Как могли поссориться Татьяна Никитична с Ириной П

Был густой май, и хотя на календаре всё еще значилась весна - погода стояла по-летнему жаркая. Уже ранним утром было понятно, что к обеду разогреет настолько, что гражданам с отдышкой лучше прожить день в тенечке у воды, или в прохладном помещении с кондиционером.
 
Со дня на день, вступит в свои права календарное лето,  которое уже заявляло о себе всё ярче – ночными грозами и ослепительным солнцем. 

Редкие сиротские облака на лазури, не спасали от солнца. Только лишь они собирались выстроить очередную башню или летучий кораблик, как налетал веселый ветер, и разгонял их. Пара минут, и от облака не оставалось следа.

Но к ночи, когда солнце скатывалось за горизонт, а умаявшийся ветер затихал, они принимались наползать на небо, сбиваясь в кучи. 

Они терлись друг о друга боками, обнимались, сливались, и создавали колготу, которая будила утомленный стихший ветер. Тогда он, в раздражении, прогонял их. А они все напирали. А он их снова прогонял. А они продолжали возню.

Тогда ветер просыпался, для того, чтобы разогнать надоевших соседей. Но они к этому времени успевали сплотиться. Это теперь были не пушистые белые барашки и кораблики. Это была сила, которая противилась ветру, понимая, что без солнца он слаб.

Они сливались, с надеждой проучить его. Поскольку теперь не было света, который бы их контролировал - они тяжелели, и их такое настроение быстро передавалось соседним.

Толпясь и толкаясь, они создавали тучу, которая начинала искрить, громыхать, шуметь, и прижимать ветер к земле. В конце концов, он терял терпение и окончательно проснувшись, задавал организованной туче такую трепку, что ей ничего не оставалось, как ужаться и пролиться дождем. 

Ночной бунт заканчивался обильным ливнем. Уставший ветер затихал до первых солнечных лучей, которые щедро согревали омытую землю. Она просыпалась - вся в росе, дышала туманами, которые опять лезли на небо, собираясь там в пушистых зайчиков и белых лебедей.

Конечно же, такое сезонное благолепие не могло не сказаться на активной части населения земли, которым хлеба не надо – а дай «во саду ли, в огороде» – какую редиску посеять.

И казалось бы, что всё уже давно посажено – что можно, и нельзя (в рамках законодательства РФ) - но если оставалась в углу участка свободная пядь земли, то ноги её хозяина несли его на рынок рассады, в надежде ухватить еще один украшающий или плодоносящий кустик.

***

Рынок Рассады такой же живой, как любой другой, и даже немножко живее. То есть он – живее всех живых рынков, потому что такой его товар. Рынок Рассады также балагурит и пестрит, как любая ярмарка. Так же ярко различаются в нем достоинства торгующих.

Вот большая палатка, с припаркованным к ней грузовичком, которая снизу доверху набита живой красотой: всевозможные вазоны – стоячие и висячие, с бушующими в них ароматами вербен и петуний, с рядами эустом и африканских ромашек, бальзаминов и гербер - и всё это в самом, что ни на есть новорожденном состоянии. И уже сейчас это выглядит прекрасно!

Если кусочек, одну лишь частичку, купить и посадить у себя в уголке, то он осветится до самой зимы. Малыш-росточек разрастется в пышный куст, и наполнит сад теплом и уютом.

А вот палатка с розами! Богато – не так ли? Даже не спрашивая о цене понятно, что тут продают элиту. Народа около нее почти нет, как будто Царица цветов не допускает к себе челядь, и только достойные могут приближаться.
 
А вот машины из специальных совхозных питомников, наполненные не распустившимися саженцами любых современных плодовых деревьев и кустарников. Продавцы на них не такие  бодрые и гордые, как в частных богатых палатках. Чем гордиться, и чему радоваться,  если встал в четыре утра, теперь на рынке до вечера на жаре просидишь, а потом еще домой пилить. А там - телка не доена, и семья, и забор покосился. И это всё за мизерную зарплату. Скучно же.

Под навесами для торгующих расположились огородники. Клубника, огурцы, помидоры, перчики. Сортов – тысяча! Каких хочешь: высокие, низкие, красные, желтые, крупные, мелкие, ранние, поздние… .  Всё это озвучивается, всё проговаривается,  сопровождается советами и наставлениями. Гомон стоит такой, как на Сорочинской ярмарке.

