Груганы 4

… Что-то странное плавало в море.
Странным щебет с небес был у птицы
о людском нескончаемом горе
без судьбы, без любви, без границы...

В море волны качали неласково
обгоревшие вспухшие трупы.
Птицы все походили на Баскова...

… Бормотало под нос что-то странное
море черное в платье без вышивки.
Птицы пели – увы! – бесталанное.
Скучно было без тортика вишенке...

Можно было бы (ещё раз) воспроизвести всё (С Ю Р от С. Л.), но ограничился теми строками, где – о птицах. Дабы подчеркнуть, что те – никак не Груганы (не вОроны и даже не ворОны).
Пусть у меня Груган-Крумкач горазд (голосом) во многое – так я там и в «имя» покуролесил – однако не в щебет. Даже если тот – Странный.
Да и Пение (не суть важно – бесталанное оно или достойное) – не к нашим заострёным-потаённым.
Мабыть, у Сергея птицы там – розные. По крайней мере, та (в одном числе), что странно щебетала (с небес!), и – прочие.
А схожесть всех (!) с Басковым – забавна.
Полагаю, что Басков здесь имелся в виду расейский, а не лукаморский. Николай Викторович (поющий), а не Дмитрий Юрьевич (клюшкой то ли помахивающий, то ли отмахивающийся).
А чем те (все) оказались-казались похожими на Колю?! – Статью? Ликом? Голосом? А с какой из птиц (вообще) можно найти сходство уже у поющего расейского Патриота?!
Ежели – обличьем. Слегка в профиль. В анфас. Пусть уже и давнее (все мы стареем-ветшаем, и орлы превращаются в ощипанных какадушек).
Али всё-таки – голосом да манерами?!
Басков, при всех его талантах (гммм... у Серёги-то, птицы пели напрочь бесталанно), мне никогда не нравился. И даже – пением. А уж...
Неужели мой знакомец и Народного России (Украины, полученного пятью годами раньше, лишённого в 2024) в бесталанные записал!? Что-то где-то Колян не в густ моему донетчанину залудил?!
За обличье и манеры топить не стану. Разве... Слащавость?! Она – и к голосу. Неискренность?! Ну, это – скорее, к морали-нравственности.
Мабыть, Серёга приткнул это прозвище (в подобие к птицам) только под рифму?! «Неласково...».
Вряд ли... Что-то имел в виду.
В общем, птицам здесь перепали и странность (что само по себе – и ничего бы, да вот – к щебету...), и бесталанность, и подозрительная схожесть с рьяным «крым, донбасс и пр. нашистом».
А что под картину Верещагина (панихидную), да к колыханию обгоревших вспухших трупов угодили бы Груганы... Или тем – несвежесть мертвечины поперек стала бы?!
Море... Где всё это колышется. К морю бы (над ним) чайки в адекват сошли.
Правда, на картине Верещагина море отсутствует. Разве – метафорически («море трупов»).

[На картине изображены всего два живых человека – это священник, который служит панихиду по павшим воинам, и солдат, пришедший попрощаться со своими погибшими боевыми друзьями. Все остальное пространство картины – это огромное поле, уходящее за горизонт и за пределы картины, полностью покрытое мертвыми телами. Это русские солдаты и офицеры, павшие в жесточайшем сражении под Плевной во время русско-турецкой войны. Необъятное поле, усыпанное мертвыми телами. Священник, читающий отходную молитву павшим. Серое небо, скупо роняющее на мерзлую землю солнечные лучи, – робкая надежда на то, что когда-нибудь тучи рассеются и кровопролитие окончится.
Зритель не сразу различает распростертые на земле тела, не сразу обращает внимание на свежевырытую братскую могилу и деревянный крест в левой части полотна. Но приглядевшись, он в ужасе видит изуродованные обнаженные трупы солдат, их отрубленные руки и головы, едва присыпанные землей. Кому-то, по воспоминаниям художника, турки отрезали под Телишем пальцы и вложили их в рот, кому-то вырезали православные кресты на лбу или на спине. Раздеты егеря были преднамеренно: не только для того, чтобы было чем поживиться врагу, но и чтобы легче было скрыть эти нечеловеческие зверства, присыпав трупы землей. Поэтому и сам художник (в реальности), и зритель (уже по замыслу автора) на картине – не сразу различают в бескрайнем поле обнаженные человеческие тела. «Все без исключения раненые наши под Телишем были предварительно прирезаны и изуродованы турками, и вместе с убитыми обшарены и раздеты догола. Товарищи их, егеря, собрали разбросанные по полю битвы тела, положили их рядом перед общею могилою. Священник отслужил панихиду…» – писал Верещагин в каталоге выставки 1883 года в Санкт-Петербурге.
Картина стала для Верещагина символической панихидой по всем душам (вне зависимости от национальности и вероисповедания), которые забрала война. «Побежденные. Панихида» – пожалуй, самое сильное философское произведение художника.
(Сайт Азбука искусства. Христианское искусство)]

В той битве погиб и брат художника (Сергей), тело которого отыскать не удалось.
Тогда же была написана и картина «Победители. Мародёры».
К тому же поражению полка русских егерей у городка Телиш.

