Полынь я

Молитвы выла на луну собака.
Луна смущённо пряталась за тучи —
подальше от греха, на всякий случай.
Фонарь согнулся вопрошённым знаком,
понять пытаясь неисправность звуков,
под тяжестью подвешенного снега.
Она не выла, а надрывно пела.
А слёзы замерзали и со стуком
горошинами мёрзлыми по морде,
по лапам коченеющим, по ветру...
И разбивались, и блестящим пеплом
звенели и терялись в хороводе.
 
Зевала стужа. Побелели шрамы
на ветках старой брошенной берёзы.
И так неутешительны прогнозы,
И так страшны ночные эпиграммы.
 
Собака пела на луну молитвы.
Совсем одна. Не замечала стужу.
Глаза — по снегу. Ей никто не нужен.
И к одиночеству она давно привыкла.
 
***
 
Полоски, чёрно - белые полоски.
А на границах  слякоть и обрыв.
Шлифуют пешки шахматные доски.
И рокировками замучил быт.
 
И конь горбато мечется по клеткам,
по бегунку, но всё же на цепи.
Разгуливает толстая соседка.
Зудит назойливо — лети, лети, лети.
 
И я, как пёс, всё рвусь. Когтями в горло
впивается ошейник, стынет лай.
И до костей обглоданных всё стёрла,
пытаясь убежать в собачий рай.
 
Смогу? Смогу! Куда ж ещё мне деться.
В брикеты — нервы и под хвост —  шлею.
И я сама себе кричу из детства —
Я от тебя сбегу, сбегу, сбегу!
 
***
 
То ненавижу,
то люблю тебя,
то в небо змеем запущу воздушным,
то закопаю, утоплю, разрушу
на мелкие тычки небытия.
 
Потом ищу, зову, кусаю губы.
Тащу наверх. Кричу тебе — Лети!
Бываю нежной, но бываю грубой.
Люби меня. Ты просто так люби.
 
Мне не нужны ни встречи ни улыбки.
Глаза твои мне тоже не нужны.
Я с самой первой вляпалась попытки,
да так, что до сумы и до тюрьмы.
 
Я столько раз корявыми словами
тебя писала, но они пусты.
Мне ничего не нужно между нами.
Всё —  у меня есть —  Всё.
И это  — ты.
 
***
 
Я тебя устала помнить.
У меня сломалась память.
Колют копьями осколки.
Ничего мне не оставить.
Я и жгла, и рисовала,
запускала самолёты,
выбирала злые жала...
Где ты? Как ты? Что ты? Кто ты?
 
Для чего такая малость
на такую боль способна?
На балы я собиралась,
А танцую лишь в подсобках.
 
Моль сожрала банты-рюшки.
В пыль рассыпались колечки.
Полу-тени да полушки,
полу-жизни, полу-свечки.
 
Я себя устала видеть.
Износились  полу-взгляды.
Полу-вера, полу-квиты,
Полынь я и полу-я  — ты.
 
***
 
Не трогай ничего — здесь всё  на месте.
Пустило корни.  Задохнулось пылью
Здесь все — моё — трудилось честно.
Не тронь их — ты не в магазине.
 
Ни шага  одного нельзя обратно.
Ни взгляда моего, неаккуратно
подобранного, положить в карман.
Музей закрыт. Смотритель вусмерть  пьян.
 
Не интересны эти экспонаты.
Развешаны по стенам, а когда-то...
Да я не помню ничего.
Вот — было, а потом — ушло.
И сами по себе стареют вещи,
сны, звуки и шаги.
зачем они тебе? порядок здешний
не нарушай и уходи.
 
***
 
То прогоняю, то зову назад.
То ненавижу, то звоню сама.
Прощаю, если ты не виноват.
При встрече не смотрю в твои глаза.
 
Зову. Когда придёшь — закрою дверь.
Поспешно выключаю в доме свет.
Ты мне лениво говоришь — Поверь.
А я ору, как дура — Нет. Нет. Нет.
 
Мы спим с тобой на разных полюсах.
Я грею вьюги. Ты морозишь лёд.
Я по  ночам разыскиваю страх.
Ты, как пчела, всегда находишь мёд.
 
И мы давно друг другу не нужны.
И каждый улыбается себе.
Ты — противоположность тишины.
А я... тоскую, но не по тебе.
 
 
***
 
Весна пробелами, штрихами
по мне рисует пейзажи.
И трутся голуби носами,
распущен секс на распродажи.
 
Ручьи несут на щепку щепку.
Охрипли в оргиях снежинки.
И липы липнут, слепни слепнут.
А мы, как мухи в паутину,
на запах прём, щекочут лапки,
и хоботки зудят — до боли.
Умов забытые канавки
мы по амнистии на волю
тугою струйкой выпускаем
и вязнем в баночках варенья
желаний, похоти и рая.
И всех хотим, и всем болеем.
И безобразно  хаотично
выходим в космос без скафандра
до отрицательности нищим,
но откровенно диким танго.
 
В реальности я не летаю —
нехватка совести и веры.
 
Пылятся крылья. А в сарае —
Моя метла
и твой пропеллер.
 
***
 
Ты — моё соломенное солнце,
нежный свет и ломкие лучи.
Всё вернётся, всё ко мне вернётся
Есть, для каждой дверцы есть ключи.
 
Ты — моё оборванное лето,
сочная, примятая трава.
Запах земляники горьким не был.
Горечь послевкусия — была.
 
Ты — последний перелёт осенний
за туманность млечного пути,
отраженье звёзд из тела в тени
не открытых космосом светил.
 
Я тобой дышу и задыхаюсь.
Я тобой живу — и не живу.
 
Я танцую одиночный танец
в зеркалах, разбитых наяву.
 
***
 
Кто хозяин в этом доме?
Сколько глаз и сколько лап?
Кто мяукает, кто воет,
кто стянул и жрёт  халат.
На окне и на диване,
на столе и под столом,
в кухне, в спальне, даже в ванне —
у меня всегда дурдом.
Съели тапки, стынут лапки,
то спина болит, то хвост,
шерсти целые охапки,
подрастает наглый пёс.
А еще одна дурында
притащила пять щенят.
Я бы выгнала, но стыдно —
не поймут и не простят
ни коты и ни собаки,
ни противный попугай.
То любовь у них. То драки.
Вот такой щемящий рай.
 
Дом большой и места хватит
всем, кого спасти смогу:
и непонятой собаке,
не прощеному  коту,
или голубю больному
или сбитой стрекозе..
 
Зверю рада я любому
И — тебе.
 
***
Я гоняю птиц на крыше.
Выше! Выше! Ещё выше!
Так хочу к тебе поближе,
чтобы ты меня услышал  —
как стучит и как не дышит.
Выше! Выше! Ещё выше!
 
Ярче солнца. Легче ветра.
Облаком, туманом, спектром
разноцветных капель утра.
Небо. Небо - незабудка.
Дождик летний, росы скосов,
снега прошлого заносы.
Выше! Выше!
Чтоб услышал...
 
Жжёт по венам кровь крапивой.
Далеко ты, мой любимый.
 
2020