Восхождение Иисуса. Глава 3

          Поезд заходил на остановку слишком дерзко, и Гарянский не успел прочитать название станции. Оглядев окрестности, Андрей Александрович утвердился в мысли, что прибыл на один из сотен затерянных в российских просторах полустанков с обшарпанным вокзалом, маленьким залом в несколько облезших скамеек, неработающими камерами хранения и холодными беляшами в заезженном мухами буфете. В такой глуши билеты продавались только за час до прибытия поезда, а голос дежурной по станции из громкоговорителя над входными дверями звучал особенно противно. 
          - Пару минут простоим, не больше. Даже курить не пойду, - сосед Гарянского, геолог Володя, мужчина под пятьдесят, поднял и сразу же бросил обратно на стол полупустую сигаретную пачку. – Пойду гляну, где это мы…
          И плотный, но весьма проворный Володя выскочил из купе. Поезд уже начал разгоняться до крейсерской скорости, когда он вернулся, держа в одной руке два парующих стакана в металлических подстаканниках, а в другой пакеты с чаем, сахарные стики и пачку «Юбилейного».
          - Конечно, не то, чем Вас потчевал Иван Иванович, но как говорится, на безрыбье…
          - Да, знатный был чай.
          Вагоны, подскакивая на рельсах, шептали своё «тук-тук, тук-тук», мелькавшие редкие деревья слегка клонились по ветру, стайка птиц сорвалась с ветки и рванула ввысь, в сторону далекой реки. Осень за окном еще не стала печальной, желто-красная гамма лишь изредка пробивала потускневший зеленый цвет, доставшийся природе с весны.
          По дороге вдоль кромки леса ехал старый грузовик, а перед ним тащила повозку сена лошадь, погоняемая мощным дедом с дымящейся папироской во рту. Было видно, как водитель машины кричал и махал кулаком в открытое окно, дед улыбался и показательно сплевывал вбок. Поезд свернул влево, и Гарянский так и не узнал, чем завершился конфликт технократических эпох на отдельно взятой лесной деревенской дороге.
          - И что Ваш друг? Он работал в проекте? – Володя, выпивший свой чай и практически самостоятельно уничтоживший почти всё печенье, вернулся к разговору.
          - Нет, отказался… Решил для общего блага «не дразнить гусей».
          - Диковинную историю Вы рассказали… Простите, Андрей, мое предположение – а может, Вы её выдумали? Знаете, как бывает в поездах...
          - Так в этом и прелесть дорожных историй – засмеялся Гарянский. – Я вижу Вас в первый в последний раз, практически со стопроцентной гарантией. Зачем же, Володя, мне обманывать? Должность и фамилию чиновника я скрыл, назвав его Иван Ивановичем, обо мне Вы знаете имя и конечную точку моей поездки. Ну, еще пару имён моих друзей… Боятся, что мимолётный геолог использует мою историю мне же во вред? Нет для тревоги ни предпосылок, ни Ваших реальных возможностей. А вот посмаковать некоторые жизненные этапы, взглянуть на дела давно минувших лет с приятным послевкусием, заново осмыслить в разговоре с попутчиком ценность былого, да и просто побороться с Альцгеймером – почему же нет?
          - Ну да, ну да, - кивал Володя – эффект попутчика.
          - Правильно. Ученые утверждают, что человек наиболее откровенен именно в дальних поездках. Перед случайным соседом разверзаются такие тайны, на которых и замки-то успели заржаветь. Слетают абсолютно все грифы «совершенно секретно», рассказчика несёт языком по биографии, иногда доходит просто до исповедей, и всё лишь потому, что человека, обнажившего душу, никак нельзя зафиксировать в истории.
          - Что Вы имеете в виду?
          - То, что я и сказал ранее – мой рассказ никак нельзя привязать к конкретным людям, должностям, событиям, времени. И тем ни менее, он абсолютно правдив. Хотя Вы правы – задачного здесь через край! Ведь именно тогда, когда было нужно пообщаться с Иван Ивановичем, мне встретился Стёпа и вскрыл информацию о его болезни. В любое другое время я бы не придал ей никакого значения, скорее, потерял бы в жизненной суете. А вот здесь не только «то, что надо», но и как вовремя!
          - Мистика, - быстро подхватил Володя. – У нас тоже так бывает! Вроде идешь по пустой породе, идешь и идешь – вообще ни намека. И уже когда решил, как говорится, сматывать удочки, тут и откололся перспективный кусок.
          Володя взял из пачки печеньку, отломил небольшой уголок, покрутил бакалейный осколок в руке, зачем-то внимательно рассматривая узоры, и положил его назад в пачку.
          - А почему «Мастер и Маргарита»?
          Гарянский сделал глоток чая, пристально и с какой-то хитрецой во взгляде посмотрел на геолога.
          - «…Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло со стороны моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана…». Не помню, сколько раз я читал этот роман, точно больше десяти, каждый раз находя в нем что-то неувиденное прежде. Некоторые места я просто выучил наизусть… История с булгаковским буфетчиком была один в один, как два одинаковых патрона, похожа на ситуацию с Иван Ивановичем, просто прямой слепок! Причем, она совершенно самостоятельно и практически моментально выскочила из памяти.
