Хроники развоплощения

«Единственное, что отличает меня от безумца, — это то, что я не считаю себя здоровым».
Эмиль Мишель Чоран

День начался с удушающей банальности. Солнечный луч, настырный, как коммивояжёр с залежалым товаром, просочился сквозь щель в занавесках и принялся торговать пылинками, кружащимися в воздухе. Я всегда подозревал, что пыль — это материализовавшиеся вздохи прежних жильцов, их невысказанные слова, осевшие на поверхностях. Сегодня они кружились в этом луче, как галактики в карманной вселенной, и каждая норовила рассказать мне свою историю. Пришлось встать.
 
За завтраком кофе в чашке напоминал чёрную дыру, поглощающую сахар без остатка, без малейшего возмущения на своей глади. Это удачная метафора для описания современной культуры: бездонная пустота, способная переварить что угодно — от высокого искусства до сиюминутной глупости, превращая всё в одинаково пресную питательную взвесь. Я размешивал ложечкой эту метафизическую сингулярность и думал о том, что язык, которым мы пользуемся, уже давно не описывает реальность, а лишь симулирует её. Мы говорим «любовь», а имеем в виду биохимический коктейль и удачную репликацию генов. Мы говорим «истина», но лишь согласовываем коллективные галлюцинации.
 
Вышел на улицу. Город — растревоженный муравейник, где каждый муравей тащит свою соломинку смысла в общий котёл абсурда. Я видел не людей, а ходячие нарративы. Вот прошла женщина, её походка — это роман о несложившейся мести. Вот проехал велосипедист, скрип цепи которого — элегия об уходящей юности. Каждый звук, каждый жест, каждое мимолётное выражение лица — это не просто событие в физическом мире, это закодированный текст, поэма или дешёвый детектив.
 
Философия повседневности призывает находить в обыденном глубокие смыслы, но я вижу другое — как обыденность выхолащивает сами смыслы. Это энтропия духа, распад сложных структур на простые и предсказуемые реакции. Великие писатели прошлого, чьи дневники я иногда перечитываю, пытались ухватить ускользающую жизнь, зафиксировать её трепет. Они были рыбаками, а нынешние «творцы» — всего лишь таксидермисты.
 
В книжном магазине я задержался у полки с современной поэзией. Рифмованные симулякры, выверенные и безопасные, как детское питание. Поэты больше не всматриваются в Бездну, они делают с ней селфи. Утрачено ощущение, что слово способно творить и разрушать миры. Осталась лишь его декоративная функция, как у лепнины на фасаде здания, которое вот-вот пойдёт под снос.
 
Вечером долго смотрел на облака. Они — единственные, кто ещё сохранил право на подлинную, бесцельную креативность. Ни одно облако не похоже на другое, и каждое умирает, не оставив после себя ни копий, ни манифестов. Их мимолётная красота — самый честный комментарий о природе бытия. Они сгущаются из пустоты и в неё же возвращаются, не обременённые тяжестью смысла, который мы так отчаянно пытаемся им навязать.
 
Кажется, я понял. Гениальность — это не способность создавать новые смыслы, а мужество признать их тотальное отсутствие и продолжать творить в этой оглушительной тишине, сплетая узоры из ничего. Мои слова — это не отражение реальности. Это попытка заговорить пустоту, загипнотизировать её музыкой слогов, чтобы она хотя бы на миг забыла о своём вечном голоде. Закрываю глаза. Тишина. Пустота. Завтра попробую снова.