[В картине «Победители» (1878 – 1879, Киевский музей русского искусства) Верещагин изображает турецких солдат, с хохотом переодевающихся на поле битвы в русские шинели и мундиры, снятые с убитых. На первом плане, в траве, видны обезглавленные трупы русских солдат.
Позы, жесты и лица турецких солдат очень выразительны, и в этом отношении картина «Победители» является некоторым исключением в творчестве Верещагина, вообще не стремившегося к психологической экспрессии. «И все это я видел своими глазами – говорил мне Верещагин» – пишет автор статьи о парижской выставке Верещагина в 1879 году в independence Belge», – т. е. видел не самую сцену трагического маскарада, но когда я удивлялся, встречая турецких солдат, одетых русскими, и пустился в расспросы, то слышал от них самих рассказ об этом эпизоде...»
В этих словах достаточно ясно выражена суть картины: трагический маскарад. Трагический не только по его внешней обстановке, но и по его внутренней сущности – по чудовищному сплетению человеческого юмора с бесчеловечной жестокостью. Тему зверской расправы турок с убитыми и раненными русскими Верещагин трактует, не делая акцента на изображении внешних ужасов расправы, а остро и глубоко, – в обличительном социально-психологическом плане. Обличение направлено, в сущности, против тех, кто веками держал народы в темноте и варварстве.
Картина «Победители», в отличие от других картин Балканской серии, писана всецело по воображению художника. Ее композиция, следовательно, целиком «сочинена». Несмотря на это, поражает ее простота и естественность, оставляющие ощущение передачи виденного.
(Алина Алексеева-Маркезин, на Проза. ру).]

По части акцентов, расставленных комментатором к «Победителям», есть некоторые вопросы. Впрочем, как и к тем (комментам), которые оставил под своим текстом Сергей.
Прежде, чем обратиться и к ним (к «пассам» от С. Л.), вернусь к нашим «птицам».
Переодевающиеся с хохотом турки подтолкнули меня к тому, чтобы припомнить кое-что и вероятным чайкам из С Ю Р.
Злые чайки Хохотуньи... Последние – твари ещё те. Но – они скорее степные, чем морские. И по Украине (к Черноморью) они распространены весьма. Впрочем, море у Сергея можно понимать, как я уже отмечал, метафорически.
Из своего.

Чайка, злая хохотунья, не кричи!
Не ворчи у скал неласково, прибой.
Что-то снова перепутали врачи.
Наплевать на то, что Рыжий и рябой.
Уплываю… Будет Женщина беречь
Дом и зыбкий огонёк на маяке.
А вернусь ли… – не о том сегодня речь.
Лучше так, чем лысым бесом в парике.
Я – Улисс, а не какой-то лотофаг.
Ты прости меня, зазноба КалипсО.
Вроде, выткалась достойная строфа.
Да влекут ветра за дальний горизонт.
(Чуть печальное..., 22.12.2021)

Раз уж потянулось это, приведу и то, что шло сразу за ним. Без птиц. Но... Тем более, что там было и к Целану (к его самогубству на Мирабо), о котором я скидывал сегодня Славе Р.

Отчего я не оранжевый кот?!
Мне оранжи подарили вчера.
А отчаянный французский виконт
Предрекал, что кончу я, как Чоран.
Нигилистом. Записным чудаком.
Совращающим в ничто молодёжь.
И ещё виконт накинул вдогон:
Мол, в речушку невзначай упадёшь.
Перепутал он места и мосты.
Ну, какой из Блохина Мирабо?!
И к Версалю не прилепишь Дрозды.
В общем, вышел у него перебор.
В уходящий в никуда эшелон
На последнюю подножку взлечу.
Потерявший «де» Рауль Бражелон
В Нотр-Даме задувает свечу.
(Володе Качану в канун 24 декабря. После прогляда «Очарования зла», 23.12.2021)

А Чайку ту я ещё знатно помусолил уже в прозу.
Зато в верш зашёл легедарный Алконост. И именно как Хохотун. И, как и у Сергея, в Украинское. Но – с другой-таки стороны...

