Обрывки памяти

Мне 3. Бабушка пришла за мной в садик. Маленькая, но крепкая, в сером пальто, на котором снег таял, как молоко в миске. Платок на голове выцветший, с тёмно-синими цветами, пахнет дымом от печи и полынью, которую она сушила на чердаке. В руках у неё конфеты с яблоками, зелёными, пахнущими так, будто внутри спрятана вся деревенская осень. Она берёт меня за руку, и её ладонь шершаво ложится в мою, так тепло и надёжно, как дверная задвижка в доме, который никогда не запирают.

Мне 4. Лето, деревня, пыльная дорога. Я бегаю босиком, и пыль липнет к ногам, пока бабушка с крыльца зовёт: "Не забудь кепку!". На окне сохнут пучки мяты, акации, ромашки; весь дом пахнет как старый травник. У колодца она поднимает тяжёлое ведро с водой, и в воде качается перевёрнутое небо, в котором кляксами проплывают облака.

Мне 5. Утро, и я пью молоко прямо из бидона. Оно тёплое, чуть сладкое, с тонкой пенкой, прилипшей к губам. Бабушка смеётся, вытирает мне рот краем фартука и говорит: "Пей, пока маленький, потом уже не так вкусно". Вечером мы идём кормить кур, и она учит меня бросать зерно как дождь - не горстью, а широким, щедрым движением.

Мне 6. Мы косим сено. Жар такой, что воздух звенит, кузнечики трещат, а в руках коса поёт, рассекая траву. Бабушка останавливается, вытирает лоб и говорит: "Запомни, земля помнит каждого, кто к ней добр". Я тогда думаю, что она про траву, но позже понимаю - она про людей.

Мне 7. Первый поход за грибами. Лес густой, влажный, пахнет перегноем и землёй. Бабушка идёт медленно, смотрит под ноги и вдруг говорит: "Смотри глазами тише". Я нахожу свой первый белый гриб, и она улыбается так, будто я нашёл не гриб, а ключ от тайной двери.

Мне 8. Осень. Мы собираем яблоки в саду, и бабушка показывает, как аккуратно поворачивать плод, чтобы не повредить ветку. "Дерево не любит грубых рук", — говорит она. На чердаке она раскладывает яблоки по газетам, и в доме стоит густой запах сладкой кожуры и сухой бумаги.

Мне 9. У бабушки болят руки. Но она всё равно месит тесто, потому что "дрожжи любят тепло ладоней". Я стою рядом и слушаю, как печь глухо дышит, а за окном медленно идёт снег, так, будто спешить уже некуда.

Мне 10. Зима, варежки. Она вяжет их из овечьей шерсти, и они пахнут дымом и свежим снегом. "В городе таких не купишь", - говорит она. Я ношу их до весны, пока нитки не вылезают из пальцев, и всё равно не выбрасываю.

Мне 11. Огород. Бабушка учит меня копать ямки для картошки, класть клубень и прикрывать землю мягко, ладонью. "Не торопись, всё растёт медленно", - шепчет она, и я понимаю, что это не только про картошку.

Мне 12. Деревня впервые кажется скучной. Да и сам себе я кажусь взрослым. Мастерю себе первую рогатку, и всё назойливо пытаюсь прихлопнуть того самого надоедливого воробья, который съедает корм моей любимой кошки - Мурки. Я веду себя плохо, почти не слушая бабушку. Кто-то говорит, что это - возрастное, но бабушка не обижается, она просто приносит мне яблоко и кладёт на стол, тихо поглаживая меня по голове.

Мне 13. Каникулы. Я приезжаю, а она уже ждёт у калитки, с платком, аккуратно завязанным под подбородком. Стоит, опираясь на палку, и смотрит на дорогу, будто боится, что я могу пройти мимо.

Мне 14. Я забываю поздравить её с днём рождения. Через неделю она сама мне позвонит и скажет: "Ничего страшного, сынок. Главное - береги себя". И мне стыдно. Словно я забыл помолиться перед сном и сам Бог меня за это поругал.

Мне 15. У неё хуже со зрением. Она всё ещё вяжет, но петли путаются, и я говорю, что красиво, даже если криво. Она улыбается и я понимаю, что для неё мои слова важнее ровности петель.

Мне 16. Вечер на крыльце. Мы сидим в тишине, только кузнечики стрекочут. Она говорит, что жизнь похожа на огород: "Что посадил, то и взойдёт, но полоть придётся самому". 

Мне 17. Я ухожу головой в учёбу. Часто допоздна в учебниках утопаю. Бабушка мало что понимает в арифметике и биологии. Она просто приносит ко мне в комнату миску с пирожками. Спрашивает, если я не замёрз. "Главное - не простудись", - говорит она тихо, будто это и есть вся наука жизни.

Мне 18. Кажется, что уже достаточно взрослый. Многое себе позволяю. Начинаю попиросить. Довольно частно. Иногда понесколько дней выпиваю. Да, что-то крепкое. Да, кажется круто. Бабушке звоню всё реже. Она спрашивает только: 'Ты поел?", и в её голосе нет упрёка, только привычка заботиться.

Мне 19. Я привожу к ней девушку. Бабушка накрывает стол, и пирожки парят, как утренний туман. Она смотрит на нас с таким теплом, будто видит будущее, в котором ей уже не будет места.

Мне 20. Она падает во дворе. Соседи помогают подняться, а в её голосе появляется осторожность, как-будто каждое движение теперь нужно обдумывать. Она пьёт много лекарств, чтобы иметь силы приготовить мне вкусные пирожки и слепить вареники. Я просто ем и не замечаю хрупкость её движений.

Мне 21.  Она больше не ходит в лес. Соседи приносят грибы, а она перебирает их медленно, касаясь каждого, как чего-то живого.

Мне 22. Приезжаю реже, чем должен. Говорю, что работа, но на самом деле боюсь увидеть, как время забирает её у нас.

Мне 23. Бабушка больше не готовит те самые вкусные пирожки. Она не ходит в огород, чтобы убраться. Даже поход в церковь для неё это уже что-то необычайно тяжёлое. Она все чаще говорит, что устала, что больше не может. Я выслушиваю её, улыбаюсь и прошу потерпеть, ибо боль проходит, но время не на моей стороне.

Мне 24. Очередное падение. Я сижу у её кровати. Её рука в моей. Она не может говорить, но я читаю по её анемичным губам: "Не бойся жить". Это звучит так, будто она разрешает мне уходить, а себе - оставаться. 

Мне 24. Дом пуст. В сенях висит её платок, тот самый, в котором она пришла за мной в садик. Пахнет дымом и сеном. По двору остались только палки, на которые она опиралась, встречая и провожая меня. Любимой кошки больше нет: её разорвали собаки. 

Мне 25. Май. Возвращаюсь в деревню один. Сажусь на крыльце, смотрю на яблоню, которая всё ещё цветёт, и понимаю: она сажала её для меня. 

Мне 26. Я всё ещё жду, что увижу её у калитки. С платком, с улыбкой, с тем медленным шагом, за которым всегда хотелось идти. И кажется, что в свои 26 я скучаю по ней гораздо больше, чем когда-либо.