Есть на Весеннем рынке и свои Петрушки-балагуры, есть свои бирюки, попрошайки, и воровайки – как на любой ярмарке.

***

Была Суббота накануне Вознесения.

Татьяна Никитична – дама во всех отношениях достойная – последний раз оглядела себя в зеркало в прихожей. Вытянув шею, приблизила к зеркалу лицо, промокнула губу об губу, чтобы распределить помаду поровнее, тронула высокий начес, поправила на шее нитку с жемчугом, вздохнула о былой красоте и прихватив плетеную корзину, купленную на Озоне, специально для таких выходов, отправилась на рынок за рассадой.

Она шла почти легко, по знакомому маршруту, к автобусной остановке. Городские часы показывали около десяти часов утра, но уже было довольно жарко.

Татьяна Никитична почувствовала, как щекочет, стекая по спине, струйка пота. Она знала, что если автобуса долго не будет, то струйки потекут ото всюду, и остановилась, чтобы достать бумажный платочек.

Татьяна Никитична давно носила звание пенсионера. В прошлом работник служб санэпидстанции - она считала себя настоящим медработником, и с уважениям относилась ко всем мыслимым и немыслимым нормам гигиены. За своей ротовой полостью Татьяна Никитична следила не меньше, чем за лицом, поэтому ей никто не давал её возраста, чем она очень гордилась. Вставная челюсть её была идеально прополоскана после каждого приёма здоровой пищи.

Теперь она шла на Весенний рынок затем, чтобы купить несколько цветов для украшения лоджии, где Татьяна Никитична любила сиживать вечерами, попивая немножечко зелёного чая.

Дойдя до остановки, она отерла платочком лоб, и посмотрела на дорогу. Автобуса не было. 

Людей на остановке было мало: женщина укладывала вещи в ведро, да долговязый подросток пялился в смартфон. 

«Наверное, автобус только что ушел», - подумала Татьяна Никитична.

Присаживаться она не стала. Несмотря на солидный возраст, Татьяна Никитична носила любимый белый цвет, который напоминал ей о профессии, и не хотела испачкать наглаженные брючки. «Присаживаются только слабаки и старики», - считала она.

Из расположенного неподалёку храма, после утренней службы, на остановку подошли женщины, и хотя они были ровесницы Татьяны Никитичны  -  в своих юбках и платках, выглядели рядом с ней ходячими анахронизмами.

Татьяна Никитична почтительно относилась к Богу, но не к его «простоволосой» пастве, которая выглядела не современно, и не стильно. Она смерила оценивающим взглядом прихожанок, отерла вспотевший лобик салфеткой, отвернулась и стала высматривать автобус.

Прошло еще двадцать минут. Солнце поднималось – жара усиливалась. Прихожанки заняли скамейку под навесом, и стали терпеливо ждать.

Спустя еще десять минут на остановке зародилось роптание. Выяснилось, что сегодня, из-за эстафеты-марафона, автобусы  не идут по привычному маршруту. Татьяна Никитична про себя чертыхнулась. Прихожанки посетовали.

- Мне на вокзал надо, – поделилась с ожидающими, молоденькая голоногая девушка, снимая наушники с головы. – Боюсь опоздать.
 
- Интернет показывает, что автобус на маршруте есть. Через  десять минут будет, - отреагировал на её слова парень, вооруженный смартфоном.

-  А до далеко до вокзала? – обрадовалась живому голосу девушка. – Я не местная.

- Если автобус придет вовремя, то успеете, - сказала женщина с ведром, - Но, лучше не ждите, милая. Иначе опоздаете. Быстрее будет - пешком до кольцевой. Ножки легкие - в пять минут на скоски - дворами,  долетите. А на кольцевой любой транспорт вам по пути. Идите. Не ждите, - и женщина показала рукой  в направлении "дворами".

Девушка посмотрела по сторонам, ища одобрения и поддержки в глазах ожидающих, но им было всё равно. Они думали каждый о своём,  и вместе - о надвигающейся полуденной жаре.

- Идите, идите же.

- Точно. Вот и на сайте время ожидания автобуса поменялось. Теперь пишут, что через двадцать минут, - пробасил парень. – Пошли вместе.

Девушка обрадовалась попутчику, накинула летний рюкзачок на плечо, и сверкая голыми, по-весеннему белыми икрами, поспешила  за ним.