Украинский Исход – Сокрушённые женщины,
                дети…
Что теперь?! –
Вы обрушите гнев на старух и мужчин?
Вам плевать на Донбасс! Да и Рейх ваш по счёту не Третий.
И не лики в цене, а личинки кромешных личин.
На имперский замес не хватает ни сил, ни идеи.
У опричной гэбни по Истории свой выкрутас.
Околел печенег. Разбрелись за кордон берендеи.
Алконост-хохотун приуныл и не так уж грудаст.
Что осталось у вас кроме ядерной суперхлопушки?!
Есть «Великий могучий», Перун и Гундяй в клобуке.
Да крысёныш-упырь – тоже ПУ, но, конечно, не Пушкин.
И для полного счастья дремучих болезней букет.
Царь небесный распят вашей ложью на раме окрестья.
Богоносец-народ завершает последний парад.
Тщетно судит других в отголосках неправедной мести.
Вместо сердца труха, а за ней –
                Ледяная Дыра.
(Дыромоляйство, 7.03.2022)

Донетчанину такое (шедшее по свежим следам имперской авантюры), конечно, против шерсти...
А птица сия – вполне морская (даже по названию, если следовать церковно-славянской традиции). И символизирует она Божий промысел и Божие милосердие. В отличие от Сирина, а тем паче – Гамаюна (см. картины Васнецова).
Но мой-то Алконост – зело приуныл...
Если кто-то соскучился по Ворону, да ещё с какой-то увязкой с творчеством Врещагина (в дань «сюру» от Лысенко), могу предложить «Апофеоз войны» (1871), из Туркестанской серии.

[На выжженной земле – то ли это был сад, то ли никогда ничего не росло на этой раскалённой почве, – стоит пирамида из человеческих черепов. Многие из них выписаны очень чётко, можно даже определить, от чего умер человек – от пули, сабли или сильного удара. Часть черепов сохранила последние эмоции людей: ужас, страдание, непереносимую муку.
На горизонте виднеется разрушенный город. Рядом с пирамидой кружат вороны. Для них, безучастных к судьбе людей уничтоженного поселения, – это пир во время чумы.
(Сайт Дилетант)]

Картину не мешало бы взять много крупнее (для полной выразительности), но – жалко места.
И – с того же сайта – чуть дальше.

[Василий Верещагин всегда внимательно относился к оформлению рамы – у каждой его картины она индивидуальная. Часто художник просил нанести поясняющие надписи репортажного характера, чтобы пояснить сюжет и сформулировать эмоции автора. Не стал исключением и «Апофеоз войны». Текст на раме гласит: «Посвящается всем великим завоевателям – прошедшим, настоящим и будущим». То есть своей работой художник напоминает, какой ценой даются военные триумфы.
«Апофеоз войны» – одна из редких картин, на которой Верещагин изобразил то, чего не видел в реальности. В основе сюжета – события 14-го века, связанные с Тамерланом. Его имя приводило в ужас правителей Востока и Запада. Он обескровил Орду, жестоко подчиняя каждое селение на своём пути. Например, придя в Иран и взяв крепость Себзевар, Тамерлан приказал возвести башню, замуровав в стены живьём 2 тыс. человек. А после разграбления Дели по приказу полководца были обезглавлены 100 тыс. мирных жителей. По воспоминаниям современников, сделанные из голов индийцев башни достигали огромной высоты. Тамерлан считал, что подобные пирамиды прославляют его полководческий талант.]

А то, что художник изменил начальное название картины («Апофеоз Тамерлана») на куда более обобщающее... Так, и Русской Славы всё это касалось (и касается) не в меньшей степени.
Из своих «верещагинских» отряжу это («Баталист»). С подвеской от Гаршина.

И как войну живописать?!
Атаки ярость. Гром победы.
В тылу врага лихой десант.
Погоны, пушечки, береты.
И генерала на коне,
А можно –  на броне у танка.
В очередной чужой стране.
Цветы вручает мавританка.
Ключи от города. Хлеб-соль.
Кругом восторженные лица…
А можно – выжженный песок.
Воронка чёрная дымится.
Животный страх в пустых глазах
Почти обугленного трупа…
Как не крути, а выйдет глупо.
Войну нельзя живописать!
(28.08.2015)

PS:
Не то увидел я, смотря на эту степь, на эти лица:
Я не увидел в них эффектного эскиза,
Увидел смерть, услышал вопль людей,
Измученных убийством, тьмой лишений.
Не люди то, а только тени
Отверженников родины своей.
Ты предала их, мать!
В глухой степи – одни,
Без хлеба, без глотка воды гнилой,
Изранены врагами, все они
Готовы пасть, пожертвовать собой,
Готовы биться до последней капли крови
За родину, лишившую любви,
Пославшую на смерть своих сынов.
Кругом – песчаный ряд холмов,
У их подножья – орда свирепая кольцом
Объяла горсть героев.
Нет пощады! К ним смерть стоит лицом!
И, может быть, они ей рады;
И, может быть, не стоить жить – страдать!
Плачь и молись, отчизна-мать!
Молись! Стенания детей,
Погибших за тебя среди глухих степей,
Вспомянутся чрез много лет,
В день грозных бед!
(В. Гаршин, «На первой выставке картин Верещагина», 1874).
Это – о картине «Нападают врасплох».

