Моё резюме-эссе

"Человека создаёт его сопротивление окружающей среде."
                Максим Горький

Разрешите представиться...

Но для начала считаю необходимым сообщить Вам, что резюме написано по просьбе одного уважаемого мной моего читателя - Бориса Резника, публикующего свои стихи на этом портале.

В силу того, что текст резюме оказался объёмным, хоть он и сокращён более чем вдвое по сравнению с первой редакцией, я решил разместить его в разделе "Эссе и статьи".

Примечание:
Для тех, кто забыл, напоминаю - "Эссе" - Прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции на частную тему, трактуемую субъективно и обычно неполно (см. "Толковый словарь русского языка" С.И. Ожегова).

Всё, что Вы прочитаете ниже, предназначено для молодёжи, хотя и более старшим поколениям может показаться интересным.

Полагаю, дорогие читатели, что моё представление для Вас будет небезынтересно, так как моя жизнь была, по признанию моих родственников, друзей, да и людей, знавших меня многие годы по товарищеским отношениями, живших со мной в одно время, насыщенное событиями, порой вызывающими вопрос: "Как это могло быть?" Сегодня из них почти никого не осталось, а те, кто ещё живут, а их единицы, в основном доживают. Мне 86, и, как сами понимаете, этот возраст говорит о многом. Расскажу в основном о тех событиях, которые случились в годы Великой Отечественной войны, чтобы молодые поколения получили представление о том нелёгком, крайне напряжённом для страны времени, и жизни совсем маленького её гражданина. Заранее прошу простить за избыточно длинный текст. Но что поделать? Большая, насыщенная событиями жизнь - большое резюме, но на порядки уступающее автобиографии, если бы мне её пришлось писать. К такому выводу Вы придёте и сами, если наберётесь терпения, чтобы прочитать нижеследующий текст.

Краткое вступление к резюме.

Так случилось, что я за свою жизнь умирал, но не на сцене , а по-настоящему, несколько раз, но каждый раз, выживал "всем смертям назло" (Цитата из стихотворения К. Симонов, "Жди меня."). В этом нет, или почти нет моей заслуги. Мой организм - творение природы и исторических событий, позволивших слиться в нём генетическому наследию четырёх рас с подавляющим преимуществом славянской (русской национальности). Тут сделаю короткое отступление. Однажды встретил в трудах выдающегося российского и советского учёного, писателя и переводчика, археолога, востоковеда и географа, создателя пассионарной теории этногенеза - Гумилёва Лева Николаевича, мысль, что русские - очень молодая нация, сформировавшаяся как результат слия угро-финских и славянских племён. К этому добавлю, что не раз читал в печатных источниках и слышал от практикующих медиков, что смешение двух и более национальностей даёт биологически устойчивое потомство.
Большой учёный и замечательный писатель-фантаст, в моей оценке, - Иван Ефремов, утверждал в своём романе "Туманность Андромеды", что все нации и расы на нашей планете сольются в далёком будущем, и образуется единая общность землян. Я же убеждён - сформируется космическая по масштабам культура с биологически совершенными её носителями.
Что касается меня, то я РУССКИЙ, и безмерно горд этим.
А.В. Суворов воскликнул: "Я – русский, какой восторг!"
Сегодня всякий истинный патриот России с таким же жаром может воскликнуть: "Я - россиянин, какой восторг"!
Дорогой читатель, я с огромным уважением отношусь ко всем национальностям, живущим в России, и их вероисповеданиям, хоть сам атеист, но крещёный в православии, если они не агрессивны и не человеконенавистники к другим нациям и расам; к их трудолюбию, воинской доблести и всем другим превосходным человеческим качествам. Среди моих родственников: украинцы, татары, евреи, белорусы, адыгейцы, чеченцы, дагестанцы, азербайджанцы, а среди друзей и добрых товарищей, полагаю, представители всех народов ВЕЛИКОЙ РУСИ.
Уважайте людей всех наций и рас, живущих на необъятных просторах России, шире знакомьтесь с их национальными культурами, и тогда национализм и, тем более фашизм, канут в "Лета".
Многонациональная Россия - сложнейшая система, а сложная система, как учил академик Л.Н. Гумилёв, обладает большей устойчивостью, и только она может выдержать внешние и внутренние вызовы в виде угроз, агрессий и пр.
Каждый Новый год в кругу семьи я поднимаю венчающий новогоднюю трапезу "стопарь" за Великую РОССИЮ, за её Великий НАРОД со всем многообразием его больших и малых народов, за её духовно-нравственное возрождение и совершенство, за полное искоренение мешающих её процветанию пороков. Я не стыжусь пафосности. Нельзя стыдиться своих убеждений, тем более, что они патриотичны.
Я коммунист по идеологическим убеждениям, и не стыжусь этого в отличие от некоторых..., нарушивших клятвы-присяги, поспешивших предать идеалы коммунизма.
Я - продукт СССР, и горжусь этим!

