Разговор со старожилом

1

Оставив серебристый след в теснинах,
Неутомим, стремителен и яр,
По выцветшим уступам скал пустынных
И днем и ночью прыгает шаршар.

Он чешет шерсть свою и когти точит
О камни острые и валуны.
Он отдыха не просит и не хочет,
Не признает бесплотной тишины.

Он – как седая борода столетий,
Что, разметавшись, поражает взгляд.
В ней волосы, как струны, на рассвете
Под солнечными пальцами звенят.

А здесь, внизу, он, кроткий и покорный,
Поит сады и орошает дол,
И в небе бирюзовом, как дозорный,
Над ним часами кружится орел.

Прожилки в камне, трещины, зарубки –
Не скроется от взгляда ничего...
Хоть и в коротком путник полушубке,
Но длинная дорога у него.

Иду с рассвета – близко, далеко ли,-
Сбиваю с веток дымную росу.
Иду я к тем, кто засевает поле,
Я песню новую для них несу.

Держу я путь в село мое родное
Под крик грачей, что землю разбудил.
В оранжевой накидке предо мною,
Куда ни посмотри, цветет кизил.

А впереди, где дымкой склон окутан,
На фоне гор я вижу старика.
Так коренаст и крепок он, как будто
Он высечен из камня на века.

И не понять, покуда свежий ветер
Не унесет туманной полумглы,
Кто ж он такой, кого в пути я встретил –
Он человек или фрагмент скалы?

Приземистая, плотная фигура,
Веселые глаза и лоб крутой.
Усы торчком – один, как глина, бурый,
А ус другой – как облачко, седой.

Старик навстречу мне шагнул с улыбкой
И за собой, на горы показав,
Повел меня неспешно в дымке зыбкой
По шелковистой прозелени трав.

Лучи, искрясь, рассыпались по склонам,
И я, едва произнеся «Салам!»,
Взор обратил к прозрачным и студеным,
Поющим у дороги родникам.

Старик сказал:
- Воды отведай лежа,
Она вкусней покажется тогда.
С дыханием земли бывает схожа
Весною родниковая вода. -

Был свод небесный ветром свежим вымыт,
Вода журчала, синевой светя.
Что ж, пусть и впрямь земля меня обнимет
И напоит, как малое дитя.

Велит старик, беседу продолжая:
- Не торопись и жажду утоли.
Земля добра, она нам мать родная,
И родники – как молоко земли.

Высокая трава – ее ресницы,
А волосы – зеленая листва.
Что, на плечи спадая ей, струится,
Всегда пышна, нарядна и нова.

И горы, стянутые до предела
Извилистыми линиями троп, –
Её большой, бугристый, задубелый.
Морщинами изборожденный лоб,-

А Млечный Путь, на зыбкий плёс похожий,
Что манит нас, когда вокруг темно!
Прекрасно небо, но земля мне все же
Милее и дороже, чем оно.

Мы на земле рождаемся, взрослеем,
Находим здесь призвание свое.
Мы землю украшаем, и лелеем,
И боремся, коль надо, за нее.

Как тропка от родимого порога,
Так от земли, людей зовя вперед,
Берет начало звездная дорога,
Что в космос человечество ведет. –

2

Глядит старик на землю добрым взглядом,
Лицо его теплеет от того,
Что я иду, не отставая, рядом
И слушаю внимательно его.

Мне, право, интересно с ним – немало
Он повидал, наверно, на веку,
И, чтоб знакомство наше ближе стало,
Почтительно сказал я старику:

- Смотрю я на тебя, – ты тут, как дома,
Тут краски ярки и пестры цветы.
И все на много верст тебе знакомо,
И каждую ложбинку знаешь ты.

О чем сейчас со мной не говори ты,
Я понимаю: здесь ты старожил.
Быть может, к молодости позабытой
Ты здесь тропинку тайно проложил? -

Старик заволновался, – верно, снова,
Разбуженные голосом чужим,
Негаданно возникнув из былого,
Дни молодости встали перед ним.