Что бы мне ещё притянуть к «донецкому СЮРу»?!
Без учёта авторского перекида с Иеронимом Босхом (проливающего кое-какой свет на загадочность (на то и «сюр») текста), уже и не ведаю что.
Сами мы (символисты-герменевты) к сюрреализму (если «С Ю Р» С. Л. – таки оттуда) – адекватно. С интересом. При всей нашей разности.
Бретон, Аполлинер (надысь вскользь поминаемый), Поль Элюар...
Художники: Дали, Магритт...
Магритт к нам заходил в начале июля. Вместе с Аллушкой (её «Живопись моей жизни»)

Магритт... Читаю:
                «Мар-га-ри-та».
Настырно в Мастера рядясь.
Холодный отблеск лазурита
В немой просодии дождя.
Зеркальный выверт силуэтов.
Зелёный яблок на скамье...
– Приврал!
Прикинувшись поэтом,
Грущу в салоне Рекамье.
(В салоне мадам Рекамье, 7.07.2025)

Продолжил уже в какой-то переклик с Валей

Поклажа... Мудрагелісты багаж.
Баклажка с пивом. Скрыня баклажанов.
На мне – пижама. На жене – плюмаж.
А режиссёр... Пожалуй, Кулиджанов. *
Всё – как в кино. Не страшно умирать.
Без лишних слёз и блажи авантажа.
Магритта Зеркало. С Марьяновым – «Мираж».
Подделка Жизнь...
А то и вовсе –
Лажа.
(Рио-Рита, 8.07.2025)

PS:
* На месте Кулиджанова мог оказаться и Параджанов (к чему и шло), но тогда пришлось бы пожертвовать «Не страшно умирать», и всё остальное выглядело бы несколько иначе.
В пользу Кулиджанова сыграло «л» в его прозвище (в созвучку к козырным «баклажанам»).
Вообще-то, тянуло откликнуться на стих Вали «Извечный путь...».
Вот он (с эпиграфом)

«И все должны мы неудержимо
Идти в последний смертный бой!»
(из песни времён Гражданской
войны «Красная Армия всех
сильней!»)
-----------------------------------------

Извечный путь сомнений и терзаний.
Мы смотрим в высь, а падаем на дно.
В плену коварства примитивных знаний
Не принимаем то, что нам дано.

Не важно – кем, ведь глубь и высь безбрежны,
Непостижима тайна бытия.
Жизнь – странный дар, слепая неизбежность,
В которой ты, а может быть и я,

Повинны в том, что верили наивно
В величие придуманных идей.
Знамёна рдели и звучали гимны.
Шли толпы оболваненных людей.

Но вечный бой был уготован сразу
Под лозунгом кровавым «Миру-мир!»,
А следом – «Смерть врагам!» И ум за разум
Зашёл, когда очередной вампир

Провозгласил себя царём и богом.
И все пошли безликою гурьбой
К зияющим вершинам по дорогам,
Что вновь ведут в последний смертный бой.

Но тут... Наложились своя блажь («баклажанная»), да мой перекид с Аллушкой (округ Рене Магритта).
В почту я ей (А. Л.) кинул и предыдущее (с мадам Рекамье), и (уже сегодня) такой «послеслов-предислов»:

Полистал (Рене М.)...
Его сюрреализм, конечно, поближе (если – на язык поэзии и – к символизму) к Малларме, чем к моему. Но... Всё одно – «собрат».
А там и Валя выставила («Извечный путь...»).
Если опять всё это переплести-перекликнуть, мог бы и из былого подтянуть

«Ассоциации»

И вечный бой… Я был когда-то Блоком.
Потом устал и
– в августе –
свалил.
Растаял в небе с дымкой-поволокой.
И вдруг воскрес в метаниях Дали.
В его несносных фобиях-причудах.
Играл ва-банк, раскачивал мосты.
Меня свои зачислили в «иуды».
А я опять наяривал в «христы».
Весь этот бред мне вскорости наскучил.
И «сюр», и сам замыленный Бретон.
Я – снова неприкаянный поручик.
Без Родины профуканной притом.
И снова мне мерещатся дуэли.
У Чёрной речки, на горе Машук.
Ах, да…
Я вспомнил и о Бэле.
И у неё прощение прошу.
(5.08.2016)

Отдав дань и Сан Санычу

… И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль...
И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови...!

