Вкурили?

Ангел

Слушай, я не знаю,
что они там вкурили,
но меня назначили
ангелом твоим.
У меня мало налёта
и слабые крылья,
и я не уверен,
что мы даже взлетим.
Но мы попробуем,
да и выхода нету.
Ты помнишь молитву?
Любую. И я — нет.
Но я же твой ангел,
я агент неба.
Не отключайся,
не выключай
внутренний свет.

Ну и стиль у этого опуса! Его, кажется, можно читать в стиле рэп, чему способствует язык, как будто подслушанный в грязных подворотнях обнаркоченных кварталов Лос-Анжелеса, а дальше с грехом пополам приведенный к русскому, а лучше сказать, постсоветскому знаменателю. Зачем это понадобилось автору? Может быть, он желает понравиться прыщавым зацеперам и руферам? Или он ничтоже сумняшеся полагает, что это модно и прогрессивно?

Не буду гадать, не так уж это интересно. Есть другое. Ангел в русской поэзии — святое. «По небу полуночи ангел летел» и «кружится над бездной ангел, сошедший с ума» — этот трагический путь от Лермонтова к Набокову мыслим только в благородстве истинной русской речи. Иначе невозможно. Но автор, видимо, решил не комплексовать по этому поводу и написал в стиле «дуй, Вася, до горы».

Однако есть, кроме русского языка, кроме традиции нашей поэзии еще кое что. Это страх Господень. «Не поминай имя Господа всуе» (Исх. 20. 7). Ангел же Господень тоже не должен быть поминаем всуе. Не надо здесь шутить и вышучивать, не надо этой постмодернистской жажды все принизить, предельно опростить, а то и грязцой замазать. Но только потому, что плохо. Это еще и опасно.