Когда хороший человек стареет,
Он светит ярче самых мудрых книг.
Когда негожий человек стареет,
Он тлеет, как костер из дров сырых.

Но не костер, что тлеет и дымится, –
Старик, мне повстречавшийся в пути.
Так почему ж, как раненая птица,
Забилось сердце у него в груди?

Вздохнул старик:
- Немало лет я прожил
Не просто на земле, – в родном краю.
Ты старость ненароком растревожил,
Напомнив мне про молодость мою.

Тоскует старость, к взлетам неспособна,
Как лев беззубый, силу потеряв.
А сделанное в юности подобно
Резьбе на камне, – разве я не прав?

Так свойственно, наверно, всем живущим:
Себе противоречим мы во всем.
Кто молод, тот мечтает о грядущем,
А тот, кто стар, тоскует о былом.

А впрочем, что ж, – кто прошлого боится,
Тому увидеть новое трудней.
Ведь завтрашние листья распуститься
Не могут без сегодняшних корней.

Ударит молодость – скала осядет,
Но не придет к нам молодость опять.
Кто с юных лет с копьем никак не сладит,
Тому меча и в сорок не поднять.

Не знала молодость моя покоя,
Шла на врага, бесстрашна и светла,
И лентами патронными для боя
Крест-накрест перетянута была.

Она в ущелье кровью истекала,
Но не свалилась на землю, пока
Среди огня на гребне перевала
Не водрузила знамени полка.

И ничего, что в ссадинах и шрамах
Осколками пробитая нога, –
Для нас, счастливых, яростных, упрямых,
Была, как жизнь, свобода дорога.

3

А кто же ты? Приезжий иль из здешних? –
Про это мне не грех узнать сперва, –
- Я – путник, я ищу на тропах вешних
Старинных песен вещие слова.

Услышу их и предо мною снова,
Переливаясь, светятся они
Лучистыми рядами, к слову слово,
Как самоцветов щедрые огни. –

-Что ж, дело это нужное. К тому же
Нам забывать не следует о том,
Что мы из верных слов куем оружье,
Из мудрых слов богатства создаем.

Без слов не сложишь песни, а пред нею,
Пред музыкой оживших в сердце слов,
Строптивый мир, волнуясь и робея,
Склонить послушно голову готов. -

Старик карман нащупал торопливо,
Загадочный храня при этом вид.
Подумал я: от глаз сторонних диво
Великое в кармане он хранит.

-Не словишь песню, не запрешь в темницу,
Оковы и замки не сладят с ней.
Так разве можно песню, словно птицу,
В худом кармане спрятать от людей?

А песня та про огненные дали,
Про славные походы давних дней,
Про сабли, что в руках у нас сверкали,
Про ветер, обгоняющих коней.

И понял я: над ним не властны годы,
Он и поныне юностью согрет.
И этот разговор мне слаще меда,
И по душе мне песня давних лет.

И хоть в ответ я не сказал ни слова,
Но, на лету перехватив мой взгляд,
- Я думаю, – старик промолвил снова, –
В народе справедливо говорят:

Пока с отцом – обзаведись друзьями,
Пока с конем – объезди белый свет...
Под стать коню – горячему, как пламя,
Загнал я юность, – худа в этом нет.

Спешила юность, песня заревая,
Туда, где шел за будущее спор,
Пилу и молоток в руке сжимая,
К бедру ремнями привязав топор.

Была в ней нерастраченная сила,
И отступала перед нею мгла.
Она Сулак бурлящий укротила,
Она огни над Волгою зажгла.

А где теперь свою мне встретить юность,
В какой ее искать мне стороне,
Что сделать, чтоб назад она вернулась,
С какой горы ее увидеть мне?