И – Иосифу Бродскому

Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.
И вечный бой.
Атаки на рассвете.
И пули,
разучившиеся петь,
кричали нам,
что есть еще Бессмертье…
… А мы хотели просто уцелеть.
Простите нас.
Мы до конца кипели,
и мир воспринимали,
как бруствер.
Сердца рвались,
метались и храпели,
как лошади,
попав под артобстрел.
…Скажите… там…
чтоб больше не будили.
Пускай ничто
не потревожит сны.
…Что из того,
что мы не победили,
что из того,
что не вернулись мы?..

Что с весельчаком Серёгой (в его «С Ю Р»), особенно под Верещагина, наше (моё, Вали, Блока, Иосифа) перекликается – понятно.
У Бродского даже странные (дремлющие) птицы, коими покачивает синяя тишина. Ну, а птицы Блока, коими напичкано его «На поле Куликовом»...
У самого Сальвадора (Д) – ещё раннего – я вижу «Спектральную корову» (1928). С птицей. Над морем. Падающей (в смерть) и превращающейся в корову.
Ты суслика видишь? – Нет. – А он там есть...
Тем более, что это – Дали. Так и корова (птица) – спектральная. Призрачная...
Тем более – с довеском. А и просто – «Птица».
О просто «Птице» (она, у нас – справа)

[Сама по себе работа выполнена в технике дадаизма, предшественника сюрреализма. Для этого направления характерно изображение предметов такими, какими они видят их в своем сознании. При этом необязательно картина должна иметь какую-то строгую трактовку. Для дадаистов вполне достаточно создания искусства ради искусства.
Картина Сальвадора Дали показывает нам птицу. Пустые глазницы, отсутствие лапок, потрепанное единственное крыло и просвечивающееся тело навевают впечатление тленности этого существа. Такое ощущение, что птица давно умерла и теперь ее скелет стремится закончить свой полет в недрах земли. Не зря образ птицы располагается не по центру картины, а чуть ниже.
Внутри себя птица несет ящерицу, судя по отсутствию глаз и позе лапками вверх, тоже неживую. Форма головы и клюва птицы подсказывают, что это, скорее всего, не хищник. Возникает ощущение, что птица не проглотила эту ящерицу, а выносила ее как птенца или ящерица забралась внутрь тела птицы и там закончила свою жизнь.
Картина навевает грустные мысли. Она заставляет задуматься над быстротечностью жизни и неизбежностью и уродливостью смерти.]

Понятно, что это – не Верещагин (его символизм далёк от «сюра» и техникой, и...). Но к Серёге (к этому) притянуть, на худой конец, можно было бы...
Что-то странное (трупы, плавающие в море).
Странный щебет (с небес, у птицы).
Море (чёрное, в платье без вышивки – траурном, вероятно), что-то странное бормочущее. Под нос (себе?!).
Море... Тоже ведь – к смерти. Mors (лат.)... La mort (фр.)... Morte (итал.).
Сальто мортале – помните?!
Так, и Любовь... Amore, amour, amor...
Ну, это – уже, как отрицание Смерти (Любовь).
Любовь и Смерть – всегда вдвоём...

Любовь и смерть. Всё остальное – мимо!
Всё остальное – просто шелуха.
А эти две – вовек неразделимы.
Без них и жизнь – унылая труха.
Бесцельное животное томленье
В казённой клетке с биркой родовой.
Немногим лучше ангельское пенье,
Где каждый – только Бога вестовой,
А сам – ничто, пока не возмутился
И в войско Люцифера не попал.
Седой Харон буравит лоно Стикса,
И мечется по берегу толпа
Теней.
– То сонмы душ бесплотных,
Любви не знавших чистой никогда,
Ещё при жизни мрачных и холодных,
Как Ахерона мёртвая вода.
(5.10.2014)

Из Диптиха... Второе (у меня) было такое

Любовь – соитие двоих
В одно, единое, святое.
Где полон счастьем каждый миг,
Где вечным кажется пустое,
Обычное.
Кленовый лист.
Две сойки на кленовой ветке.
Где сами вы – не просто микст
На пару дней в турнирной сетке,
А средоточие времён,
Пространств, материй, мирозданья.
Источник света и имён.
Неиссякаемая Тайна.
Любовь – она томленью смерть.
Хоть верьте в это, хоть не верьте.
Жизнь без неё – лишь пляска смерти
И роковая круговерть.

Не «сюр», конечно... Но – без птиц (всего-то – соек) не обошлось.
Саму эту парочку (Л и С... как-то оно и с инициалами автора «СЮРа» оборачивается...) я, именно через «и», оговаривал не раз.
Да и надысь, кое-что поднимал («Идея-фикс», «В поисках героя»).
А было и под Пушкина.

