проросшие

Туманное бездействие освящается, когда руины Ада растворяются в жилах этого места. Не завязывайте глаз перед выстрелом – позвольте памяти брести по щербатым тротуарам каждого прожитого дня, моего, чужого. Хохот вырывается из горла, и из разверзшейся плоти сыплются цветы на каждый клочок мерзлой земли, что мог бы стать моей неглубокой постелью. Соль на губах, соль в мозгу – последние теплые дни, снова петлять, спотыкаться о собственные тени, бежать по кругу сквозь школьные коридоры, пахнущие ржавчиной и забвением. Вспоминать. Мечтать о…
Долина теней пуста. Страх стерт, как детские каракули на асфальте, съеден ржавчиной вместе с мигами на грани познания – лишь на грани, увы. Нарисуй мелками мои следы на липком полу – каждое мгновение я буду лепить из глины и крови образ каждой твоей слезы, упавшей в пыль. Искупление за ледяные взгляды, за ярость, что рвала плоть, за свободу, ставшую клеткой. Недели, месяцы бездны без шепота твоего одиночества, просачивающегося сквозь стены, как стоны.

Город дышит горячим паром, его кожа – влажный асфальт, трещины на ней – шрамы. Он принимает тебя, как любовник, грубо и без слов, вонзая иглы тумана в шею. Ты идешь, ведомый плачем, эхом отраженным в разбитых витринах – девочка? Твой собственный крик, запертый в грудной клетке? Здания смыкаются, как бедра, аллеи ведут в тупики, пахнущие медью и чем-то сладковато-гнилым. Мир насилует твои чувства: дождь стекает по спине, как холодные пальцы; скрежет железа под ногами – стон растягиваемой пружины; внезапный вой сирены – оргазм вселенской боли, рвущий небо в клочья, обнажая ржавые балки и провода, пульсирующие как вены. Ты бежишь, но дорога выворачивается, как кишка, тянет обратно, к центру. К школе? К больнице? К тому месту, где земля дышит горячим, зловонным дыханием, а стены покрыты слизью, теплой и живой, как внутренности. Там, в полумраке, движутся тени – не люди, не звери – содранные покровы реальности, стонущие плоские фигуры. Они прикасаются? Их прохождение сквозь тебя – ледяной ожог или жгучий холод? Безразличие мира – это стальные тиски, сжимающие твои ребра, это ветер, вырывающий клочья памяти, как волосы. Гнев мира – это внезапные провалы под ногами, где внизу шевелится что-то черное и маслянистое; это деревья, хватающие сучьями-костлявыми пальцами. Чрезмерная свобода – это бесконечные лестницы в никуда, коридоры, множащиеся как зеркала в доме ужасов. Твои слезы – не вода, а ртуть, тяжелая и ядовитая, оставляющая ожоги на щеках. Они падают на цемент, и там, где они пролились, сквозь трещины пробиваются стебельки с бутонами цвета старой крови и синяков. Цветы искупления? Или просто еще одна насмешка этого места? Они растут на каждом островке, где могла бы принять тебя земля – но земля здесь отвергает погребение. Она выталкивает тебя обратно, в туман, к поиску, к тому плачу, что зовет и манит, смешиваясь с воем ветра в разбитых окнах. Соль на губах – вкус поцелуя этого мира. Соль в сердце – его семя, прорастающее холодом. И в этой жестокой географии, где каждый камень готов поранить, а каждый поворот – обмануть, продолжается долгая прогулка. Сквозь пелену, сквозь боль, сквозь цветы, проросшие из ран, к тому, что потеряно, и что, возможно, и есть ты сам.