Татьяне Никитичне идти на кольцевую, да ещё и дворами, не хотелось. Она не бегала за автобусами, и не ходила дворами даже в молодости. Всё в ней было подчинено порядку и приличиям.

Для хождения по дворам нужна соответствующая обувь - спортивная, а обувь Татьяны Никитичны всегда была городская, или офисная.

Прихожанки, разморенные жарой и нарастающей, после ночной грозы духотой, нехотя поднялись с насиженного места, и тоже отправились «дворами», потому что идти вверх, по оголённому проспекту, было утомительно. Облачков на небе не наблюдалось, а тень от деревьев поднялась почти над кронами, и всё, на что можно было надеяться, как на помощь - был разогретый ветер, который помогал дышать.

Когда за прихожанками, отправилась женщина с ведром, Татьяна Никитична подумала, а не вернуться ли домой? Но её эго вступило и сказало, что она не слабее всех этих людей, и пересиливая разумность, эго понесло её вверх по отрытому проспекту, до кольцевой, недалеко от которой находился вожделенный рынок.

***

Рынок шумел. Ему было всё равно – ходят автобусы или нет.  Ведь, кому надо, тот всегда придет.

Он расположился под открытым небом, словно стоянка кочевников. Забияка-ветер  налетая, теребил зонты и поднимал пыль. Всё здесь было легкое – палатки, отношения,  разговоры.  Здесь то и трудилась ветеран труда -  Ирина Петровна.

Ирина Петровна никогда не носила белого, в силу жизненных обстоятельств,  смолоду не пользовалась декоративной косметикой, была смугла огородным загаром, имела ясные, под свет воды, глаза, которые всегда улыбались.

От этой улыбки на ее лице собралось множество мелких морщинок, но никакие морщины не могли бы испортить добродушие, которое светилось на её лице. 

С середины апреля она жила на рынке, уезжая домой, чтобы переночевать. Каждый день её ждали любители помидоров, которым нужны были её молодые росточки.

Любовно разложенные и завернутые по десяткам, со свежими корешками, с бодрой листвой, они манили к себе покупателей, и Ирине Петровне только и оставалось – щебетать, да приговаривать. Ну, и денежки считать. Настроение её было отличное.

Она не жаловалась на жару и духоту, потому что для тех, кто работает в теплице – жара и духота начинаются с других цифровых показателей.

Ирина Петровна купила у проходившей мимо лоточницы, пирожок с капустой, отпила из бутылочки с Липецкой водой, довольно улыбнулась, и сощурилась на небо. На её глазах солнышко растопило небольшое облачко, а ветерок разметал его по простору.  Ирина Петровна улыбнулась шире.

День вышел ласковый и доходный. Рядом, через главную дорогу от рынка, укрытые кронами старых деревьев, сияли храмовые купола. Завтра Вознесение – большой церковный праздник, после которого крестьяне не сажали рассаду, а это значит, что и труды Ирины Петровны закончены. Она радовалась этому.

Она радовалась доброму сезону, хорошим доходам, мирным покупателям. Она была уже давно на пенсии, любила жизнь, любила работу и людей.

Привычные, хоть и нелегкие труды помогали ей жить безбедно, а позитивный взгляд на жизнь – дарил радость. 

Она проглотила пирожок даже не распробовав начинку. Вкусно же в любом случае. Утолив голод, Ирина Петровна снова включилась в работу. Хотелось радостно завершить последний день сезона, чтобы вскоре начать новый – сбора урожая.

***

Татьяна Никитична наконец добралась до вожделенного рынка. Жара, духота и пеший подъём в гору утомили её. Она чувствовала липкость потеющего тела и не свежего белья.

Туфли натерли ноги, и она заметила, что больше глядит на то, в чем обуты женщины её возраста, которые идут навстречу, чем на столы с рассадой цветов.

Рассада вокруг  цвела - густая и сочная. Татьяне Никитичне, оказавшейся среди всей этой живости, очень захотелось пить.

Поискав глазами место, где бы она могла купить бутылочку воды, она поняла, что в таких антисанитарных условиях пить не станет, и подождет до дома. 

Без особого удовольствия она купила в пышной палатке горшочек с петунией, и уже собралась было уходить, ругая себя за упрямство и поспешность, как услышала за спиной разговор двух молодаечек.

