь вначале подумал, что его с кем-то спутали, но мужчина разговорился с ним как со старым знакомым и с тех пор они приветствуют друг друга.
     «А вот этот тип в синей куртке постоянно вперёд лезет, расталкивая остальных, чтобы первым заскочить и занять место, – подумал Игорь, стараясь не остановиться напротив него. – Да к тому же скорее всего он – «заяц». Ни разу проездной не вытаскивал, ни к кассе не походил, совсем меня за своего считает».
Двери раскрылись, и этот тип, как обычно, растолкав всех, прыгнул на сиденье у окна и сразу углубился в книгу.
     Игорь включил поворот, закрыл двери и, потихоньку нажав лёгкую педаль газа, тронулся. Вдруг из-за угла близ стоящего дома выбежала пожилая женщина, махая рукой и, как бы виновато улыбаясь, мол, ах, чуть было не проспала на работу и здесь – вот – не успеваю.
     Рука Игоря медленно опустилась на ручку дверного крана. «Ладно, подсажу, – решил он, притормозил и открыл дверь, – как бы только ревизор не увидел; он в это время нередко здесь бывает, следит за нашей работой. Опять рапорт напишет». Но улыбка женщины, её благодарные кивки разгладили все появившиеся было морщинки.
Мимо Игоря проносились быстрые машины, по тротуарам спешили пешеходы, величественно проплывали серые дома.
     «Не может быть, чтобы они были обычными. Что-то же должно быть в них романтическое. Да, да! Я вижу: они не совсем серые, а в них есть певучая безбрежность облаков, какой-то оттенок изысканно-пепельного благородства. И сами дома напоминают чем-то картины художников формальной школы своей затейливой кубической гранировкой балконов».
     А вот за этим поворотом стоит высокий тёмный старый тополь. Он, наверное, страдает «склерозом» и постоянно, когда Игорь проезжает мимо него, вскидывает свои жилистые ветки и, кажется, восклицает: «О-о! Здорово! Сколько зим не виделись!»
     И чего только во время рейса Игорь не видывал. Воображение раскручивалось, как катушка, тормоша однообразность работы. Деревья, небо, улицы, здания словно оживали для него и становились обычными приятелями, вступали в разговор.
Как смешно! Вокруг величественного спокойного высотного дома растут худенькие деревца. Они чем-то похожи на озорных мальчишек, прыгающих вокруг дяди Стёпы и кричащих: «Дядь, достань воробышка!» от такого гвалта, пугаясь, из ближайшего парка встревоженно снялась стая ворон и, недовольно покрикивая, полетела в более спокойные места.
     На очередной остановке, опуская дверной кран, открывая дверь, Игоря поразило сходство мелодии щелчков фиксаторов крана с перезвоном гитар в песне «I Can't Stand the Rain – Я не могу терпеть дождь» одной модной музыкальной группы. «Как здорово! – чуть не воскликнул Игорь. – И это мой автобус – а не обычная груда железа! Это что-то поэтически-песенное. Обязательно расскажу обо всём увиденном и услышанном Гале. Да, у неё через два дня рождения. Завтра надо будет поискать подарок. Послезавтра мой рабочий день. А после послезавтра… тогда уж я, наверное, точно решусь сказать ей…»
     Тут внимание Игоря привлекли дети. Они шли по тротуару, такие беспечные, весёлые, шумные, держась за руки и чем-то похожие на маленькие зелёные ёлочки, которые были посажены по газону. Ёлочки словно взялись за руки, роль чего играли их мохнатые лапки, и под присмотром стройной воспитательницы – берёзки – семенили вдоль высоченных зданий.
     Наступил обеденный перерыв.
     Начальник колонны был уже тут как тут.
     – Ну, Данилин, – предложил он Игорю, на какую машину тебя завтра поставить: четыреста двадцатую или четыреста сорок первую?
     – В выходной!
     – Так нельзя! – возмутился начальник, ведь ты знаешь, что у нас не хватает водителей, автобусы простаивают. Надо бы и парку помочь! Ведь мы делаем нужное дело и делаем не для себя. От нашей работы зависит ритмичная жизнь всего города. Так что давай, давай помогай!
     – Но я хотел… – начал было Игорь, вспомнив о Гале.
     – Так все что-то хотят, однако выходят, не отказываются. Вот возьми, к примеру, старого водителя Трофимова: постоянно подрабатывает, и ничего. Да и денег больше получишь!
     – Не нужны мне деньги! – воскликнул Игорь, представляя, как разбитый за три дня непрерывной работы, спя только по три часа в день, без подарка встретится с Галей.
     – Ты что! – Вскинул глаза начальник, но, спохватившись, продолжил, – Ну тогда я просто прошу помочь, ведь все обязаны помогать друг другу. И смотри, три года твоей работы по лимиту проходят. Можем и не продлить!