Нет, не зову, не жду, не беспокою,
А просто вспоминаю иногда
Когда кумуз трехструнный под рукою
Поет про отшумевшие года.

Невозвратима молодость, но, к счастью,
Большие ею сделаны дела.
Служила молодость Советской власти
И верою и правдой, как могла.

Ах, молодость... Как борозды на пашне,
В летящей жизни след ее глубок.
Она непросто смутный день вчерашний,
А Времени свирепо бьющий рог.

4

Тут, у горы под шапкой льдов вершинных,
Что Солнечной зовется испокон,
Я к молодости не ищу тропинок,
Я тут живу, друзьями окружен.

Когда туман, как дымчатую шубу,
С себя снимают горы, – стоя здесь,
С отвесной крутизны я вижу Кубу,
На Кубе сын мой нынче строит ГЭС.

Что сыновьям? Коль им дерзать приспело,
Они уйдут – дорога их длинна.
И самое ответственное дело
Доверить смело может им страна.

Открыты им немеренные дали
И не нужны ни тишь, ни благодать.
Чтоб крылья, укрепясь, тугими стали,
Должны орлы без устали летать.

Пусть, трудные дороги выбирая,
Послужат верно Родине сыны!
Живет у нас пословица такая:
«Не для отца будь сыном, – для страны».

К чему скрывать? Мне Куба снится часто,
Но там я не был – путь туда немал,
И только бурку для Фиделя Кастро
Я с сыном простодушно передал.

Свое мне фото с надписью скупою,
Но мудрою Фидель прислал в ответ:
«Коль дружат незнакомцы меж собою,
Знакомым недругам покою нет».

Оно при мне. Взгляни: Фидель – как сокол.
Что на земной распахнутый простор
С горы могучей, со скалы высокой
Безмолвно устремил пытливый взор. -

5

Я попросил:
-Ты расскажи про сына!
И смолк старик, услышав те слова.
Так без воды на мельнице старинной
У нас подчас смолкают жернова.

И все же, печально помолчав минуту,
Старик сказал:
-Растил я шестерых,
Но обошлась война со мною круто,
Не пощадила сыновей моих.

Под Харьковым убит мой старший, трое
Погибли в Венгрии, еще один
Пропал без вести... Страшно мне порою:
Остался у меня лишь младший сын. -

И, хмуро отирая капли пота,
У валуна остановясь на миг,
Негромко, словно бы стыдясь чего-то,
И сокрушенно произнес старик:

-Не я один... Такое было время,
Досталось всем, – шло горе по дворам.
А горе, разделенное со всеми,
Как дождь июльский – с солнцем пополам.

Коль верно, что лишь раз бездетный плачет,
А тот, кому однажды довелось
Отцом назваться, плачет чаще, – значит,
Чтоб выплакаться, мне не хватит слез.

Так я живу, и гладя гору эту.
И если солнечная сторона
Становится прохладной, знаю: где-то
Опять идет проклятая война. –

-А как теперь, – спросил я, – ты потрогай,
Не холодна ли эта сторона? -
Старик ответил коротко и строго:
-Могла бы быть куда теплей она.

Пускай я прорицателем не буду,
Но я скажу: как не хватает нам,
Чтоб на слова «Салам алейкум!» всюду
«Алейкум, – отзывалось нам, – салам!»

Да что ворчать, – не вижу в этом толку,
Чтоб всласть наговориться, мало дня.
Идем ко мне, идем в мою светелку,
Желанным гостем будешь у меня.

Я из Махи, селенье есть такое.
Зовут меня, чтоб знал ты, Салават,
А вот Исмат, мой родственник, – с тобою
Поговорить он тоже будет рад. -

Старик ушел ложбинкой, за излуку,
Туда, где под сосной журчит родник.
А родственник его пожал мне руку,
С тем соглашаясь, что сказал старик.

И, чтобы не нарушилась беседа,
Он в свой черед со мной заговорил:
- Наш Салават – известный непоседа,
Покой ему и в старости немил.