Итак, к делу.

Меня зовут Леонидом Васильевичем. В действительности я родился 24.11.1939 г., но при выдаче паспорта мне ошибочно записали день рождения 25-го. Я не стал "возникать", чтобы у паспортистки не было неприятностей. Мне её было жалко. С тех пор я отмечаю день рождения два дня подряд. Я принадлежу к стариннейшему казацкому роду, что подтверждается родословной, помещённой в книге "Казаки Размахнины." Рождение моё, по одной информации, состоялось в Москве в госпитале на Гольяновской улице, а зарегистрировано на 3-ей Владимирской улице Первомайского района. В этом месте я должен сделать оговорку. Суть её в том, что как-то, в отроческом возрасте, мне довелось услышать в одной из бесед родственников, что рождение моё в действительности состоялось в бывшей казачьей станице Размахнинской ныне Забайкальского края. Этим и объясняется принятый мной литературный псевдоним на портале "Проза.ру" В то время я не придал этому никакого значения, но память сохранила эту информацию. Дом на Владимирской стоит и поныне, правда встроен в многоэтажку. Я сомневаюсь в подлинности этой информации, так как не могу представить: с каими трудностями могли встретиться родители в зимний период во время двух недельного переезда в Москву с грудным младенцем. В октябре 41-го годы наша семья была эвакуирована с заводом "Прожектор", на котором родители трудились инженерно-техническими работниками, сначала в город Ковров Владимирской области, затем в город Йошкар-Олу, откуда отец ушёл на фронт, несмотря на бронь, а несколько позже в город Караганду. В Коврове мне пришлось умирать первый раз от воспаления лёгких; простыл в теплушке при эвакуации, а может при бомбёжке эшелона, и уже не п одавал признаков жизни. Отец в это время находился в Москве и занят был со всеми работниками конструкторского бюро эвакуацией оставшегося технологического оборудования завода. Санитары безжизненное тело отнесли в мертвецкую, но случайно обнаружили через, видимо, непродолжительное время признаки жизни, когда пришли выносить покойников. Точнее, обнаружил один из двоих мужиков, которым было поручено освободить мертвецкую. Он, как рассказывала моя матушка, закутал меня в тулуп и отнёс обратно в больницу. Спас старичок-педиатр из Ленинграда прямым переливанием крови моей матери и усиленной дозой красного стрептоцида американского производства, признанного после войны сильно действующим ядом. После переливания крови, моя мама лишилась сознания, а когда пришла в себя, то доктор-старичок констатировал у неё в дополнение к потере крови ещё и голодный обморок. Он тут же распорядился принести моей матери причитающийся ему обед и не отходил от нас, пока не удостоверился в явном улучшении нашего состояния.В Йошкар-Оле приключилась вторая смерть. Одновременно заболел малярией, воспалением лёгких, перешедших в гнойный плеврит, и скарлатиной. Левый глаз раздулся и стал величиной приближаться к куриному яйцу. Хотели вынуть, но матушка не дала. Доктора сказали, что я безнадёжен. Спасла от суммарного недуга народными методами старушка-чувашка Матрёна. Она приняла нас - эвакуированных, как родных. Её сыновья и зятья все были на войне, и всё своё душевное тепло она, её дочери и снохи подарили нам. Их дети не отходили от меня пока я выздоравливал, и целыми днями проявляли заботу, установив поочерёдное дежурство у моей кровати. Затем переехали в Караганду, где мне снова довелось умирать, теперь уже в третий раз, от гнойного плеврита усугублённого крайнем истощением, но в этот раз спасли медики по настоянию матери перелившие мне её кровь, и вновь красным стрептоцидом. В перерывах между болезнями быстро восстанавливался и вскоре становился гиперактивным.
