проснувшийся 1

На дворе стоял поздний вечер 1898 года. Аркадий Петрович Забелин, владелец небольшой лавки галантереи в Омске, старательно проверял счеты при свете керосиновой лампы. За окном морозный воздух поскрипывал под колесами редких саней, доносился далекий лай собак да звон колоколов. Скучный, но привычный и понятный мир. Аркадий Петрович зевнул, потянулся и, уложив бумаги в ящик, отправился спать. Он предчувствовал долгий, глубокий сон после утомительного дня. И он ошибся лишь в одном – сон оказался куда глубже и дольше, чем он мог себе представить.



Веки Аркадия Петровича дрогнули. Сквозь полусон пробивался непривычно яркий, белый свет и странный, ровный гул. В голове было тяжело, словно после порядочной пирушки, но похмелья не ощущалось. Он открыл глаза.

Первое, что поразило, – это помещение. Вместо привычных бревенчатых стен с обоями в цветочек, вокруг были абсолютно гладкие, идеально белые поверхности. Ни печки, ни знакомой иконы в углу. Свет исходил откуда-то сверху, без ламп, без пламени.

«Где это я? Что за чертовщина?» – прохрипел Аркадий Петрович. Голос казался чужим, пересохшее горло царапало.

В комнату вошла молодая женщина. На ней была странная одежда – обтягивающие синие брюки и короткая кофта, что было немыслимо для приличной дамы из его времени. Волосы ее были коротко стрижены, а в руке она держала прямоугольный предмет, который светился и на котором она что-то быстро касалась пальцами.

«Очнулись, наконец, дедушка?» – мягко, но с легкой усталостью произнесла она. – «Как самочувствие? Голова не болит?»

Аркадий Петрович сел на кровати, чувствуя, как мир качается. Кровать тоже была странной – без ножек, с металлическим каркасом и мягким матрасом.

«Дедушка? Я Аркадий Петрович Забелин, мне сорок три года!» – возмутился он. – «И что за наряды на вас, сударыня? Где я нахожусь? Это что, больница? Аптекарь Кузнецов, что ли?»

Женщина усмехнулась, оторвавшись от своего «светящегося ящичка».
«Вы в Областной клинической больнице, ветеран. И Кузнецова тут давно уже нет, наверное, лет сто как. Вас вчера с улицы привезли, нашли без сознания. Долго спали, видно. Давление в норме, пульс тоже. Сейчас я врача позову». Она вновь склонилась над своим предметом, что-то быстро нажимая.

«Сто лет?! Что вы несете, любезная?» – Аркадий Петрович ощутил приступ паники. – «И как вы с этой... коробочкой говорите? Это что, фокусник? Где тут выход?!»

Он попытался встать. Ноги подкосились, голова закружилась.
Вскоре в палату вошел мужчина, тоже в непривычной белой одежде, но уже длиннее. У него на груди висел похожий «ящичек», только побольше.

«Аркадий Петрович, верно?» – начал врач. – «Я доктор Андрей Сергеевич. Мы знаем, что вы, возможно, дезориентированы. Расскажите, что вы помните?»

«Я помню, что лег спать в своем доме, в Омске! В 1898 году! А вы мне про какие-то сто лет рассказываете! И где моя жена, Катерина? Где мой дом, моя лавка?» – Аркадий Петрович схватил врача за рукав. – «Это розыгрыш? Слишком злой!»

Врач осторожно высвободился. Он обменялся взглядом с медсестрой.
«Аркадий Петрович, пожалуйста, успокойтесь. Сейчас 2024 год. Вы проспали очень долго. Мир сильно изменился. И Омск тоже».

Слова врача обрушились на Аркадия Петровича, как кирпичи. Он почувствовал, как к горлу подступает тошнота. «2024 год? Этого не может быть! Это дьявольское наваждение! Где мои лошади, где извозчики, где мои знакомые лица?»

Он вырвался из палаты, игнорируя призывы медперсонала. Коридор был длинным, залитым тем же нездешним светом, пахнул непривычно свежо, но синтетически. По стенам висели светящиеся картины, на которых люди в странных одеяниях смотрели в такие же «ящички».

Выскочив на улицу, Аркадий Петрович замер. Омск. Но это был не его Омск.
Вместо пыльных дорог – широкие, гладкие ленты асфальта, по которым беззвучно, а порой с оглушительным рёвом неслись сотни безлошадных повозок из металла и стекла. Они были всех цветов радуги, двигались без кучера, без лошадей, лишь с человеком за стеклом. «Что это за чудища?!» – выдохнул он.

