Лекарство от человечности. Глава первая

1

По коже рябь, проколет гнус да зацветёт на ране просо.
Он бы не высунул и носа, но в доме сгнил последний брус
     и зудом пытка от нароста.

Идёт отчаянный и робкий до деревенского врача,
Тот закуёт его в колодки и станет пламенем стращать,
Но то лишь поводы для роста –
Врача найдут потом в коробке среди безбрежного погоста,
Где королева-саранча сокрыла гибельную кладь.

2

А зуд въедается по кости до нестерпимых амплитуд,
Он к саранче нагрянул после сих врачевальных процедур.

– Молю, акридова царевна, меня снедает перегной, –
Юнец смотрел в глаза несмело, готовый даже на убой, –
Сожри пшеничные колосья до кровоязвенных корней,
Я сам не выдерну, уносит ладони дрожью до колен.
Спаси меня от клятой хвори, хоть натрави ты тёмный Рой –
Приму любую панацею через увечия и боль.

3

На трупе прежней королевы принцесса, томно восседая,
Окинула его небрежным, но любопытствующим взглядом.

4

По склепу пробежали тени –
Её несметный легион безумных плотоядных тварей
Сновал везде кошмарным сном, в нём прожигая каждый атом.

Тревожным щебетом пропел кругом голодный колумбарий:

– Убить-убить, убить и съесть да не оставить даже кости! –
Миллионы хищных глаз у повелительницы просят. –
Свершить над человеком месть позволь-позволь хотя бы раз.

5

Она спустилась с пьедестала, с юнцом нежданно поравнясь.

И тут же смог он разглядеть:

Смесь гуманоидного тела, но облачённого в хитин,
Коротких усиков в каскаде густейших ониксовых влас,
Зелёной кожи крепче камня
И взгляда глаз подобных сети –
     фасеточных и чутких глаз.

6

Она не выказала страха, ни гнева, голода и зла,
Но он уже хотел уйти, от её взора чуть не спятив,
     касанье пальцев осязав.

– Зачем дрожишь, людской ребёнок? –
Нездешний голос обнажила. –
Хоть ваше племя невзлюбили, но моё слово есть закон,
Им не велит сорваться силой,
По этикету жду поклон.

7

Рой заревел, родного брата в бессильном гневе поедал,
Рвал на куски ошмётки крыл,
И выл,
Не смея нарушать
Вето.

А парень, изливаясь потом, упал пред нею, в кровь колени.

Пока могильник жатвой пел,
Глазами впился в хладный пол...
     она же прикоснулась
          к стебельку
               на шее:

8

– Какое сладкое, однако же, проклятие решилось это тело обуять –
Людских магических искусств скорее дело, не жалкий гнус, изливший терпкий яд,
Ведь тварь бы рода моего уже и съела –
С чего же блюду сорняками порастать?

9

Мягкое и нежное движение
Вырвало культуру,
Лимфоузел с ней,

Жвалы рвали узы между ними,
Крик разнёсся, пением сирены
Завораживая зрителей несметных.

Стрёкот издевательский раздался в такт.

Королевна вымазалась в крови,
Но на миг не ослабляла хват,
А в её руках, плодом конвульсий,
Проверяя шесть зелёных лап
На крепость,
В слепоте искрящейся агонии,
Человек вопил, роняя пульс,
     очи застилал его туман:

10

– Умоляю, умоляю, как же больно!
Отпусти меня, скорее, и убей!

О, эти мысли, эти стоны –
Аплодисменты разорвали зал!

И даже недоеденные братом
Предсмертно на агонию смотрели,
Страдания проглатывая слухом –
Вино для них излилось,
И приказ
Уже не значил ничего,
Ведь мать сама вершила чудо мести,
Что величавый Богомол поймал шальную муху!

Она держала его, словно приобняв:

12

– Тише, мальчик, худшее минуло.

Она нашёптывала в ухо
Будто стих –
В ней не было убийственных порывов,
Но появилось что-то...

Он дрожал,
     размяк,
          притих.

13

Эмоции неведомы акридам
И даже кровожадность лишь инстинкт.
Природа наделила их укладом,
Который человечеству претит.

Тогда, откуда?

Откуда из вибраций её тона
Просачивался ласковый росток?

14

– Царевна, мне так страшно, мне так больно...

– Я чувствую, я знаю, но ты смог.
Ты выдержал не убежав без боя,
Но твои родичи не примут сей исход,
Ведь хворь была на их плечах звериных,
Они наслали таинство болезни.
Скажи мне, за какие же грехи?

15

И он поведал как его младенцем
У скал на берегу святых морей
Из бездны умирающего чрева
Достал кочевник проклятых кровей.

Он рос в среде монахов и аскетов,
Ему сказали – он из рода тех,
Что попирали честные заветы, искали истину за стенами доктрин
И поплатились за восход иной любви.

В них холод растопило пламя страсти,
Тепло учений остудила мысль,
Что и во тьме, без света будет чистым
Сердце вне покорности слепых.

16

Убийство же излечит эту погань,
Погасит ведьмино начало на корню –
Так веровал народ, и страшным роком
Порушил их... да и свою судьбу.

Оставшийся безумец его древа
Взошёл на самую ужасную вершину
И дланью беспокойного ублюдка
Вершил за ненависть естественный ответ.

17

Проклятия давно уже не новы –
В немёртвые рассудки поросли
Полипы морока закатов беспокойных,
А он остался символом живых.