XXI. Но льстец был королём!

    (предыдущий фрагмент из 1-го тома романа «Миледи и все, все, все»
       «XX. Где же роза, мне обещанная?!»
          http://stihi.ru/2025/08/15/6568)

– Да вам бы дирижировать льстецами.
– Вся вам посвящена неделя грёз! –
властитель закипал. – Уверьтесь сами!
   Страстями я богат! Уж тут я – Крёз!
   Хотите потереться телесами?
   В меня вы    влюблены,    о чудо роз?
    Мою к вам страсть подвергнет ли кто сглазу! –
Анри звенел. – Кто    силой    бы дорос!
«От фавна нет, пусть я элита, спа'су!
  Что отвечать безумцу-козопасу»?! –
подумалось Марии, ибо сразу,
гордячку оскорбил такой допрос.

Уместны комплименты ли к рассказу
вздыхателя? Девице не до грёз.
Когда б ей    некто    льстил без спроса, казус
не ставил бы честь дамы под вопрос.
Но льстец был королём! Напор слов рос.
Мари, альковной темы не касаясь,
сочла честь уязвимой для угроз.
– Хотя я не рябая, не косая,
    от лести скрыться думаю всерьёз, –
смутилась дама, как ей быть, не зная.

– Пока мы вместе, вы – невыездная...
    Любовь желанна, но... бывает злая,
    что губит нас, как... печени цирроз.
    Вот к вам я прикипел – всем сердцем врос!
    С любыми конкурируя козлами,
    я, с дамами всегда живя не врозь,
    надеялся на счастье только с вами!
    Дышу лишь    вами,   как уж повелось.
    Готов отдать, жонглируя правами,
    день личный  –    вам    лишь, хоть    забавы     брось!..

– Ко мне вы отнестись индифферентно
   вполне могли бы сразу же и впредь…
– Ваш лик очаровал меня конкретно
   и даже в холод мог меня согреть.
   Бывало, лишь отлипну от портрета
   (а мне взамен    иконы    ваш портрет) –
   и сразу же к нему вновь пируэт
   быстрей, чем у танцовщика балета…
   А нынче  опоздал  к вам, спору нет.

   Прошу простить – ведь я не безработный –
   меня за мой рабочий  график  плотный;
   за то, что я реальный, не муляж,
   за взор мой, что пугающе палящ;
   за потную одежду, вид походный,
   за грязные ботфорты, грубый плащ,
   за весь прикид расхристано-вольготный.
   Но я   сниму   всё, ежели угодно.
   Разденьтесь  тоже. Нынче я горяч!
   И для своих надежд я не палач.

   Чужих не потерплю я сбоку трендов!
    Вы лишь моя и к чёрту конкурентов,
    а впредь такие   сыщутся,   коль нет!
    Будь это хоть принц крови, хоть корнет,
    всех вышибу из сёдел и карет! –
себе не добавляя впредь запретов
(король по жизни – истый «девкоед»),
Анри, вздохнув, улыбчиво поведал. –
    Май разродился и – готово лето…
– Меня вы долго ждали? Сколько лет?
– Мари, от короля мне до валета
  один шаг оставался! Как эстет
  я перевоплотиться мог в поэта
  и было рифмовать мне впору бред!
  Но чувствам от реальной жизни – вред!

  Из бойни в мирный свет любой рад дверке!
  Мне в год бы отдыхать хоть по недельке!
  Но бесов  за’  год – сорок сороков!
  Куда ж деваться от судьбы-индейки –
  заставит позабыть любовь-морковь!
  Я только что из жаркой переделки.
  Зарвавшихся отвадил дураков.
  Мой полк отбил к нам вторгшихся врагов.
  Я зверски возбуждён! Любые дверки
  закрытые я    высадить    готов –
   неистово взорваться в фейерверке!
   Не стойте же, мадам! Ведь тут альков? –

король с нетерпеливым упованьем,
подстёгивая снова с раздеваньем,
ронял невесту, глядя свысока,
ведь в нём – мощь жеребца, прыть рысака.
Но с полным в этот час непониманьем
намерений его и языка
сочла она мужлана ненормальным,
спешила ухватить шнурок звонка.
Тосканка лепетала: – Я слегка