Не сетуй, не надейся, не проси.
Нет счастья здесь, но нет его и выше.
И правды нет. В болоте – караси.
В углу за печкой – прусаки да мыши.
Скребутся, копошатся, «хлеб» жуют.
Плодятся. И, как будто, всем довольны.
Не ропщут ни на призрачный уют,
Ни на диктат «сатрапа» монопольный.
Болеют, дохнут – миллионы лет…
Бо не разумны. Знания не знают.
Как всё земное. Токмо человек
Кочует между мыслями и снами.
Всеяден. Самого никто не ест.
Ну, разве что случайно, ненароком.
Чужой природе. Из каких он мест –
Загадка для поэта и пророка.
Любовь и Смерть. О, как они влекут!
Сплетаясь в неразрывно тесный узел.
Мудрец бессилен. Где уж дураку –
Рабу желаний. Ползает на пузе.
Потом разносит вдребезги кумир.
Меняет веру, женщину, дорогу.
Пока не исчерпает весь лимит,
Не проклянёт себя, людей и Бога.
(Не сетуй, не надейся, не проси..., 2.04.2015)

А название («Не сетуй, не надейся, не проси...») – один из моих девизов. Аккурат – к Odi et amo (от Катулла).

Погасшее созвездье Валентины
давно рассеялось над бездной ледяной.
Но юности цыганские мотивы
на берег памяти нахлынули волной.
Возмездие плясуньи Маты Харри.
В клише Ладу стареющий актёр.
Каскадом в сумасшедшей Ниагаре,
десантником в далёком Кандагаре,
викарием, идущим на костёр…
Всё – в круговерть. В мирском водовороте
любовь и смерть уже не развести.
Последний залп из башенных орудий.
Последнее, нелепое «Прости…».
(Отклик В. Щ., 24.10.2018)

Цыганские мотивы юности – из моего студенческого... Как и вся эта парочка. Не без А. Кочеткова (1932).

– Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, –
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастёт на сердце рана,
Прольётся чистыми слезами,
Не зарастёт на сердце рана –
Прольётся пламенной смолой.

– Пока жива, с тобой я буду –
Душа и кровь нераздвоимы, –
Пока жива, с тобой я буду –
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесёшь с собой повсюду –
Ты понесёшь с собой, любимый, –
Ты понесёшь с собой повсюду
Родную землю, милый дом...

А у моего донетчанина, бредящее море перекликается с образом маменьки в окошке... «Стоящей в окошечке» – мабыть, в траурной рамочке (а то – просто на фотопортрете). О которой с тоской пел балагур-весельчак (ну, прямо – сам Серёга!) на завалинке, разрывая (без смеха) меха гармошечки.
Горе... Людское нескончаемое... – в странном щебете птицы. Без судьбы, без любви, без границы...
В концовочке это Горе само пригорюнилось. В своей уже всемирности, да в ожидании подвоха.
От кого?! – Неужто от бесстыжих европейцев!?
Куда им – до Святой и Совестной Расеи! До её Правды, да жажды всечеловеческого Счастья и Мира. От века до века...
Без судьбы... Ну, это – в том странном щебете.
Потом-то Судьба о себе знать даёт. Но – как-то бездушно, бездуховно. Видать, снова – по-европейски (куда им – до нас, русских, на всё отзывчивых...).

Лишь судьба, при своей многогранности,
отличалась стабильностью в моде:
в разговорах её о приватности
обсуждались лишь кризы в погоде.

Многогранность (судьбы)... Ну, о гранях-границах Серёга там наварьировал.
И в щебете той птахи (поющей о горе без границ).
И в «пограничниках», так похожих на карацуп.
Помню о таком (Никите Фёдоровиче, Герое Союза). В детстве байки о нём почитывал. Про бессмертную его собаку Ингуса, да борьбе с китайскими спиртоносцами, в отличии от ироничного (к этому) Иеронима, пожалуй, и подзабыл...
Самое время их (Лысенко и Босха) перекидку засветить.