Что отдых предложить ему некстати,
Что кипятком ошпарить – все одно.
Есть у него любимое занятье:
Он привязался к пасеке давно.

Работает с душою, год за годом,
Ему за это слава и почет,
И мед его не просто вкусным медом
А редкостным лекарством здесь слывет.

Попробуй-ка, уйми такого деда,
Он – точно конь бегущий налегке.
«Наш Салават – наш вечный непоседа!» –
Так говорят досель о старике.

Когда узнал он, зубы сжав в кручине,
Что пал геройской смертью старший сын,
Колодец в память о погибшем сыне
Он вырыл нам, работая один.

Когда пришло известье, что не стало
Второго сына, – в тот тяжелый год
Рубил он мостик, сгорбившись устало,
Для нас на речке, что в селе течет.

Когда ж погиб и третий сын, от горя
Он поседел, но хоть беда была
Безжалостна, – решил он, с нею споря,
Что приоденет всех сирот села.

Бычка трехлетнего, – был ситец дорог, –
Он продал, и средь множества забот,
Сам ситцу накупив, велел он сорок
Рубашек сшить для сорока сирот.

Помочь другим бесхитростно готовый,
Без громких фраз, – их шум ему постыл, –
Он саду детскому свой сад фруктовый,
Сад, бережно взращенный, подарил.

6

Я выслушал внимательно Исмата
И не спеша продолжил разговор:
- В Махи хотел я побывать когда-то,
Да так и не собрался до сих пор.

Но многих я людей оттуда знаю,
Живет известный летчик там, – пока
Летал он в небе, слава боевая
Обогнала в полете смельчака.

Так школа есть, – горжусь знакомством старым
С учителем из дальней школы той.
Подвижнический труд его недаром
Отмечен был Звездою Золотой.

Зато сосед мой, – из Махи он тоже, –
Не по душе мне, что таить греха?
На лысой голове его не сможет,
И подковавшись, устоять блоха.

Живет он, судя по всему, богато
И широко. Солтаном звать его.
Знаком ты с ним? –
Спросил я у Исмата,

Но не сказал Исмат мне ничего.
-О чем толкуете между собою?
Спросил меня вернувшийся назад
И узкою наклонною тропою
Неслышно подошедший Салават.

Ответил я, предчувствуя заранее,
Что разговор пойдет у нас большой:
-Да речь зашла случайно о Солтане,
Он – твой земляк, односельчанин твой.

Мы стали с ним соседями нежданно, –
Он из села уехал своего.
Скажи, каков он? -
-Знаю я Солтана,
Он проходимец, только и всего. -

-Неужто так?
-Да знает это каждый:
Невежда он, и скользкий тип при том.
Коль позовешь его домой однажды,
То пожалеешь сразу же о том.

В дорогу с ним отправишься – обманно
Тебя он разлучит с конем твоим,
А не удастся – радоваться рано:
Столкнет тебя он в пропасть вместе с ним.

В селе в почтовый ящик неустанно
Он жалобы бросал, – поныне тут
Сельчане анонимками Солтана
И клевету и кляузу зовут. -

- Ты зол, старик, – такое впечатленье,
Что и тебя ужалил он?
-Не раз!
Ты думаешь, высокое давленье
Свалилось с неба на меня сейчас?

Он душу плутнями, как будто ядом,
Мне отравил, – напрасно звать врача.
Солтан, как я, давно расстался с садом,
Но, сад продав, купил он «Москвича».

Когда ж свой сад решил отдать я детям,
Великим гневом был Солтан объят, –
Никак не мог он примириться с этим,
Все требовал:
- «Продай ты мне свой сад!

О ком печешься в рвении напрасном?
Страна у нас не бедная, – готов
Ты масло лить в кувшин, который маслом
И без того наполнен до краев.