    не понимайт. Позвольте… извиниться…
    Я  против…  ваши дикие края…
Ещё и не успела отзвониться,
как вдруг в альков, шипя на короля,
вошла её молочная сестрица –
чернява, как все в массе флорентинцы.
– Эй! Кыш, ворона! – гостью вслух браня,
взъярился Генрих. – Тут    моя    страна,
   язык, мои законы и привычки!
   Тосканского лишь мало воронья!
   Мне тут    свои    в избытке гадят птички!..
– И в этом тоже наша есть вина?! –

не выдержав словесной гневной стычки,
чернявка на правах передовички
заглаживать взялась свою «вину»:
– Плевала я  на вид ваш  в стиле ню
   и удаляюсь с гневом католички!
– Флаг в руки! Баба с возу!.. с плеч гора!
   Тебя бы с удовольствием с утра
   не досчитался я при перекличке.

   Впредь    вообще    не суйся к нам сюда!
    Не знаю, свита ты иль лимита…
Ни брани короля, ни просто мата
Мария не поймёт. Душевно смята,
в стыдливости она уже не та.
Вмиг щёки покраснели, как томаты.

– Быть должен освящён легатом папы
    сперва наш брак! Грех! Спешка! Суета!
    Пока что мы не брачная чета! –
с себя пыталась дама скинуть лапы

несносного в атаке вахлака.
Но Генрих был примером игрока,
стремительно несущегося к цели:
– Трясётесь за свои вы потроха?
   Стыд – это что-то вроде панацеи
   для женщины от плотского греха?
   Я живо раскую все ваши цепи...

Коль кто из дам вела себя, как Цербер,            
король от возбужденья иль со зла
не раз был отыграться рад на стерве.
Но тут не те и случай, и возня.

Стоически мадам перенесла
походный аромат в своей постели,
её лишить грозивший вовсе сна.
Она, притом что и в годах, и в теле –
явление из робкого числа.

Недолго молот бил по наковальне,
не век рубанок ёрзал по доске…
Отважный стайер стал мечтать о ванне,
чуть не сойдя с дистанции в тоске,
перенасыщен разочарованьем
в своём неярком финишном броске.
Ему сравнить Марию было с кем…

Пред доброй феей сдюжить ли колдунье?
Нельзя сравниться с золотом  латуни.
А счастье с Генриеттой де Бальзак
и было  золотым  в его глазах.
Наваррца б и представить было втуне
в кого-то не влюбившемся на днях.
Молву о нём в веках едва ль раздули…
Растлитель дев, притом что не босяк,
нарвавшись на отказ, пришёл в раздумье:
«Что жертвовать, влюбившись до безумья»?..
Красотку Генриетту де Бальзак
любовницей он сделал накануне.
Капризной красоте, однако юной,
он, либо от восторга, либо в знак
того, как ценит эту де Бальзак,
сам посулил, причём официально,
на ней жениться, если та реально,
в любви с ним пребывая на сносях,
родит ему наследника престола.
Влюблённый не искал пути простого,
хотя и не спешил попасть впросак.
Увы, в плену то трезвости, то вздора,
Анри к любимой плёлся на рысях.

Помешанный на зонах эрогенных
и собственном амурном амплуа,
от Рима получить ей клялся Генрих
развод свой с Маргаритой Валуа…
Что самое есть в жизни дорогое?
Основой    что    для праздных станет днюх?
Связаться с юным ангелом, с каргой ли?
На дам иметь, себе на радость, нюх?

Бог острое даст зрение, даст слух…
Король Анри за счастьем был в погоне.
А впрямь ли дело делалось благое:
к любви склонять так по полгода слуг?

Он клятвы-обещанья, всем на горе,
в своём увековечил договоре
с папашей Генриетты, мол, в досуг
с монархом  не внесёт дочь статус шлюх…
В любви избаловав надолго форой,
наваррца Року легче взять за горло.
И  храброго  берёт Смерть на испуг.

А д'Эстре из гроба ни словечка.
Не слышится ни вздох, ни сердца стук…
                .            .            .
Что ж вышло накануне? Как пастух,
король спал лишь с любимою овечкой.
Идиллия в любви казалась вечной.
Анри годами с лёгкостью беспечной
мог умиляться и в Душе, и вслух.
Но вдруг надолго взор его потух…
Наряд так и не сшит был подвенечный
для матери  сынов  внебрачных двух…
 
         (продолжение следует)