эко, тебя понесло, братец! хде твой природный позитив? кста: я живу там, где напротив моего дома часть в которой служил борец с китайскими спиртоносами и бессмертной собакой Ингус тов. Карацюпа...местные погранцы просто потешаются над онным...так то вот!
Иероним Босх 04.08.2025 12:21
) Потешаться можно, конечно. А вот они чем себя проявили?)
А понесло меня чой-то, когда в очередной раз предложили принять три тысячи погибших украинской стороне – может хоть отпоют по-человечески!
Сергей Лысенко 2 04.08.2025 13:21
они принимать не хотят, это ж надо компенсацию заплатить, а так без вести, значит ничего, ну или кремировать и снова ничего, что говорить и что взять: страна-банкрот с придуманным языком и подаренной территорией, хоть и славяне...восточные...
Иероним Босх 04.08.2025

Серёгино – кое-что проясняет-конкретизирует.
Ну, во-первых, он и к украинцам (на той стороне) – по-человески. При всей своей Нелюбви к Неньке.
Во-вторых... О расейском отношении к своим согражданам (подданным), как живым, так и погибшим – я бы тут не возносился. Не оттенял...
Мои больничные. Под Бродского

«Империя – страна для дураков.
Движенье перекрыто по причине
Приезда императора…» –
Вот так,
Без малого пятнадцать лет назад,
На час –другой застряла неотложка.
А в центре города мужчина умирал.
Каких-то 35. Больное сердце.
Когда-то в армии, по службе, застудил
Водителем на зимней переправе.
А может быть, ещё сказались гены.
Но мог бы жить. Живут и не с таким.
Он был отцом и мужем. Добрый сын.
Но Кормчему нужны легионеры.
Тупой ОМОН, гирлянды балаклав.
Нужны рабы, что славят по приказу
Его уделы, в Родину обув.

Военный лётчик сына проводил.
На кладбище.
О чём он после думал?
В Империи, стране для дураков,
Важнее дум салюты и поклоны.
Здесь преданность продажная в цене.
В восторгах беззаветных патриотов.
И главное – движенье перекрыть.
Везде.
По той же судоржной причине.
И не жалеть об умерших потом.
(«Подстрочное»)

Столь мертвецов бросают только греки…
Привыкли трупами Победу умащать.
В их голосах на жутком саундтреке
В грядущее нацелена праща.
Вражда проникла в рюриков и россов,
В имперскую подкорку Византий.
Здесь смертные творятся из отбросов.
Их в мир швыряют, толком не свинтив.
И завистью к другим жильцам пылая,
Они впадают в миф «patriotic».
За царский род, за свору Менелая.
За каменных своих кариатид.
(«Во всём повинны греки»)


Под Бродского... Хотя можно – и под Верещагина.
С «греками» я продолжил (в том же 2022-м) чуть позже.

Круг – по дворам. А дальше – под «Штыки». *
Под те, что ждут на площади, у школы.
И хвастать грех ваянием таким.
И хаять их – перверсия шакала.
Победы скальп достался шулерам.
Она в затмении почти не виновата.
Люблю сюда ходить по вечерам.
Смотреть в глаза печальные Заката.
На гладь реки – с прибрежного холма.
На дно бассейна в сумрачной подсветке.
Идёт война… Мой милый Телемак! **
Пока не здесь. А где-то плачут детки.
Там «русский мир» очерчивает спор
Славян своею правдою крамольной.
Поэта славного кремлёвский вор
Читает… Смыслозвуков перебор
Беззубо шамкая в безумном карамболе.
(Однако, вечером пройдусь..., 2-3.11.2022)

PS:
* «Штыки»… Три штыка – монумент на площади Победы в Витебске.
** Стихотворение И.Б. «Одиссей Телемаку»

Мой Телемак,
Троянская война
окончена. Кто победил – не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки…

Как-то так. Если уж об этом пригорюнилса мой донетчанин. В «СЮРе».
Трошки к именам (мелькнувшим).
Карацюпа... Татарское. «Кара» (чёрный) и «цюпа» (чашка). С «чёрным» – самый раз к нашим Груганам (и – вообще, в тему). А тут ещё и «кара» – наказанием-казнью подмигивает.
Сербско-хорватское?! К тому «Круку», от Сырокомли.
Мабыть. У сербов Карагеорги и Карагеоргиевичи зело отметились.
Так, и Достоевский это знатно обыграл. В своих «Братьях Карамазовых».
А чашка (от прозвища того погранца)...
Чашу эту мимо пронеси... От Пастернака («Гамлет»). Откуда уже у него – понятно.
Бориса Леонидыча я встраивал, к своему, в послеслов. А поверху – Семёнычем обрамлял. Под Судьбу. Многогранную...

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком –
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, –
Хамила, безобразила и обернулась Роком, –
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею,
Уже я бледнею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не надо за шею, –
Я петь не смогу!»
(В. В.)
--------------------------------------------

Он знал. За год, не меньше
– наперёд.
От ломки или передозировки.
Да и не важно, где и как
– Помрёт.
Увы! У рока – поводок короткий.
Затянутый под горло, злым узлом.
Попробуешь уйти – сломает шею.
Ему и так отчаянно везло.
Он не нуждался в помощи диджея.
Когда взахлёб…
Не женщина – страна!
Без суетной замыленной рекламы.
Коль чаша славы выпита сполна,
Изволь пригубить и от этой дамы.
К поэтам смерть давно «благоволит»,
А лучших норовит прибрать на пике.
Ей датский принц дороже, чем валет.
Хотя не брезгует и Йориком безликим.
(Роль, 2.07.2015)

PS:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске,
Что случится на моём веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю Твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
(Б. Пастернак, Гамлет)


Да. В парочку «Любовь и Смерть» я ещё неслабо откликался к фильму Хайнеке «Любовь» (2012). С Трентиньяном...