Я новый дом поставлю возле сада
С верандой легкой, радующей взгляд.
Продай мне сад, я заплачу, как надо,
Продай, – не прогадаешь, Салават!»

На складах, в магазинах и на базах –
Везде Солтан имел своих людей.
И «Москвича» он обменял на «Газик»,
А для чего – не ведаю, ей-ей.

Машина – как карманная вещица:
Год миновал – Солтан на «Жигулях».
Ну как, скажи, здоровья не лишиться,
Когда встречаешь этаких деляг?

К тому же плут без совести и чести
Меня еще позорил – потому,
Что старый сад, со всем хозяйством вместе,
Я детям передал, а не ему.

Что ж он теперь – угомонился или
Проделкам прежним не видать конца? –
- Да нет, едва ли годы изменили
И отрезвили этого дельца... -

7

Уходит солнце в сторону заката,
Описывая длинную дугу
И осыпая золотом Исмата,
Срывающего маки на лугу.

-Чем занят он? Не ради же букета
Облюбовал он здешние места? –
И отвечает Салават на это.
-Исмат сюда приходит неспроста.

Пока у парня с личной жизнью туго, –
Он девушку приметил, и давно.
Она ему хорошая подруга,
Но все у них еще не решено.

Работает она неподалеку,
На новой ГЭС: влюбленному видней, –
Не знаю я, в букетах много ль проку,
Но каждый день цветы он дарит ей.

В селе сидел бы – он кузнец бывалый,
Да вот поди ж его останови,
Коли душа у парня кузней стала, –
Бушует в ней вовсю огонь любви.

Железо мог расплавить он когда-то,
Теперь, сгорая, плавится кузнец.
Пора на ГЭС устраивать Исмата,
Пока он не расплавился вконец.

А впрочем, он уж в штате там, пожалуй,
И мы услышим про него опять –
Он станет сварщиком и будет скалы
Сверкающим железом обивать.

Пусть ждут его удачи, полной чашей
Да будет для него родимый дом!
Все по сердцу ему в округе нашей,
Здесь камень кажется ему цветком.

Любовь и вправду – колдовская сила:
Для тех, кому была она верна,
В ковры пружинящие превратила
Тропинки каменистые она.
8

Но ты – мой гость. Прости меня за смелость –
Прервем беседу, гостя испокон
Встречают так, чтоб гостю не хотелось
Уйти, пока не постареет он.

Грешно оставить путника без крова,
Душевных слов и доброго огня.
И хлеб и соль для гостя дорогого,
И ульи не пустые у меня.

Немыслимо сойтись горе с горою,
Но это так доступно для людей.
Я двери дома пред тобой раскрою
И мед поставлю – с пасеки моей.

Не будет знать ни хвори, ни печали,
Тот, кто его отведает хоть раз. –
Старик заулыбался – побежали
Морщинки, словно лучики, от глаз.

И я ответил:
-Старят нас невзгоды,
Но не сумели годы одного:
Убить до срока не сумели годы
Твоей улыбки, смеха твоего. -

Старик кивнул:
-Без смеха и улыбки
Мир для меня, что без седла скакун.
Смех – как родник живой, как стебель гибкий.
Как нежное звучанье чутких струн.

Отец мой, – это помню я поныне, -
На сватов осерчал и выгнал их
По той одной – единственной причине,
Что не умел смеяться их жених.

А дед мой, горец пылкий и отважный,
Смеялся так, – верь слову старика, –
Что смехом громовым сумел однажды
С утеса сбросить кровного врага.

И мне улыбка дорога, я тоже
До дней последних не расстанусь с ней.
Когда смеюсь, я делаюсь моложе,
Когда смеюсь, я становлюсь сильней.

Веселье хорошо, да не любое:
Оправданному смеху рад народ,
А смех пустой не гостя за собою,
А только ветер в саклю приведет.