- Цветы больше не сажаю.  У меня на лоджии растут помидоры Черри. Да, супер. Как в теплице – стекло , солнце. Полив. Так, и не первый год. И нарядно, и красиво. И помидорки, как вишенки.

- Давно хотела попробовать. Как раз только что видела такую рассаду в стаканчиках. Куплю и себе.

Татьяна Никитична повернулась на разговор и увидела, как две стильные молодые барышни отправились за модной рассадой, и купившись на стиль, пошла за ними.

Как только барышни с покупкой отошли от прилавка, Татьяна Никитична подошла к столу.

- Здравствуйте. Есть такие помидорки, как вишенки? - начала она.


- Черри. Есть. Вот десяток, а вот уже подрощенные. Пятьдесят рублей за кустик, - мило улыбаясь, ответила ей Ирина Петровна.

- А они будут расти на балконе? – Татьяна Никитична вляла в руки стаканчик с кустиком, и принялась его разглядывать.

Корзинка с цветочной рассадой, элегантно висела у неё на согнутой руке.

- Некоторые берут и для балконов. Говорят, что растут. Земли надо побольше. Пару ведер.

- Под один? – удивилась Татьяна Никитична.

- Их можно и парно сажать в одну ямку.  Они так друг друга держат.

- Ого. Так это и урожай собрать можно будет?

- А почему нет? При хорошем уходе и урожай хороший, и вкус сладкий. Забота главное.

- Это значит, и баночку закрыть можно на зиму, а потом достать! Как приятно – и красиво, и вкусно, и сам вырастил!

- Точно. При хорошем уходе и нам хорошо – не только помидорам.
 
Татьяна Никитична отвлеклась от рассады и посмотрела на продавца.

Она увидела её – загорелую, маленькую, с добрыми лучистыми глазами. Простую и открытую, до изнанки.

Она кожей почувствовала её бодрость и комфорт, во время этой изнурительной жары. Она увидела в ней нестареющего человека – большого  ребенка. Продавец ей понравилась.

- Вы такая милая, - сказала тогда Татьяна Никитична. - И, очень молодая. Меня зовут Татьяна Никитична.

- Вы тоже, - Ирина Петровна, не привыкшая к комплиментам, улыбнулась. – Меня - Ирина Петровна.

- А вы - сколько вы мне дадите, Ирина Петровна? – спросила тогда Татьяна Никитична, надеясь на откровение свыше «устами младенца».

- Не знаю, -  смутилась Ирина Петровна, пристальнее вглядываясь в собеседницу.

- Ну, сколько, сколько? – игриво продолжала настаивать Татьяна Никитична.

- Семьдесят, - радостно выпалила Ирина Петровна, как ребёнок, ожидая похвалы за правильный ответ.

- Очки сними, - голос Татьяны Никитичны прозвучал как чужой.

- Я не ношу очки, - растерянно сказала Ирина Петровна.

- Я и говорю – очки сними! Семьдесят! – уже негодовала Татьяна Никитична.

- Вы сами спросили, - оправдывалась Ирина Петровна.

- И - семьдесят? – Татьяна Никитична всё ещё надеялась на исправление ситуации, но...

- Конечно семьдесят. А сколько? – с лицом, ожидающим подсказки, смотрела на неё Ирина Петровна. – И мне семьдесят. И что?

- Да, ты себя в зеркало видела? - жара и духота рухнули на Татьяну Никитичну с новой силой.

- А что я? – замялась Ирина Петровна, как будто Татьяна Никитична знала о ней что-то такое, чего она сама не знает. Она занервничала, потому что не любила любые конфликты. Ей очень хотелось радостно завершить последний трудовой день.

Но Татьяну Никитичну уже понесло.

- Семьдесят, - бурчала она.  – Нет, вы подумайте – семьдесят! – искала она одобрения в глазах соседок Ирины Петровны по торговому месту, и притормаживающих на шум, покупателей. Татьяна Никитична раскраснелась, во рту у нее пересохло, и ей приходилось часто облизывать губы.

Соседи же теперь с неподдельным интересом наблюдали за происходящим, пожимая плечами, и прикидывая в уме, сколько же лет этой, с виду пожилой, женщине в белом?

- Семьдесят два! - вмешиваясь в разговор, выкрикнул ей на ухо, долговязый торговец со стаканчиком огуречной рассады.