Здания. Они были не деревянными, не кирпичными, как привычные купеческие дома. Они взмывали в небо на десятки,...десятки этажей, их фасады отражали солнце тысячами бликов. Из их стен торчали огромные, светящиеся полотна, показывающие движущиеся картинки – людей, товары, непонятные символы. Из невидимых источников доносились обрывки чужой, оглушительной музыки, непривычные голоса, гудки. Воздух пах странно – не дымом печей, не конским навозом, а чем-то резким, металлическим.

Сердце Аркадия Петровича забилось с безумной силой, молотом отбивая такт в ушах. Мир перед ним качался, как палуба корабля в шторм. Его зрение сфокусировалось на одном из этих «чудищ» – блестящем, красном, мчащемся прямо на него. Он закричал, пытаясь отпрыгнуть, но ноги не слушались. Повозка пронеслась мимо, не задев его, оставив за собой лишь порыв ветра и одуряющий запах топлива.

«Дьяволы! Дьяволы! Это все наваждение!» – закричал он, оседая на влажный асфальт. Его старое пальто, выданное в больнице, казалось ему лохмотьями, а собственные руки дрожали так, что он едва мог их контролировать. «Где Катерина? Катя! Где же ты?!» – голос его сорвался на визг. Паника обжигала горло.

Мимо проходили люди. Они были одеты в невообразимые одежды: яркие, облегающие, с блестящими деталями. Их лица были озабочены, и никто не обращал на него особого внимания, лишь изредка бросая быстрый, брезгливый взгляд на сидящего на земле человека в старомодной одежде.

Один молодой человек, высокий, с волосами, торчащими во все стороны, остановился. Он достал из кармана свой «светящийся ящичек», приложил его к уху и начал говорить в пустоту.
«Алло? Дим, я тут какого-то фрика нашел. Сидит прямо на дороге, орет что-то про дьяволов и Катерину. На бомжа не похож, но одет как из музея… Мне его сфоткать?»
Аркадий Петрович вздрогнул. Голос, слова... они были понятны, но смысл ускользал. Он смотрел на молодого человека, как на призрак, его мозг отчаянно пытался найти логику в происходящем. «Что ты... с кем ты говоришь? Ты колдун? Это твои чары?!» – прохрипел Аркадий, указывая трясущимся пальцем на телефон.

Молодой человек усмехнулся, убирая телефон. «О, дедуля, вы еще и галлюцинируете. Или вы на что-то обдолбались? Вам помочь?»
«Помочь?! Выпустите меня отсюда! Верните меня в мой 1898 год! Это все сон! Страшный сон!» – Аркадий поднялся на ноги, его взгляд метался по небоскребам, по потоку машин, по лицам равнодушных прохожих. Он видел свои дома, свои лавки, но они были призраками, мелькающими на краю сознания.
В его голове образовался ужасный диссонанс. Одна часть его мозга, рациональная, пыталась принять информацию от врачей – "2024 год". Но другая, древняя, отказывалась наотрез, воспринимая это как жестокий, немыслимый фарс, как насмешку дьявола над его душой. Его внутренний мир рушился.

Он побежал. Бежал, не разбирая дороги, сквозь толпу, мимо этих беззвучных чудовищ-машин, мимо мелькающих вывесок, которые он не мог прочитать. Он искал хоть что-то знакомое – водокачку, извозчика, конюшню, любую деталь своего мира. Но Омск поглотил его, превратившись в лабиринт из стекла и бетона, где каждый шаг лишь усиливал его ужас.

«Там мой дом! Вон тот дом, да! Там Катерина ждет меня!» – закричал он, указывая на здание из стекла и стали, в котором он никогда не был. Он попытался прорваться сквозь стеклянные двери, ударяясь в них с тупым стуком. Охранник, крупный мужчина в форме, выскочил, скрутил его.

«Эй, гражданин! Вы что себе позволяете?! Пьяный, что ли?» – грубо спросил охранник, крепко держа Аркадия.
«Я не пьян! Я домой иду! Отпустите меня! Это не ваш дом! Это мой дом! Мой!» – Аркадий Петрович сопротивлялся, его глаза наполнились безумным страхом. Он начал биться в конвульсиях, его разум окончательно сломался под натиском невыносимой реальности. Он не мог понять, почему эти люди не видят его дом, его жену, его Омск 1898 года. Они должно быть заодно с тем колдуном в белом, с той девицей, что смеялась над ним. Это все заговор! Все они заодно!

Кто-то вызвал полицию. Прибыли люди в форме, не похожей на жандармов. Они говорили странно, спокойно, но их голоса были для Аркадия звуками из кошмара.
«Молодой человек, вы можете пройти с нами?»
«Я не молодой человек! Мне сорок три года! Я владелец лавки