Когда мы шутку стоящую слышим
И от души смеемся сей, – готов
Из нас подумать каждый, что кишмишем
Нельзя испортить ароматный плов.-

-Ус у тебя и сед и сив как будто! -
-На нем осталась пыль моих дорог. -
-А ус другой – он бурый почему-то! -
-Его рассветный небосвод поджог. -

9

Будь в гору, поднимаясь, осторожен
Вначале дня и на исходе дня:
Замшелый склон и крут и перекошен,
Он – словно всадник, сброшенный с коня.

Прохладен ветер, небу нет предела,
И каждый камень ярко осиян.
А там, где солнце на скалу присело,
В траве играет весело джейран.

И тень его, мелькая на отшибе,
К озерной падает голубизне.
Колеблется, волнуется на зыби,
Как мысли, пробужденные во мне.

Часть озера – в искристых беглых бликах,
Другая часть – в тени от облаков.
Плывут здесь караваны уток диких,
И день над ними чист и бирюзов.

Но молкнет гомон птичьего базара,
И птицы разлетаются, когда,
Их голоса перекрывая яро,
Садится гулкий вертолет сюда.

Обрыв горы. Вода во рту ущелья –
Высокая, прозрачная до дна.
Куда б весною птицы ни летели,
К себе приманивает их она.

Багряно озеро в лучах восхода,
И до заката пламенеет гладь,
И кажется порой – сама природа
Его велела Золотым назвать.

Пока оно недвижно и безмолвно,
Подол его, синея, тешит взгляд.
А ветер разыграется – и волны
Похожи на толпящихся ягнят.

Старик опять заговорил негромко:
- Здесь тесно было исстари для скал.
Теперь от них остались лишь обломки:
Их мирный взрыв однажды разметал.

Как молнией сраженные верблюды,
Они упали наземь, и возник
Здесь водопад, как голубое чудо, –
Мал человек, да разумом велик!

Не раз природа бой ему давала,
А все же перед ним склонилась ниц.
Уже он не руками, как бывало,
А вертолетом покоряет птиц! -

Старик простор обводит гордым взором,
И теплый свет, струящийся из глаз,
Стоит над зеленеющим простором,
Живет во всем, что сказано сейчас.

В простых словах – и радость, и невзгоды,
И пыль дорог, встречающих зарю,
И на минувшие гляжу я годы
И сам себе беззвучно говорю:

- Быть может, здесь, прижавшись к окоему,
Поляна Волчья прячется вблизи?
Быть может, голову Шамхалу злому
Здесь отрубил бесстрашный Айгази?[ Айгази – народный герой]

Не здесь ли завершали путь когда-то
Рабы, закованные в кандалы,
До самого конца дробя лопатой
Твердыню неподатливой скалы?

Здесь горцы поднимались против бая,
И не было воды на дне реки
Обмыть им раны, – кровью истекая,
В теснине умирали смельчаки.

Здесь, полные отваги беспримерной,
Отряды краснозвездные прошли,
Чтоб навсегда покончить с черной скверной,
Что безобразила лицо земли.

Винтовки за плечами дни и ночи
Качались мерно. Не от их ли дул,
Седые тучи разрывая в клочья,
Свободы ветер к нам тогда подул?

Трава густая выросла на склонах, –
Глядит старик поверх шумящих вод
И влажные от волн неугомонных
Он камни вековые узнает.

Но нет аула старого, Чиркея, –
На дно искусственное погружен,
В воде озерной, всплыть уже не смея,
Стал семицветной радугою он.

И выступ каменный, леском одетый,
Как будто призрак, под водой исчез.
Работает теперь в лощине этой
Умельцами построенная ГЭС.

10

День догорает. Надо торопиться,
Шагать еще немало мне часов.
Но затрубили надо мною птицы,
И замер я, услышав трубный зов.

Увидел я, как в небо голубое
Внезапно из-за круч, из-за вершин,
Как будто бы весну неся с собою,
Равняясь, выплыл журавлиный клин.