Это было лишнее. Последней каплей.

Обернувшись на «семьдесят два», Татьяна Никитична как будто что-то поняла.

 
Сначала возникла пауза.

- Покажите мне ваш ИНН, и остальные документы на право торговли, позволяющие осуществлять торговлю рассадой на данной точке, – эта фраза сказанная ей официальным тоном, прозвучала как гром среди ясного неба.

Наступила  тишина.

Соседи стали разворачиваться от сцены, принимаясь за свои дела, не желая неприятностей никому из тех, кто рядом. Они цеплялись взглядами за блуждающих покупателей, поправляли рассаду, оглядывали укрепленные зонты, потому что на небе возникли многообещающие облачные массы, которые быстро темнели.

Но в этот момент Ирина Петровна сложила кулачок в маленькую дулю, и сунула её под нос раскрасневшейся грозной Татьяне Петровне, принявшей уверенную позу!

- А это видела! Ты кто такая, чтоб у меня спрашивать документы?! – громко взвизгнула она.

Покупатели и торгующие – все – развернулись к спорящим.

- Вырядилась она тут – вся в белом. Здрасте, пожалуйста! Помидоры ей на балкон приспичило! – заголосила Ирина Петровна на весь базар.

И, чувствуя эмоциональную поддержку коллег, выскочила из-за прилавка, и вырвала из рук Татьяны Никитичны стаканчик с помидорной рассадой.

Но только она повернулась спиной, та схватила её за шиворот и дернула на себя.  Стаканчик выскочил из руки, и, сделав в воздухе переворот, приземлился на грудь Татьяны Никитичны. Мокрый чернозем пополз по белому.

- О! Получила, красотка! Утрись теперь, - злобно смеялась Ирина Петровна, освобождаясь из-под руки Татьяны Никитичны. Она хотела подбочениться, но в этот момент, вся красная в белом, испачканная в грязи, взбешенная Татьяна Никитична огрела её корзинкой с петуниями.

- Это тебе за «семьдесят», - добавила она к удару, - А это за блузку! – нанесла Татьяна Никитична второй удар, но Ирина Петровна упала после первого, и она промазала.

Что тут началось!

Ирину Петровну подняли и перенесли на торговое место - усадили, поливая водой. Татьяну Никитичну пленили – держали за руки, отобрали корзинку. Она была красная - в грязи, и в ярости.

В этот момент бабахнул гром. Ветер с Дождём налетели мгновенно. Ветер сносил палатки и зонты, переворачивал ящички с рассадой. Через несколько минут там , где только что расцветал рынок, гулял лишь ветер подгоняя ливень. Машины спешно разъезжались, толпясь и тискаясь в узком проезде, выезжая на широкую дорогу, брали курс домой.

***

Так могло было бы быть, если бы не пчела, которая прилетела на призывный аромат цветов.

Она так стремилась испить вожделенного нектара вербен, что облетая препятствия, уменьшала по пути градус угла на поворотах, и выходя на «Ноль» на финишной прямой, врезалась в начес Татьяны Никитичны. Пчела запуталась в начёсе - завозилась и загудела, отчего та пришла в ужас, и заорала так громко, что не услышала разговора двух модниц про помидоры на балконах.

Когда Татьяну Никитичну спасли от пчелы, она встряхнулась и оправилась, как оправляется курица после похотливого нападения петуха.

Силы её покинули. Она с ужасом думала об обратной дороге домой, но вовремя вспомнила, что существует услуга Такси, и что это прохладно, удобно, не утомительно для ног, и доступно для бюджета.

Татьяна Никитична заказала себе такси, которое приехало почти сразу. Проезжая, она видела в окно торговые прилавки со всевозможной рассадой, и маленькую смуглую женщину, жующую пирожок. Весь стол её бал заставлен рассадой.

Женщина откусила пирожок,  и смотрела на небо. Она улыбалась, а за щекой у неё был пирожок. Такси стояло, пропуская вперед машины, и Татьяна Никитична могла очень хорошо рассмотреть женщину, но как ни старалась, не могла увидеть то, на что женщина смотрела.  Ей мешало маленькое окно.

«Как ребёнок»,- думала она глядя на улыбающуюся женщину, с пирожком за щекой. – «Моих лет примерно. Маленькая собачка – всю жизнь щенок».

Такси вырулило на главную дорогу.

***

А завтра было Вознесение.