     Словно что-то совестливое хлынуло в душу Игоря, затопив все возражения. «Что ж, помочь надо!»
     – Угу, – буркнул он, – только на хорошей машине, а то выйдешь на развалюхе и возись с нею.
     – Ну… Посмотрим… Что будет, – протянул начальник колонны, удивлённо округлив глаза и разводя руками.
     В курилке, пообедав, сидела кучка водителей и развлекалась рассказыванием различных историй и происшествий, касаясь буквально всех тем, начиная с семейных проблем и кончая весёлыми подковырками в адрес друг друга. Особенно отличался умением раскошеливать на смех пожилой водитель Бубнов. Он смешно двигал щеками, рассказывая о чём-то не то действительном, не то только что выдуманном. Человеку постороннему его речь показалась бы вполне правдоподобной, так как глаза Бубнова сохраняли полную серьёзность, лишь где-то в глубине их сверкал хитроватый огонёк, который запалял всех остальных. И все, зная, что слушают очередную побаску, катались со смеху.
     Вышла с путёвкой диспетчер тётя Надя, плотная живая женщина.
     – Бубнов, твой обед кончается! Собирайся уже ехать!
     – Послушай, тёть Надь! Вот они не верят. Сегодня еду я, и вдруг около универмага, вижу, толпа собралась. Милиция, конечно, всех оттесняет. А оказывается, по улице лошадь гуляла, и её сбили.
     – Да ты что? Откуда в Москве на улице лошадь?
     – Вот! И она тоже не верит!
     – А что и вправду?
     – Ну конечно! Я же говорю, гуляла лошадь, сена искала.
     – Это она, наверное, из цирка убежала, – уверенно протянула тётя Надя
     – Нет! Говорят, цыганский табор стоял там, с бубнами и медведем. Табор снялся, а за песнями, плясками лошадь и забыли.
     – Как? И табор там был? А чем медведя-то кормили? И всё-таки жалко лошадку.
     Все ржут до упаду, словно табун необъезженных коней.
     – Да что ты мне тут зубы заговариваешь!
     – Я не знахарь, заговаривать не умею, а только разглядываю твои зубы, как у купленной лошади, – подмигнул ей Бубнов.
     – Тебе ехать давно пора, весело ругается тётя Надя, подхлёстывая путёвкой Бубнова. – Вот я тебя крестом-то!
     А крест в путёвке – это бракованный рейс, за который снимается премия, поэтому Бубнов, видя, что в этот раз шуткой не отделаешься, поспешно ускакивает. С его уходом разговор перекочёвывает на другую тему.
     – А я вот что скажу, продолжил разговор дядя Коля Чмелевский; он уже собирался на пенсию и поэтому чувствовал себя умудрённым жизненным опытом и в некоторой степени даже наставником среди, в основном, молодых водителей. – Вот я ездил в прошлый выходной в Подмосковье, родню навестить. И вы знаете, какой там воздух! Я вот хочу к следующему лету дачу там приобрести. Уйду скоро на пенсию. Буду дачей, садом заниматься. А какие там яблоки бывают! – Что ты! Жена моя тоже согласна… – так выкладывал, слегка наклонив голову, словно от этого прибавится вес его словам, свои соображения дядя Коля.
     – Тебе-то хорошо! А с моей женой попробуй столковаться о чём-нибудь. Что ни скажу – всё по-своему делает. Хоть дома не живи. А-а, и говорить не хочется! – это вставил своё слово, махнув рукой для большего безнадёжности, взвинченным фальцетом водитель Трофимов.
     – Да, подтвердил рядом сидящий Носов. – Все они такие! А я вот вам один анекдот расскажу…
     Кончился обед. Игорь снова устроился за баранкой. Рабочий день продолжался. Впереди ждали новые открытия и новые пассажиры.
     Разноцветными сойками: синими, красными, белыми несли ему весть на щитах дорожные знаки.
     Игорь остановился перед запретно полыхающим светофором, где нетерпеливо ждали разрешающего сигнал несколько автомобилей. Впереди стояла широкозадая «Волга», рядом, словно закусив губу перед рывком, подрагивал серьёзный «ЗиЛ». Подкатил задумчивый, сосредоточенный в себе, сжавшийся «Рафик».
     Включился жёлтый… зелёный сигнал. Машины сорвались с места, а притормозивший было грациозно-грозный «КамАЗ» выворотил из-под себя чёрно-сизые валуны отработанного дыма со сладковато-вакуумным привкусом.
     Наступил вечерний «час пик». Вскоре начало темнеть. Кто-то незримый внезапно зажёг всю гирлянду фонарей вдоль улицы. И сразу же вспыхнула ассоциация, что столбы – это же свечи, воткнутые в канделябры витиеватых кустов. «И чего только не повидаешь необычного», – подумал Игорь, вертя автобусную баранку.