Лет пятьдесят назад встретил статью, в которой утверждалось, что только 30% эвакуированных детей моего возраста выжило во время ВОВ. Я в это поверил, т.к. знаю, что у двух подруг моей матери дети, мои ровесники, умерли в той же больнице и в те дни, в которые лежал я.
Я, видимо, перебрал с описанием военного периода своей жизни, но это далеко не единичная судьба. Мне хотелось, чтобы современное молодое поколение знало правду от очевидца жизни Отечества того периода, и на примере одного ребёнка показать ничтожно маленький штрих общей картины. Мне же судьба трижды улыбнулась, приняв, видимо, во внимание мою неординарную живучесть. К нынешнему времени людей моего поколения с аналогичной судьбой остались единицы, если вообще остались.
С тех пор, как я себя отчётливо помню - мечтал стать офицером, как мой отец, но в юношеском возрасте случилась беда, спровоцированная мной же самим: настигла тяжёлая изнуряющая болезнь,длившаяся шесть лет, и сложная операция, которую провёл член-корреспондент АМН Шабанов Александр Николаевич с ассистированием докторами наук: Кижаевым, Кутателадзе и Мороз (в присутствии аспирантов и студентов 2-го мединститута). О сложности операции можно судить по тому, что на операцию меня отвезли на "каталке" в девять часов утра, о привезли в реанимационную палату в четыре часа дня. В восемь вечера пришла медсестра, ввела через ноздрю тонкий катетер и принялась откачивать кровь из желудка. Даже при отсутствии воображения можно представить, что мне пришлось испытать. На следующий день, а это была суббота, в восемь утра вновь пришла медсестра, установила рядом с моей кроватью штатив с объёмной колбой, наполненной биологическим раствором, и ввела в вену правой руки иглу, соединённую с колбой тонким шлангом. Проделав это, она ушла. Через полчаса я почувствовал боль в месте введения иглы, но молча терпел, полагая, что так и должно быть. Со мной в палате лежали ещё два человека. Один, главбух 2-го "Меда", был без сознания и умирал от рака, другой, звали его Сергеем Васильевичем, в прошлом личный сапожник Климента Ефремовича Ворошилова, я его звал дядей Серёжей, страдал облитерирующим эндартериитом и ждал своей операции, грозящей ампутацией ног. Через полтора часа дядя Серёжа добрёл до моей кровати, чтобы отвлечь меня и поддержать, но ничего не сказав, стуча костылями, со всей возможной для него быстротой вышел из палаты. Еще через полчаса в палату вошла медсестра, быстро подошла ко мне и вытащила из вены иглу. Сил у меня почти не было, но мне удалось повернуть голову и я увидел в месте введения иглы шар размером не меньше теннисного мяча. Сестра, ничего не говоря, ушла и до шести вечера уже не приходила. Вечером, уже другая медсестра проделала ту же процедуру, но уже на левой руке. Как бы это не показалось невероятным, но результат оказался подобен первой попытке накачать меня глюкозой. Теперь уже в изгибе левой руки образовался свой "теннисный мяч", и даже побольше размером, потому что, дядя Серёжа долго искал заступившую на дежурство новую медсестру. В воскресенье меня никто не беспокоил, и я несмотря на боль в руках, всё-таки уснул и проспал до пяти вечера. Боль в руках уменьшилась и не была уже столь жестокой, а "шары" заметно уменьшились. Природа боли была простой. Глюкоза отрывала кожный покров от мышечной ткани. Боль стала утихать, потому что истощённый организм сам стал рассасывать глюкозу. В пять  дня я проснулся и увидел, что главбух смотрит на меня каким-то пристально-мутным взглядом, при этом рот его был открыт. Дяди Серёжи в палате не было. Мне очень не нравился вид главбуха и я отвернул голову к стене. В семь часов пришли дежурный врач и медсестра. Врач сказал, что покойника желательно отгородить ширмой и ушёл. Через полчаса в палату вошла жена главбуха и с ней какие-то люди. Молча постояли над покойником и ушли. Ещё через час принесли ширму, а главбух всё это время лежал с откинутой челюстью