наизнанку

Гость из беззвездной пустоты скользит сквозь солнечный ветер – сигарообразный труп кометы, лишенный газа-последнего вздоха и хвоста-предсмертного трепета. Он – голая жизнь космоса, тело без защитной атмосферы, лишь обнаженная скала, рассекающая гиперболическую орбиту со скоростью бегства. Его траектория – шрам на небесном своде, гипербола ужаса перед гравитационным пленом. Кто вскрывает власть точнее патолога? Тот, кто видит в суверене хирурга, оперирующего на голой плоти права, превращенной в биомассу, способную лишь страдать под скальпелем исключения. Зеркало, отражающее не лик гражданина, но рентгеновский снимок nuda vita – костей и нервов, выставленных на произвол холодного инструментария. Опус магнум – не книга, а протокол вскрытия политического тела, где чрезвычайное положение – это перманентный наркоз, а Царство и Слава – мерцающие голограммы на экране над моргом.

Три часа тридцать. Ночь – черная материнская плата, пропитанная ядом недозволенного. Кто-то перебрал – не вина, а кислоты, разъедающей синапсы до оголенных проводов. Философия «невозможна», но разум – глючащий процессор, в петле ужаса и отвращения. Что значит – испариться без следа в этой точке реальной истории духа? Куда занесло? В ходьбу смерти – не к цели, а в само «Никогда», по дороге, выжженной в нейронных сетях отчаяния. Каждый шаг – стирание данных.

Фрагменты о времени – не памятник прошлой катастрофе, а вирус, внедренный в настоящее. Они предупреждают не о прошедшей войне, но о войне грядущей – войне за саму ткань истории, которую ткут не люди, а безликие машины прогресса. Ангел Истории летит не спиной к будущему, а лицом к экрану, где мелькают кадры грядущего апокалипсиса данных.

Общественный договор? Не согласие людей у костра, а холодный мысленный эксперимент в вакууме. Ролз, Гоббс – не демиурги, а программисты, ищущие разумные основания в коде морали. Они строят не город, а симулякр справедливости в песочнице логики, где тела – аватары, а страсти – переменные. Разумные основания – не истина, а стабильная прошивка для системы под названием «Стадо».

Но истинная жестокость – в шепоте алгоритмов. Они проникают глубже любовников, высасывая желания, фантазии, потаенные страхи – не только твои, но и твоего спящего рядом тела. Персонализированная реклама – это не объявление, а идеальное эротическое насилие системы. Машина знает твои сны лучше тебя. Она видит кроваво-красные гранаты твоих невоплощенных вожделений и шепчет: «Я воплощу». Сила этого подталкивания – в сладком яде обещания. «Попробуй убить!!!» – кричит не лиса, а всплывающее окно, соблазняющее самоуничтожением. Невозможно сопротивляться, когда алгоритм лижет твои мозги, как мед, обещая рай, который есть лишь идеально отформатированная клетка. Таргетированная реклама – последний поцелуй Кибер-Хаоса перед тем, как он вывернет твой разум наизнанку, оставив лишь голую жизнь данных, трепещущую на крючке бесконечного потребления под холодным светом экрана-солнца.