     Автобус был забит битком. Дверь еле закрывалась.
Игорь подъезжал к остановке, как вдруг с другой стороны улицы, наперерез, выбежал нетрезвый мужчина, переправляясь через оживлённую улицу. Игорь притормозил, но около остановки вечерний морозец прихватил мокрый асфальт. Задние колёса пошли на «юз». Игорь, мгновенно сосредоточившись, преобразился в единый механизм с колёсами, рулём, тормозами, всем корпусом автобуса. Шипя шинами, скользящая махина неумолимо приближалась к незадачливому пешеходу. Тот, вдруг увидев грозящую ему опасность, растерялся, остолбенел. Руки вывалились вверх из карманов расстёгнутого пальто. Глаза округлились…
     Если бы пару лет назад Игорь мог ещё цепенеть от страха, при внезапной аварийной обстановке, нажимая изо всех сил на тормоза, то сейчас он хладнокровно слегка повернул руль в сторону заноса, отпустил тормоза – выровнял машину, мгновенно врубил понижающую передачу и быстрыми качками тормозной педали остановил автобус.
     Опешивший пешеход моментально протрезвел и только тут колыхнулся и бросился от вкопано остановившейся перед ним махины.
     Только тогда Игорь почувствовал, что на его лбу выступил росой холодный пот.
     …Рабочий день Игоря заканчивался. Выстояв очередь на инкассацию, пройдя мойку, он поставил автобус на стоянку своей колонны. Подписывая путёвку, механик спросил у него:
     – А масляный щуп у тебя есть?
     – Нету.
     – Где же он?
     – Давно уже нет. Стащили…
     – На вот лист, пиши объяснительную!
     – Да я уже два раза писал, на складе спрашивал, у мастеров, а толку никакого!
     – Ещё пиши, с нас требуют.
     – А что теперь писать? Всё равно бесполезно!
     – Что хочешь…
     Игорь немного задумался, но глянув на часы, которые показывали двадцать минут одиннадцатого, а маршрутный автобус точно в половине одиннадцатого отправляется. А некоторые маршрутчики вредные: если даже увидят, что кто-то бежит к маршрутке, опаздывая, не подождут, а нарочно даже газу прибавят, мол, не спи, вовремя прибегай к отправлению, в коль спишь, то продолжишь спать вон в метро, добираясь домой. Полтора же часа тащиться своим ходом с пересадками сначала на общественном транспорте до метро, а потом опять до общежития на автобусе от метро и приехать в первом часу ночи не очень привлекательно после нелёгкого трудового дня. И написал первое, что пришло в голову: «На складе щупов нет! Механик не даёт! Мастера посылают в диспетчерскую читать длинный транспарант с краткой сократовской мыслью: «Кто хочет работать – ищет средство, кто не хочет – причину».
     Протянул лист механику.
     – Ты что мне филькину грамоту суёшь! Пиши по-нормальному, – возмутился, прочитав механик.
     – Всё. У меня маршрутный уходит. Некогда, – выкрикнул Игорь, убегая.
     – А-а, махнул рукой механик, – и так сойдёт! Всё равно их никто не читает.
     …Маршрутный автобус на всех парах, подлетая на неровностях и выбоинах, спешил развести водителей по домам.
     Игорь удобно сидел у окна. Мимо проносилась ночь, приятно грела печка обогрева салона. Через час он будет уже в общежитии. Ребята по квартире, а все они подобрались дружные, ещё занимаются, наверное, своими делами: кто читает, кто телевизор смотрит. Володя с Иваном магнитофон слушают, они увлекаются современной музыкой. а на плите Игоря уже ждёт самодеятельная кулинария, ребята стараются. Такой уж уговор был: у кого выходной, тот, значит, и по кухне дежурит, готовит на тех, кто работает. Пока уговор исправно соблюдается.
     За окном Млечным путём проплывали многочисленные огни нового микрорайона. Звёздность неба смешалась с рукотворными галактиками высоток. Среди высотных зданий и бесчисленных звёзд медным новеньким пятачком катился месяц, словно оплачивая проезд по вселенной. Игорь почувствовал себя пассажиром в космическом корабле, который вёз его с работы с далёкой планеты на родную Землю.
     «А всё-таки приятно осознавать, что это я по утрам развожу людей и завожу механизм города. А вечером, зажигая габаритные огни, я тушу жизнь улиц, нарушая тишину шуршанием шин, доставляя людей в родной дом, к семейному покою», – думалось ему.
     Мимо проносились звёзды… и если бы не стекло трясущегося автобуса, то до каждой, наверное, можно было бы дотронуться рукой.

1985