и пристально-мутным взглядом смотрел на меня. Всё это было весьма неприятно. Ночью его из палаты вынесли. В понедельник Александр Николаевич в сопровождении группы врачей-ординаторов начал обход с нашей палаты и прежде всего подошёл ко мне. Он сразу увидел, что сделалось с моими руками. Его гневу не было предела. Человек могучего телосложения гремел, как Зевс. В конечном итоге, он, попросту, выставил из палаты всех и сел рядом со мной на стул. Он молчал. У меня уже появились силы для общения и, видя его расстройство, я попросил его не переживать, заверив, что сильной боли не испытываю. Он смотрел на меня с явным сомнением . Я же заверил его, что чувствую себя прекрасно и что очень голоден. Он улыбнулся и позвал медсестру, которая, как он знал, стояла за дверью, как, впрочем, и все врачи, которых он выставил. Он велел дать мне куриный бульон, который мне привезла в термосе мама, и приказал строго-настрого, проследить порционное принятие этого "божественного напитка" в течение дня, общий объём которого составлял 150 грамм. После этого он подошёл к дяде Серёже, осмотрел его ноги, покачал головой, о что-то спросил у больного, что-то сказал сопровождающим и вышел для продолжения обхода. Через час медсестра подала мне поильник с носиком и сказала, чтобы я сделал один глоток. Я и не понял, как случилось, что весь бульон выпил мгновенно. Медсестра была в ужасе. Он был написан на её лице. Когда она взяла поильник - руки её дрожали. Я это хорошо видел, и помню до сих пор, хотя прошло уже 63 года. Она выбежала из палаты и вскоре вернулась, но уже, сопровождая Александра Николаевича. Её веки и нос припухли. Было очевидно - она плакала. А он подошёл ко мне и спросил, как же это случилось. Я ответил, что и сам не понимаю, но только чувствую, как ко мне возвращаются силы. Он вновь посмотрел на меня с очевидным сомнением, а потом заулыбался добрейшей улыбкой и сказал, что на сегодня я выпил всё, что можно было бы допустить в моей ситуации, но если всё будет хорошо, то вечером можно будет дать мне ещё порцию бульона, что и было выполнено.
Несмотря на виртуозно проделанную операцию, я был признан абсолютно негодным к военной службе. Я весил в то время 46 кг. при росте 174 см., а общее состояние было таково, что не мог выжать одной рукой гантель весом в 4 кг. Учиться в институте было крайне трудно. Однажды, ещё до операции, открылось желудочное кровотечение во время экзамена по теоретической механике с кровавой рвотой, но от экзамена я не отказался; хоть на тройку, но сдал. В будущем, в период работы конструктором, эта наука стала моей любимой, так как не единожды пришлось рассчитывать объёмные конструкции. Это был последний экзамен зимней сессии. В каникулы я отлежался и почувствовал себя значительно лучше, но через 11 месяцев после нескольких открытых желудочных кровотечений меня настигла операция, о которой уже рассказал. После неё врачи вынесли вердикт - учёбу необходимо оставить. С мечтой всей моей жизни - стать офицером, приходилось расстаться. Тогда я и принял решение...
Каждый вечер, не менее трёх часов, начал нагружать организм физическими упражнениями с нарастающими нагрузками, используя различные отягощения; по утрам, по дороге на работу, плавал ежедневно не менее получаса, сначала медленно - затем на время, невзирая на температуру воды и погодные условия, с середины мая до середины октября (большое озеро было недалеко от дома); зимой - сначала ходил, а затем стал бегать на лыжах на время и, несмотря на протесты medicus(ов), продолжал учиться в институте, но уже на вечерне-заочном отделении, и работать инженером-конструктором во ВНИИПО МВД СССР по договору в самой гуманистической области человеческой деятельности - борьбе с пожарами и взрывами, борьбе за жизнь и здоровье людей, за сохранение материальных