Ликуют птицы, – горы отразили
Их голоса, что реют надо мной.
Их широко раскинутые крылья
Упруго обнимают шар земной.

И солнце, словно рыжий жеребенок,
Несется вслед, теряя высоту,
И треплет ветер, радостен и звонок,
Пылающую гриву на лету.

Глядит старик, пока курлычет стая,
Из-под руки на синий небосвод,
Как-будто, утомленных птиц встречая,
От них он весточки о сыне ждет.

И я гляжу и вспоминаю строки,
Что в серую тоску осенних дней
В краю заморском, в стороне далекой,
Я написал о Родине моей:

Становятся короче дни,
Все явственней приметы осени.
У журавлей страда: они
Спешат домой в туманной просини.

Я им заветный адрес дам,
И пусть темна земля пустынная, –
К моим лесам, к моим горам
Домчится стая журавлиная.

Там на хребтах горят снега,
Там валуны водой изъедены.
На них оставили века
Свои тяжелые отметины.

Как птицы, горы держат строй,
Восходит солнце над вершинами,
И связана гора с горой
Одной порукой нерушимою.

И каждый след, что здесь искал,
И те пути, что были пройдены,
И камни, и уступы скал –
Как песня, спетая о Родине.

От ярких зорь в глазах пестро,
Лежит земля светло и молодо.
Тот край, где жил ты – серебро,
Тот край, где ты родился – золото...

-Смотри, – старик проговорил, – как птицы
Волнуются, все по-иному тут.
Им боязно на озеро садиться,
Они знакомых мест не узнают...

Укрыться б нам с тобой за косогором, –
Пусть журавли опустятся сюда
И лягут серебрящимся узором
На землю после тяжкого труда.-

Прерывистой цепочкой с небосклона
Спускались журавли. И вдруг старик
Мне улыбнулся чуточку смущенно
И озорно из-под усов густых:

-Как говорится, не было заботы,
Да вспомни песню юности моей.
И хвастаться мне ею нет охоты,
И промолчать не в силах я о ней.

Что песня та припомнилась мне снова –
Конечно, виноваты журавли.
На крыльях из далекого былого
Они ее нежданно принесли.

Наверно, песни есть поинтересней,
Да вот – не оказались под рукой.
Ты разные записываешь песни,
Так ты уж не побрезгуй и такой.

Ее зову я песней, а на деле
Я о частушках разговор веду.
Когда мы покуражиться хотели,
Мы пели так – у милых на виду:

«Тонконога, с длинной
Шеей журавлиной,
Кажется мне вышкой издали она.
Как я поцелую
Девушку такую?
Мне для поцелуя лестница нужна.

Да и ей не проще –
Жилистой и тощей:
Чтоб поцеловаться с кем-то из парней,
Преклонив колена,
Нужно непременно
Наземь, как верблюду, опуститься ей...» -

-Спасибо и за это! Не в уплаты
- Возьми на память книжку ты домой... –
И протянул я робко Салавату -
Свои стихи, подарок скромный мой.

Мы дальше двинулись – уже под вечер,
Вдоль пасеки, змеясь, тропинка шла.
И тут, – видать, чтоб помнил я о встрече, –
Меня в губу ужалила пчела.

Губа распухла, а старик смеется:
-Ты только не сочти за похвальбу –
Мед у меня целебней трав и солнца,
Давай-ка медом смажу я губу. –

-Не беспокойся, экая досада, –
Прощаться время, а губа пройдет.
И смазывать ничем ее не надо,
Беседа наша – тот же самый мед.

Что путнику ты скажешь на прощанье? –
Ответил он: Счастливого пути! –
А в озере, в густеющем тумане,
Заря вовсю плескалась позади.

И солнце, разуваясь после бега,
Уже ко сну готовилось вдали.
И на дымящиеся волны века
Встревожено садились журавли.