Теорема Ферма

Екатерина Геннадьевна или как её называли за глаза, Говнадьевна, терпеть не могла детей. Именно поэтому она стала учителем. Господь не дал ей ни внешности Софи Марсо, ни голоса Сэм Браун, хранительница домашнего очага из неё была тоже никудышная.
Пубертатный период Катюхи прошёл без малейших знаков внимания со стороны сильного пола. Её деревянное лицо никогда не выражало эмоций, словно  мышцы, управляющие мимикой были парализованы. Эмпатия, Ренессанс, законы Хаммурапи были для неё словами из параллельного мира.
Мать родила её для себя, на манер живой игрушки, движимая природным инстинктом, и не развивала в Катюхе  качеств, присущих женской особи.
Катюха рано научилась считать. Цифры стали её душным мирком, лишённым любви и сострадания.
В институте она грызла матан среди таких же завёрнутых на математике соплеменников и снимала стресс алкоголем и никотином.
Детей у Катюхи не было, природа страхуется от продолжения рода подобными надвидами.
Одиночество, как религия со временем сделало из неё убеждённого мизантропа. И всё это богатство духовного мира было обращено к детям. Екатерина Говнадьевна упивалась властью над детьми и своей безнаказанностью. Учителей математики не хватало, и выпереть её из школы за несоответствие было бы событием мало вероятным.
Она день за днём топтала детские души, курила за гаражами и мысленно представляла, как трудовик Петрович жёстко овладевает ей в учительской между картой Самостийной Украины и портретом гетмана Скоропадского.
А дома лежали старая больная мать, гора немытой посуды, чашки с вечными следами допотопной помады и ни одного живого существа, искренне радующегося твоему существованию. По ночам ей мерещились лики двоечников в белых одеждах Ку-клукс-клана. Они читали приговор и сжигали её заживо под теорему Ферма.
В один воскресный вечер, борясь с лютой депрессией, Екатерина Говнадьевна, наглотавшись клофелина, так и осталась лежать, уткнув глаза в пыльный потолок.