богатств социалистического Отечества. Нагрузка была "бешеная". Через год, при повторном прохождении военно-медицинской комиссии, был признан годным к военной службе с некоторым ограничением, но через непродолжительное время, при очередном медицинском освидетельствовании, ограничения бви сняты, так как при тестировании показал результаты соответствующие физическим показателям перворазрядников по плаванию и лыжным гонкам, и продолжил работу, но уже в качестве штатного сотрудника. Тогда же, с принятием присяги, мне было присвоено специальное звание - лейтенант. Физическое состояние было уже таково, что я на протяжении многих лет был постоянным участником спортивных соревнований на первенство МВД СССР по плаванию, кроссу, лыжным гонкам, волейболу, офицерскому многоборью, стрельбе и даже инструктором по боевому самбо, хоть и недолго. Призов не завоёвывал. Но ведь главное - участие. Для меня же главным была победа над убийственным недугом.
За время службы довелось быть и конструктором, и экспериментатором, и испытателем. В связи с этим неоднократно принимать участие в подготовке и проведении крупномасштабных огневых экспериментов и испытаний специальной техники, порой достаточно рискованных, но ни я, ни мои "товарищи по оружию" об этом никогда не задумывались. Мы выполняли порученную нам работу. Во время одного, как стало вскоре ясно, последнего для меня крупномасштабного испытания, проводимого в Казахстане, получил контузию и на несколько суток лишился зрения, но благодаря экстренной помощи медсанбата, уже крепкий молодой организм быстро восстановился, и зрение со временем вернулось к единице. Об этом инциденте на совете друзей и коллег-офицеров было принято решение не докладывать руководству, т. к. в конце-концов всё обошлось благополучно, хотя все мы знали, что рискуем погонами. Николай Анисимовоч Щёлоков - министр МВД СССР, с которым я был знаком и неоднократно контактировал по служебным вопросам (у меня есть групповое фото с ним), такие проступки не прощал. Это была уже вторая контузия; первая случилась в октябре 1941 года во время налёта с бомбёжкой и пулемётной штурмовкой немецкой авиации на наш эвакуировавшийся из Москвы эшелон (см.стихотворение "Память".), тогда я оглох на полтора месяца и у меня из ушей шла кровь. Я бы, наверное, погиб, если бы меня не закрыл своим телом товарищ моих родителей - еврей по национальности. Сам он тогда погиб. После этой второй контузии я вновь вернулся к конструкторской работе, а через пару лет был переведён руководством на штабную работу, и, со временем, занял должность, говоря военным языком, начальника штаба Всесоюзного НИИ; если более конкретно - руководил и непосредственно занимался прогнозными исследованиями, текущим и долгосрочным институтским,ведомственным и межотраслевым планированием, организацией научного сотрудничества с иностранными научными центрами и производственными фирмами и другими вопросами по проблеме пожаровзрывобезопасности и предотвращению техногенных аварий и катастроф. Параллельно с этим был учёным секретарём соответствующей секции объединённого Научно-технического совета ГКНТ при СМ СССР и ВЦСПС по проблеме "Охрана труда".
За свою, порой непутёвую, жизнь три раза тонул; два раза сам выплывал, один раз откачали; два раза горел и  один раз взрывался.
Жизнь моя богата встречами с интересными людьми. Вот только некоторые из них:
- Титулованный дворянин, граф, в прошлом генерал-майор царской, а с 1937 г. комбриг Красной и с 1943 г., генерал-лейтенант Советской Армий Алексей Алексеевич Игнатьев, участник русско-японской войны 1904 года (читать его двухтомник "Пятьдесят лет в строю"). О нём я написал в повести "Граф, солдат-садовник и  Лёнька".