Любовь… Вот – такая! Неожиданная. Без фиговых листков и погремушек.
Любовь и Смерть. Как они – Рядом! Через страдание. Через превозмогание и невыносимость.
И… Музыка!
Поскольку перелопачивать сам фильм (а и свои восприятия по…) большого смысла нет. Вокруг и около столько сказано (маститыми и так), что вставить уже почти нечего. Хотя, «вставить», конечно, всегда можно. Однако…
Я – о Музыке. О том, в чём слегка запутался. Любителю, оно («запутался») и не в укор. Особенно – в Музыке (как и в Математике).
Весь фильм проникнут Ею. И не то, чтобы Она собственно звучала здесь из каждого утюга… Но!
Всё действие (на протяжении двух часов) развёртывается в квартире главных героев. Оба – учителя музыки. Не рядовые! В Ней (с Нею) – вся, уже такая долгая, Жизнь. Уже – уходящая…
И единственный «внеквартирный» эпизод (едва ли не в самом начале) происходит в концертном зале. Александр Таро (бывший ученик!) играет Франца Шуберта. Экспромт. Они (Жорж и Анн) – слушают…
Ни рояль, ни самого исполнителя здесь не показывают.
В чём же я, любитель, заблудился-запутался?!
По «Вика-памятке» к фильму в рубрике «композитор» фигурирует только он – Франц. Не великий (мягко говоря) я слухач (здесь я – не о «мистике слова», а сугубо о музыке), но почему-то казалось, что там звучал не один Шуберт.
Шуберта, под настроение, изредка «поднимаем». Как и иных классиков. Когда что-то кольнёт.
А в стишках… Пару раз точно обращался. С «прибамбасами».

«В царстве призраков»

Когда гнетёт бесплодие
под шорох тёмных крыл,
добей себя Мелодией –
в аорту, на разрыв.
Неважно, если умер кто –
в кромешный пёсий лай –
играй, дурашка, Шуберта,
Вечернюю играй!
Разымчиво, доверчиво,
презрев тоску-печаль,
накручивай, наверчивай!
Молитвой увенчай.
Но:
Чур! Не стань Шумахером.
Мишель не Михаэль.
В вороньей шубке, в прахе ли…
В кузминскую форель.
Ты с Музыкою. Вечною.
В падении – Взлети!
За Шубертом наверчивай.
По «Зимнему пути».
(21.06.2019)

Там, к фильму, было ещё много... А к Шуберту (раз упомянул) ещё одно донесу

Прикинусь Мастером. Налажу свой экспромт.
Двойной бемоль. Мелодия в мажоре.
В линейку нотную, очиненным пером –
Как будто с Шубертом по Вечности дежурю!
Запнусь нечаянно?! – Нас выручит Кузмин.
Мишель отменно вытанцовывал «Форелью».
В букетик роз, для таинства –
Жасмин.
И девочки портрет – нежнейшей акварелью.
Конечно, лучше бы – хорошие стихи.
Без чьей-то помощи. А главное – в реале.
Но планка задана. И я – не из глухих.
Маэстро, – музыку!
К шикарному.
От Вали.
(Присоединяюсь!, 20.07.2022)

К именам (если – к «СЮРу»)...
Верещагин-то... Ого-го!
Тут и к какому-то щебету (под Серёгину птицу).
И к Вещанию (хоть через Ворона-Гругана, хоть так).
И к вересинам...В ту песню (с Чёрным Вороном) от унтер-офицера Верёвкина.
А и Алесю Камоцкому (от коего оттолкнулись все эти, мои, Груганы – к отчеству – Веремеевич...
К последнему, по-пиитски, и тот же Raven клеится...
Такой, вот, уже у меня, С Ю Р вытанцовывает.
На гэтым з Груганамі я, мабыць што, і развітаюся.

Хотя… Где-то подмывало и Жёлтого Ворона (от Есенина) приткнуть. Из последних (у Сергея Александровича)

Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь весёлых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно жёлтый ворон,
Кружит, вьётся над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьётся в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дрёмах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черёмух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Лёгкой пеной не погас –
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!

В общем, птицы бывают разные…

13-14.08.2025