          - Но Вы же солгали?
          - Из чего такой вывод? – улыбнулся Гарянский.
          - Вы не ответили, откуда Вам стало известно о его болезни?
          - Понимаете, Володя, я привык внимательно относится к словам. Слова передают смысл, смысл рождает образ. Как спросил Иван Иванович? «Откуда Вы знаете?». В контексте чего прозвучал его вопрос? Мы начали говорить о романе Булгакова. Где разрыв логики? А заодно скажите, где в словосочетании «Откуда Вы знаете?» есть хотя бы намек на его болезнь? Может Иван Иванович говорил о кирпиче, не падающем безпричинно, а всё остальное – лишь мои фантастические догадки? Если бы он открылся и сформулировал вопрос иначе, подробнее, например «Откуда Вы узнали о моей болезни?», выдержка из Булгакова выглядела бы крайне подозрительно и даже глупо. Тогда мне пришлось бы делать удивленные глаза, лавировать, мол: «С чего Вы взяли? Я просто цитировал известного советского классика!» и всё в таком духе. Но и в этом случае разве я кого-то обманул? Стёпка, хвала его еврейской сообразительности, визуально обставил дело так, будто он мне и приоткрыл что-то в режиме полунамека, и никаким боком не привязал сказанное к Иван Ивановичу. Формально, он просто рассказал другу о критической онкологии, как о таковой, и всё. А уж привязать или не привязывать теоретические зарисовки практикующего медика к конкретной фамилии – это только моя рискованная и никем не санкционированная догадка.
          - Больше похоже на отговорку – покрутил мощной натруженной рукой Володя.
          - На грани, соглашусь – не стал упорствовать Гарянский, – но и не ложь! Добиваясь своей цели, из двух одинаковых патронов я выбрал один, и зарядил в обойму пистолета не Стёпины намёки, а вполне зрелую научную теорию и литературный вымысел гениального писателя, создав картину совершенно определенного эмоционального направления.
          - Тогда манипуляция!
          - Скажу так… – Гарянский взял тайм-аут для ответа, потрепав рукой привычную для него щетину на щеках и подбородке - неважно, какие логические проводки Вы применяете и в каких словах подаете готовое блюдо на стол. Важно только то, как Ваш собеседник воспринимает услышанное и к каким выводам приходит. Манипуляция? Да, пожалуй, так. Но все наши взаимоотношения – суть манипуляция, проявленная в той или иной степени…
          - Неужели не бывает чистых отношений между людьми? – возмутился геолог.
          - Бывают, но это лишь нулевая степень манипуляции – хитро улыбнулся Гарянский.
          - Хм… нулевая степень манипуляции, - Володя быстро забросил обследованный им кусок печенья в рот, запивая его водой. – Надо запомнить!
          В дверь постучали и она сразу же открылась. Проводница принесла постель, забрала стаканы, поинтересовалась, не желают ли пассажиры еще чая или «к чаю», и услышав «спасибо, нет», ушла. Володя сдвинул ближе к окну всё, что осталось от чаепития.
          - А как Вы думаете, Андрей, почему Иван Иванович не отпустил Вас и решил поговорить «по душам»?
          - Ну… я не рентгенолог, Володя – улыбнулся Гарянский, - насквозь человека не вижу. Давайте поразмыслим вместе.
          - Тогда я сейчас – сосед указал пальцем в конец вагона – чаёк дает о себе знать.
          «Ну и хорошо - подумал Андрей Александрович, можно будет собраться с мыслями». Маршрут движения поезда никак нельзя было назвать популярным в любое время года. Особенно сейчас, осенью, пассажиров было совсем немного, вагон был наполовину пуст, да и те купе, которым достались посетители, не были укомплектованы. По коридору с криками не бегали маленькие визгливые дети и не слонялись подвыпившие командировочные в поисках романтических приключений. Все в вагоне было размеренно и просторно. «Здорово… И попутчик мне достался приятный» -    Гарянский чувствовал какое-то легкое благоговение перед профессией геолога, замешанной на романтике путешествий, тяжелом труде и вечной надежде, что завтра, максимум послезавтра, он вырвет у Земли её самые потаенные сокровища.
          - Итак – Володя с разгона плюхнулся на свою полку.
          - Итак… Представьте нестарого еще человека, добившегося многого в своей жизни, способного финансово обеспечить практически любое возникшее желание. И вот он узнает, что весь его колоссальный ресурс ни на что не годится! Болезнь не оставляет ему главного – времени на то, чтобы насладиться своей операционной мощью. Ни высокое кресло, ни счет в банке, ни влиятельные друзья, ни крутая клиника – всё впустую, всё напрасно, всё безсмысленно. Иван Иванович не просто знает, что умрет, мы все это знаем. Он, как и Андрей Фокич, теперь знает практически точную дату! Он уже сидит в зале ожидания своих похорон, совсем скоро придет поезд и увезет его в неизвестную даль, безжалостно оторвав от родных, близких, любимых… Понимаете?