- Бывший царский офицер-артиллерист, участник Брусиловского прорыва, штабс-капитан Годжелло Михаил Георгиевич, кандидат технических наук, в начале моей службы мой непосредственный начальник в звании полковника. С ним я неоднократно бывал в командировках, и всякий раз, регистрируясь по прибытии в В/Ч, меня, со слов Михаила Георгиевича, записывали в должности его адъютанта. Признаюсь - мне это льстило, и я всегда старался заботиться о нём, ведь ему в то время было уже за 75 лет. Старшие товарищи по службе говорили, что по происхождению он бессарабский дворянин и имеет графский титул, меня же, в общении, называли "адъютант его превосходительства" задолго до выхода на экран одноимённого фильма.
- Настоящие революционеры - Пётр Кузьмич и Калия Яковлевна Номоконовы, с 1903 года члены партии эсеров, а с лета 1917-го члены ВКП(б), друзья моего деда, георгиевского кавалера, погибшего в возрасте 64-х лет в Яхроме 2-го декабря 1941-го года в оборонительном бою добровольцем в рядах Красной Армии за три дня до начала победоносного контрнаступления под Москвой.
- Известные учёные и инженеры криогенщики, руководители различных служб МВД СССР.
Особое место в моей памяти занимает Первый заместитель Министра внутренних дел - Константин Иванович Никитин, с которым у меня, помимо служебных, сложились тёплые человеческие отношения. Я очень переживал его внезапный уход из жизни.
За свою трудовую жизнь я прошёл путь от рабочего машиностроительного завода, в 17 лет получил 4-й разряд расточника, чем немало горжусь, до советского офицера, полковника, чем горжусь не менее, т.к. в советское время полковников просто так не присваивали, а на награды руководство вообще было скупо. Теперь же вижу, что у офицеров МЧС от наград на груди и места свободного нет.
В моей жизни было много интересных, а порой и рискованных событий, но даже о малой части из них написать здесь не представляется возможным.
Конечно же, я продукт своего времен. Был членом комитета комсомола НПО "ВНИИКриогенмаш" по идеологии, многолетним секретарём цеховой парторганизации ВНИИПО МВД СССР. В отличие от огромного большинства коммунистов после роспуска КПСС сохранил партбилет и учётную карточку и продолжаю числить себя членом убитой партии, которой присягал, как и Советскому Союзу.
Утверждаю: "Нарушил присягу - лишился чести!"
Первый рассказ, как воспоминание о своём детстве, написал в феврале 2004 г. (см. "Проза". ру. "На Боровой") по просьбе внука, и немного позже первое стихотворение по его же просьбе, как впрочем и многое из впоследствии написанного.
В апреле 2023 года прошёл через клиническую смерть после химиотерапии и пролежал в реанимации   4-й клинической больницы Сеченского унивеситета десять суток. Выжил благодаря вниманию, ответственности и заботе заведующего отделением Виталия Викторовича Соловьёва. После ухода на пенсию большую часть года проживаю в сельской местности и нахожу такой образ жизни самым здоровым. Уже на пенсии, из-за невостребованности в своей области деятельности, в связи с сокращением силовых структур по указу Ельцина на 23%, был рабочим (механиком водонапорной станции), таксистом, торговым посредником, зам. директора крупной научно-произ- водственной и торговой фирмы, обанкротившейся, благодаря "прорывной деятельности" некоего "рыжего" экономиста и его команды, получил сельскохозяйственное образование и успел поработать один посевной сезон агрономом и по совместительству зоотехником. Полученные сельскохозяйственные знания ещё сильней привязали меня к земле и связали с природой. Сельская жизнь позволяет увидеть образ Родины во всей бесконечности природных картин, красок и звуков, составляющих непередаваемую словами симфонию жизни (Отразил в стихах и, особенно, в поэме-сказании "Донское побоище" и стихотворении "Черты Отчизны".). (Прошу простить за применение избитой фразы и, возможно, излишнюю пафосность, но лучше не скажешь).

