Сергей Павлович

Сергей Павлович – талантливейший писатель. Он очень популярен. Все его читают, у него множество экранизаций. Герои его будто списаны с реальности, а детали, которыми изобилуют описания различных мест настолько невероятно отточены, стиль же которым он пользуется – держит, не отпуская читателя внутри произведения от корки до корки, и, признаться, многие ли смогли пересилить себя и отложить хотя бы одну его книгу, другие же, вполне себе вероятно, что и вовсе читали одну книгу за другой – на благо, Сергей Павлович, автор плодовитый, а не из того сорта, что могут по тридцать-сорок лет писать одну книгу да и не обрадовать мир ничем другим.

Однако для столь видного человека – он едва ли представлен хоть где-то в этом мире чем-то, кроме разве что его произведений. Произведений в красочных обложках, где персонажи, здания, реки или горы и прочие объекты и существа – все они выпячивались на тот или иной манер, чтобы обратить на них взор будущего читателя, выбирающего, возможно, прямо сейчас себе какое-нибудь чтиво…

Сам же Сергей Павлович влачил жизнь обыденную: с утра и до позднего вечера. Завтраки, обеды, ужины, развлечения – всё в рамках доступного ему ежедневного лимита. Никаких накоплений, никаких избыточных обязательств. Много работы, и нигде нет ни йоты его имени. Вся красота, впрочем, его стиля, возможно, была бы в большей степени раскрыта теми же критиками, да после Сергея Павловича – на радость обывателю с его неизменно умеренным стилем – было великое множество глажителей – это такие персонажи, которые убирали редкие слова, упрощали разбиение на абзацы и занимались прочей важной для продвижения чтения (как они сами, их руководители и все, кто это придумал - считали) работой. Но талант Сергея Павловича, на радость всем, был так велик – что эта прекрасная серединка – не могла ничего поделать с тем, что в уже кастрированном произведении оставалась ещё жилка чего-то способного к рождению мысли в простой, средней, обывательской душе.

Родился Сергей Павлович в семье читателей, они бесцельно читали, вяло улыбались друг дружке, в меру придерживались норм, немножко нарушали – всё в такую меру, чтобы не считаться какими-нибудь там экстремистами как с одной, так и с другой стороны – в общем, были они морально очень тёплыми, достаточно вялыми и вместе подвижными, чтобы считать их движения не слишком подозрительными для поля действия камер и наблюдателей.

И каждый не лез в чужое дело, обеспечивая общественный порядок, делая строгой общую ровную мирную жизнь во благо чего-то там давно забытого – именно, это забытое воскрешалось потребностью к чтению. Не обязательно буквальному – можно и слушать и даже смотреть мир писателя изнутри в виртуальной реальности – это часто очень пользовалось большой популярностью, но, чтобы не было излишка малоподвижности – то, как и многое не продляющее человеческую бессмысленность во благо тех, кто кричит с высокой пальмы, направляя к перспективному обрыву – такое частое присутствие в виртуальной реальности было постепенно запрещено и ограничено некоторым количеством часов пребывания в год. Этих сладких часов многие ждали с невероятным нетерпением, много читая, чтобы затем выбрать самую сладкую и чудесную книгу себе на эти редкие часы полного погружения в мир любимого писателя.

Так вот – пока его родители читали, а милые белые, тёплые, но такие не душевные механизмы обслуживали его физиологические детские потребности, включая невероятное желание учиться и стать чем-то значимым в этом мире. Это-то и развернуло ближе к семи годам борьбу за Сергея Павловича, борьбу для него не заметную. Его оттиск, уникальные идентификационные данные были выставлены на торги со всеми невероятными характеристиками. Более ста крупных корпораций боролись за то, чтобы получить себе Сергея Павловича. Впрочем, все они несколько недооценивали его способности, потому итоговая цена, возможно, оказалась настолько низкой – что в последние минуты аукциона – Сергея Павловича удалось выкупить неизвестному частному лицу. Ни одна из корпораций, впрочем, на тот момент нисколько не расстроилась, ведь тогда Сергей Павлович ещё не был писателем, он ещё не стал ядром новой корпорации, выросшей из простого обывателя в необычайного социального монстра, где во главе стоял один из видных ядер зарождения удовольствия в современном мире.

Сейчас Сергей Павлович сидит на циновке, положенной на холодную землю. Вокруг осень. Листья падают от сильного ветра на землю, некоторые пролетают совсем рядом с Сергеем Павловичем. Ему хочется схватить их, прижать к щеке – и как по желанию – один лист, влажный, крутясь, совершает такой невероятный пируэт, что после нескольких ловких кручений в воздухе – он чуть подлетел – и мокрой стороной – вцепился будто в правую щёку Сергея Павловича:

- О боже! – тихо, неловко, выходя из полудрёмы произнёс Сергей Павлович, - так вот, что ты принёс мне, ветер, - Сергей Павлович держал лист прижатым к щеке ладонью правой руки, будто бы ухватился он за подол платья своей матери, не находившей на него времени, конечно же, когда матери не было – ведь она бы не стала стоять и ждать, пока Сергей Павлович на играется с подолом её платья.

