Шедевриально. глава 24

АРФЫ НЕТ, МАЭСТРО, ВОЗЬМИТЕ БУБЕН
      Бонифаций Первый

Итак, мэтр Алекс Тарн вновь снизошёл до плебса, чтобы ответить на давно волнующий мир вопрос:

За кого же призывает голосовать Он - Владыка Мировой Морали и учитель жизни?

Ответ был столь возвышен, что мгновенно вызвал в памяти

«Нравственные письма Сенеки Луцилию».

Тот же высокий эпистолярный штиль, только Сенека, к несчастью, не знал о Телеграме и не баловался фотками в образе печального римлянина с бокалом сангрии.

Скорее даже, Тарн перещеголял Сенеку. Ибо где Сенека — а где Он: Император и Самодержец Всеизраильской русскоязычной прозы.
Писатель, публицист, драматург, переводчик, кавалер внутреннего ордена Солоно-пафосной риторики первой степени…

Мэтр, по обыкновению, прошёлся по израильским партиям с изяществом кота, уронившего сервиз: в каждой — повод для сарказма, в каждом — помидор истины, которое он торжественно швыряет в толпу.

— "Я не голосую за политиков, — заявил он, — а только за политику!"

Фраза прозвучала как манифест. Или как объявление в буфете:

«Беляшей нет, ешьте смысл».

В соответствии с этим принципом переводчик Тарн не будет голосовать за:

арабские партии,

левых радикалов,

центристов,

харедим,

Либермана,

и, конечно, выродившийся Ликуд.

То есть, исключив всё живое и мёртвое, мэтр оставляет себе выбор между:

Объединённым списком Смотрича и Бен-Гвира,

И ещё несуществующей, но потенциально божественно-прекрасной партией, которую он благословит, как только она материализуется из облака гражданского разочарования.

"Вот появится — тогда и решу!"

— величественно заключает  драматург Тарн, поправляя лавровый венок.

Новость о том, что Алекс Тарн почти определился (но не совсем), мгновенно вызвала всепланетное волнение.

Мировые биржи рухнули.

В Магрибском треугольнике началась паника.

На каждом перекрёстке шептались:

 "А что же скажет сам Алекс Тарн?"

— "Не решил?!" — задыхались лидеры G20, срывая с себя галстуки.

— "Скажи хоть намёк, мэтр, хоть хрип!"

В Тель-Авиве плакали.

На Площади Рабина рвали тельняшки.

На Каплане жгли копии его старых статей, надеясь вызвать дух объективности.

Лично я, в смятении, лихорадочно гуглил мнение Тарна — вдруг проглядел, вдруг он уже знает, но ещё не объявил?

Пульс зашкаливал. Я потянулся к корвалолу. Но тут мой кот, старый буддист, посмотрел на меня и лениво сказал:

— Забей, шеф. Не вижу предмета для обсуждения.

И, представьте, успокоение пришло мгновенно.

К вечеру сообщили по радио:

"Землетрясение отменяется. Писатель отдумался. Может быть, не будет голосовать вообще."

К утру страсти улеглись.

На заседании ООН полпред России, Василий Небензя, обратился к собравшимся:

— Леди и джентльмены, есть вещи поважнее политических колебаний Алекса Тарна.

— Например? — спросил Антониу Гутерриш.

— Например, резкое похолодание в пустыне Гоби. Или новые разработки иранских учёных по созданию боевых динозавров.

Я отставил корвалол и налил себе старого доброго Шатонёф-дю-Пап, выдержки 1948 года.

"Пока у нас есть Либерман, — подумалось мне, — нам не страшны ни иранцы, ни рептилоиды, ни даже сам Алекс Тарн."

Главное, чтобы он снова не передумал не передумывать.

Если кто-то ещё считает, что политика — это скучно, он просто не подписан на Алекса Тарна.


Shmiel Sandler