          - Страшная картина – насупился геолог.
          - Что в этот момент думает человек??? Когда он рассказывал о потугах своих подчиненных на собрании, да и в дальнейших диалогах, красной нитью проступала мысль – тщетная суета, тлен... Наверное, в онкологической депрессии по-другому смотришь на свою биографию, на блестящую карьеру, отнявшую у тебя практически всю жизнь, на свои достижения, которые простым людям неизвестны, да и, скорее всего, безразличны. Ну и что тогда выходит на первый план? Нетленное! То, что не останется «здесь», а уйдет «туда». И кроме души человеческой ничего на ум-то и не приходит. Может, поэтому и случился в министерском кабинете тот душевный разговор?
          - Скорее всего, Вы правы, Андрей, тут и добавить нечего. Вот Вы сейчас говорили, а я всё это спроецировал на себя, тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог, конечно - Володя постучал костяшками пальцев по столу. – Думал бы я о работе? Нет, точно нет, в голову бы не лезло... Пробовал что-то сделать для души, как говорится, «во спасение». Но ведь он долго не хотел прощать Вашего друга, сопротивляясь практически до самого расставания в аэропорту. Почему?
          - А разве мы с Вами поступаем не так? Абсолютно уверен, что и для Вас, Володя, справедливость – вовсе не пустой звук. Причем, она хранится на самой поверхности чувств и эмоций, нам порой достаточно доли секунды, чтобы затребовать собственное право на справедливый гнев и наказание обидчика. Помните графа Калиостро: «Огонь тоже считался божественным, пока Прометей не выкрал его. Теперь мы кипятим на нём воду!». Вот и справедливость стала для нас практически расхожим предметом быта. И в отсутствии жизненных перспектив Иван Иванович вынужден был за неё цепляться, как за то немногое, что имело бы смысл…   
          - Но что-то же заставило его поменять свое решение? Честно признаюсь – я не философ, и у костра больше думаю не о звездах, а о планах на завтра. Но Ваши доводы мне кажутся убедительными.
          - Спасибо, Володя, спасибо… Буду честен и я! Приятно было бы думать, что именно мои слова повлияли на Ивана Ивановича, это добавило бы мне веса в Ваших глазах, медаль на лацкан и смысл прожитого тогда дня. Но, очевидно, все совсем не так, как на самом деле – Гарянский развел руками, как бы подтверждая расхождение смыслов. - Боги разговаривают с людьми языком жизненных обстоятельств. И когда человек готов к следующей ступени в своем развитии, они макетируют реальность специальным образом, чтобы необходимые варианты развития событий, способные привести к задуманной цели, стали самыми перспективными, всплыли на верх. Вот Боги и намешали коктейль из якобы «случайностей», чтобы мы со Стёпкой стали инструментом их воли, простыми исполнителями…
          Володя достал из пакета постельное бельё и начал стелиться. Андрей Александрович вышел в коридор, посмотрел в обе стороны, неспешно прогулялся в конец вагона, а когда вернулся, его попутчик уже лежал под одеялом.
          - Вы извините, я и Вам застелил. Мы, геологи, люди без церемоний. Ничего страшного?
          - Да ну что Вы, наоборот, благодарю за заботу, – Гарянский опустился на полку и сдвинул шторку окна. Ночь уже погрузила всё вокруг в сладкую дрёму, и только поезд нарушал её приятные объятия, разрезая уснувший мир гудком и приторным дизельным выхлопом тепловоза.
          - Скажите, - Володя выключил свой ночник, - а сколько прошло лет? Ваш чиновник жив? Работает?
          - Пошел десятый год после нашей встречи. Насколько мне известно, он уже не работает, но и некролога я не видел.
          - Ага, значит помогли ему Ваши слова! Вы умеете красиво сказать...
          - Володя, лесть приятна, но неуместна – Гарянский покрутил головой из стороны в сторону. – Ваш собеседник – безсовестный плагиатор, самые ценные мысли в его диалогах были рождены разумом известных и даже гениальных людей. Имена некоторых я помню, других забыл. Ну, это и не важно, никогда не претендую на авторство и тем более, на ум, превосходящий мою образованность. Просто с яркими и сжатыми до глубокого смысла цитатами быстрее добираться к истине и передавать её другим… Думаю, мы с Вами никогда не узнаем, что же помогло Ивану Ивановичу: чудодейственные лекарства израильской клиники, гениальность врачей или вера в теорию вибраций. Насколько я успел заметить, он не просто умный человек. Он не потерял редкую среди людей способность учится в любом возрасте, разум его пытлив и проницателен. Пришло время искупления, и Иван Иванович, вероятно, почувствовал или поверил на пороге своего перехода, что богат не тот, у кого многое есть, а тот, кто может многое отдать. И отдал прощение моему другу, отдал без трепета и сомнений, отдал без его просьбы – просто так… Видимо, решил не идти к Богу с пустыми руками…
          Андрей Александрович посмотрел на своего попутчика. Он спал, всё еще чему-то улыбаясь.
          Когда Гарянский проснулся утром, геолога Володи в купе уже не было.