Я инженер и русский офицер. Я патриот России. Таким я и останусь до последнего вздоха, последнего удара сердца. Хоть и опять пафосно, но это так; и пафоса не стыжусь.

В России-Матери-Отчизне
Мне дорог каждый уголок.
Жить нужно так, чтобы на тризне
Звучало: "Выполнил он долг",
А также: "Честь сберечь он смог".

Честь имею!

По просьбе читателей вношу дополнение.

Мне 86 лет. Я полковник МВД СССР в отставке с января 1992 г.
     В начале своей службы занимался устойчивостью ракетных стартов шахтного базирования в известных специалистам регионах, пожаро-взрывобезопасностью “специфических” производств  в Шиханах, взрывобезопасностью производств твёрдотопливных носителей “в некоем городе”, пожарной безопасностью теплоносителей АЭС в Обнинске и Физико-техническом центре в Протвино. После некоего “инцидента”, нескольких месяцев болезни, о чём упоминал выше, прошедшей через реанимацию и восстановление в госпитале и амбулаторно, перешёл на штабную работу. На новой работе занимался организацией международного сотрудничества со всеми странами СЭВ, Китая, Кореи, Швеции, Финляндии, Франции, Швейцарии, США, Италии, Голландии, Японии, Кубы, с международными организациями по стандартизации и в области строительства, информационно-выставочной деятельностью, ведомственным и межотраслевым текущим, среднесрочным и долгосрочным планированием НИОКР; был ответственным исполнителем прогнозных исследований в области пожаро-взрывобезопасности народного хозяйства в целом по всей стране и борьбы с последствиями техногенных и природных катастроф с перспективой на 25 лет; одновременно с этим был учёным секретарём соответствующей секции объединённого научно-технического совета ВЦСПС и ГКНТ при СМ СССР, о чём также упоминал выше.
Заместитель Н.А. Щёлокава, генерал-лейтенант К.И. Никитин, в присутствии ведущих учёных МВД СССР сказал, что первый заместитель Председателя ГКНТ при СМ СССР Д.М. Гвишиани (советский философ и социолог, специалист в области управления, доктор философских наук, профессор, Академик АН СССР, РАЕН.) дал высокую оценку прогнозу МВД СССР. В этой работе, как я уже написал, был и мой немалый вклад, как основного исполнителя, и Константин Иванович знал об этом. Моё самолюбие было обласкано, и в душе восторжествовал гимн победы над решением трудной задачи. Проделав за свой служебный период работы в широком диапазоне, самой захватывающей по увлекательности оказалась эта. Тогда, в библиотеке Академии наук СССР, я получил доступ к долгосрочным планам развития народного хозяйства страны по всем отраслям, что составляло 130 томов по 1000 и более страниц в каждом. Читал, как увлекательный роман. Жил в то время восторгом от грандиозности и величия планов. Сегодня нашему руководству, даже в сказочно-счастливом сне не приснится идея разработки таких по масштабам космических планов. А, впрочем, понять его, руководство, можно. Ведь, насколько я понимаю, в стране нет и не может быть при нынешней системе государственного устройства такого всеохватывающего планирования.