- О, ветер! Ветер! – Сергей Павлович вдруг вскочил и хотел бежать, прыгать, двигать ногами – он так и поступил – он побежал, прыгая с одной ноги на другую – вприпрыжку – крутя, как яростная мельница в борьбе с очередным Доном Кихотом. Даже трудно представить, сколько бы мог пробежать такой, как он вперёд – глотая холодный осенний воздух, радуясь струям его, кажется, пронзающим его насквозь, ведь каждый новый шаг – дарил Сергею Павловичу новые ощущения – и всякое движение становилось таким необходимым в борьбе с чувством безысходности…

Вдосталь зарядившись сыростью воздуха, острой глубиной неба, режущей ещё своей глубиной глаза до боли, заставляя их закрыться слезах – Сергей Павлович вдруг резко остановился и его настроение кардинально переломилось. Теперь уже – вот в том дереве он видел свои прогулки с той, что любил, он видел её густые чёрные волосы, чуял запах волос её в своих раздуваемых ноздрях – и пронзенный пришедшим холодным ветром почти насквозь – Сергей Павлович остро ощутил потребность прижать свою любимую, зарыться в её волосы и, всякий раз вдыхая глоток за глотком воздуха – получать стократ больше – наполнять себя своей любовью – и избытком её делиться всем миром просто в эмоциональном крике:

- Ааааа!!! – Сергей Павлович стоял, держась за холодную осину, его ладонь прилипла к наледеневшим каплям дождя, когда-то оросившему лес…

Сердце, кажется, сжималось, но тут же стучало вновь, разбуженное невероятной силой воли к жизни его тела – от этого было только больней. Держась за ствол осины, Сергей Павлович тихо присаживался к земле – и там, уже на корточках – он охватил свои колени и насыщался холодом, пока дрожь не проняла его. Так он сидел и дрожал – прислушиваясь к себе, ожидая чего-то разрушительного. Но ничего не происходило… разве что на соседней, такой же лысой, безлистой осине – села ворона. Она держалась крепко лапами за ветку, чистила перья клювом, когда, подняв голову – с измученным взглядом посмотрел на неё Сергей Павлович. И ворона, начищаясь – смотрела на него в ответ, ловя глазами каждое движение головы, уголков глаз или рта…

Сергей Павлович поднялся, выдохнул белый пар, дрогнул, поднёс ладонь к своему виску и словно бы отдавая честь – кивнул вороне, которая остановилась от прихорашиваний – посмотрела на Сергея Павловича и каркнула. Громко, уверенно и в точности ему, а затем снова принялась чистить перья.

И Сергей Павлович пошёл домой. Нужно было что-нибудь написать. Одну, две, пять – да хоть сколько страниц этого дня. Ему просо хотелось избавиться от того, что наполнило его голову… Хотя ворона – она ему понравилась, просто тем, что оказалась такой отзывчивой в столько нужный момент…

Написав так много, Сергей Павлович не написал ничего. Ведь производителем контента была корпорация. В мире, где есть реальные Корпорация Добра, Корпорация Зла, Корпорация Жизни и другие – творили они. А люди – они просто были подключены к их интерфейсам и давали им то, что можно было продать. В успешных корпорациях были талантливые люди. И чем больше, тем лучше. А Сергей Павлович – он был гениальным. Наверное, так. Сам Сергей Павлович вообще не рассуждал о себе в подобном ключе. И благодаря ему – появилась новая корпорация. На него рискнула поставить дочка одного из членов правительства. Эти не талантливые, но достаточно видные люди – были отдельного сорта – они диктовали коллегиально решения для развития корпораций. Их не подключали к интерфейсу. И они были обеспечены не за уступку способностей в обмен на пожизненную ренту – договор, который нельзя было никак расторгнуть, но только подписать. И, что самое невероятное – это делали, ратуя за будущее детей – их же родители. Впрочем, скорее представители, официальные представители детей…

Сегодня Сергей Павлович писал, писал, писал… Он невероятно устал – но не мог остановиться. Вдруг он вспомнил желание не дать умереть своим близким, чтобы те, с кем сроднилась его душа – были вечными – и его откровения ложились в летопись, в книгу – и каждое обещание и всякое слово и даже неловкие глупые звуки, которыми веселим мы своим любимых – всё нашло своё место – и всё стало частью одного произведения.

Завершил Сергей Павлович всё далеко за полночь. Вышел почти под утро из дому и просто убежал, расставив руки будто крылья.

Это была последняя работа гения – и дальше начиналась работа талантливых и не очень усреднителей. Конечно, они справились – и ничего не осталось от тех, кого хотелось увековечить Сергею Павловичу. А в тот день – не стало и Сергея Павловича. И никто не плакал по нему. Лишь одна уже взрослая женщина, небольшого роста, с чёрными волосами стояла у окна с глазами, полными слёз. А на стене, бывшей сборником книг – стояли просто переплетенные вручную неотредактированные книги Сергея Павловича. И волнение чистой мысли стоило риска хранить оригинальные тексты для единственной искренней почитательницы и любви Сергея Павловича – его бессменной хозяйки…