Короли бензоколонок или контора дяди Сэма. Глава 7

Глава седьмая. Стая диких гусей на заснеженном поле.

«Если историю нельзя восстановить,
ее надо придумать»
Евгений Бобков

Как можно догадаться по названию главы и эпиграфу к ней, автор сподвигся на лирическое отступление.
Как один из героев «Королей бензоколонок», он решил познакомить читателей с историей своей семьи. При этом образы, события и факты из жизни героя, не только имели место быть, но, возможно, стали плодом его богатого воображения.
Итак, начнем с самого начала – с фамилии.

История фамилии Бобков.

Версия 1 – Tатарская. Чагатай Бобок.
Xан Золотой Орды (в 1266–1282 гг.) Менгу-Тимур,  внук хана Батыя, добившийся укрепления независимости Золотой Орды от Каракорума (ставки Чингисхана), начавший чеканить монету со своей тамгой (родовым знаком), совершивший вместе с союзными русскими князьями походы на Византию, Литву, Кавказ, освободивший русскую православную церковь от уплаты дани Золотой Орде, так вот, хан Менгу-Тимур, отдал свою дочь, известную только по православному имени – Анна, в жены Фёдору Ростиславичу, князю Ярославскому.
Доверенным лицом хана и телохранителем Анны был дальний родственник Менгу-Тимура – крымский эмир Чагатай, по прозвищу Бобок. Имя его, скорее всего происходит от
«бобкового дерева» или «лавра благородного» – растения столь популярного в Крыму. Позднее Менгу-Тимур назначил Бобка своим баскаком.
Баскаки контролировали местные власти, в XIII–XIV веках собирали с русских земель дань Золотой Орде. Также баскаки вели учёт населения в завоёванных землях.
В распоряжении баскаков могли быть большие вооружённые отряды для обеспечения своевременного сбора дани.
В 1297 году Бобок женился на местной славянской девушке Анастасии, дочери старейшины Тверской дружины Димитрия Владимировича и ревностно исполнял свои обязанности баскака. История умалчивает о дальнейшей судьбе Бобка… Возможно, он погиб во время Тверского восстания 1327 года – первого крупного восстания русских против монголо-татарского ига, которое было жестоко подавлено совместными усилиями Золотой Орды, Москвы и Суздаля, что фактически привело к перераспределению сил в пользу Москвы, подведя черту под четвертью века соперничества Москвы и Твери за верховенство в Северо-Восточной Руси. Но корни свои на Тверской земле Бобок
пустил, дав своим потомкам фамилию Бобков. Исторические свидетельства фамилии Бобков можно найти в указателе переписи населения Древней Руси в эпоху Ивана Грозного. У государя существовал специальный реестр княжеских и благозвучных фамилий, которые даровались близким только в случае похвалы или награды.

Версия 2 – Французская – Месье Бодуэн де-Куртене.
12 июня 1812 года армия Наполеона переправилась через реку Неман, вторглась
в пределы Российской империи и начала военный поход на Москву.
Но уже 7 сентября состоялось судьбоносное Бородинское сражение, которое фактически
предопределило исход Отечественной войны1812 года. Французы были разбиты и обращены в бегство. Император Франции Наполеон, покидая остатки своей разгромленной «великой армии», признавался: «Правда, я потерял в России двести тысяч лучших французских солдат, о них я действительно жалею».
Толпы военнопленных наполнили города и села России. Часть из них после освобождения в 1814 году предпочла навсегда остаться в России: приняли
подданство, поступили на государственную и частную службу, завели семьи, а некоторые поменяли и вероисповедание.
Французы работали инженерами, учителями, кулинарами, строителями. В Тверской губернии, в городе Кашин французы обустроили по самым высоким европейским требованиям того времени местный городской сад.
А в селе Кушалино (ныне Рамешковский район) было большое французское кладбище, которое к настоящему времени утрачено. Там хоронили солдат и офицеров французской армии, умерших во время этапирования вглубь страны.
Одним из обрусевших военнопленных был месье Бодуэн де Куртенэ, работавший ландшафтным архитектором в Бежецке. Его правнук Филипп де Куртенэ (Филипп Иванович Куртенёв) служил военным топографом в Тверской губернии. В 1898 году, во время служебной командировки в деревне Дубровки он проживал в доме крестьянина Николая Бобкова. Тогда-то и вспыхнул бурный роман между Куртенёвым и женой Николая – Марфой Бобковой.
Михаил Николаевич Бобков – мой дед – внебрачный сын Филиппа де Куртенэ.
Потомство по линии Михаила Николаевича: Евгению, Юрия, Валентина и Геннадия
в деревне стали называть «французами», ибо всем своим видом они отличались от местного населения – способные к наукам, аристократически изящные и мелкокостные, по-южному эмоциональные, черноглазые брюнеты, а некоторые по-французски грассирующие букву «р».

Версия 3 – Графская – Александр Бобков.
Часть 1 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 120 гласит:
«Александр Бобков вступил в службу в 1776 году. 3 апреля1786 произведен Коллежским
Асессором, и находясь в сем чине, пожалован 10 марта1789 на дворянское достоинство. Прилагаю дипломом, с коего копия хранится в Российской Герольдии – учреждении, ведающим толкованием и составлением гербов».
Описание герба:
«Щит разделен перпендикулярно на две части, из коих в левой в голубом поле изображены крестообразно две Шпаги остриями, обращенные вверх; в правой части в золотом поле из облака выходящая Рука, держащая Карту. Щит увенчан дворянскими шлемом и короной. Нашлемник: три страусовых пера. Намёт на щите голубой, подложенный золотом».
В заслуживающих внимание летописных записях граждане с фамилией Бобков относились
к сословию аристократии из русского муромского и тверского мещанства в XVIII-ХIХ веках и имели значительную государеву привилегию.
Деревня Дубровки Тверской губернии в конце XIX века была вотчиною праправнука Александра Бобкова – Романа Бобкова и его жены Марины. Многие крестьяне получили эту фамилию от своего благодетеля за преданность и трудолюбие.

Версия 4 – Еврейская – Жека Боб или Евгений Бобкис.
Евреи появились в Твери во второй половине XIX века. Селились они в районе бывшей
Сенной площади (ныне площадь Лизы Чайкиной). В большинстве своем это были кантони-
сты (рекруты), отслужившие 25 лет в царской армии и мастеровые. Еврейская община Твери была сравнительно небольшая, но богатая. Среди членов общины были: лесопромышленник Абрам Димант, купец второй гильдии Эмануил Гедеонович, а также фельдшеры, аптекари, зубные врачи. Но основная масса евреев были мастеровые: перчаточники, шляпники, сапожники, портные, часовщики, мелкие торговцы.
Многие вели дела в деревнях губернии, где работали бродячими торговцами – «офенями».
Кстати, эти офени и создали новый язык общения» не для чужих ушей». Впоследствии язык был перенят уголовной средой, и стал называться феней. Разговаривать на таком языке – «ботать по фене».
Одним из таких «офень» был Евгений Бобкис. «Бобкис» (как и «цацкис»») на идише означает «мелочь», «безделушка», а также «побрякушки» в смысле «ювелирные изделия».
Евгений Бобкис был сыном тверского ювелира Велвела Бобкиса, но ни семейный бизнес
отца, ни работа офеней не были по душе юному искателю приключений. Когда хочешь всего, сразу и сейчас – не можешь не преступить закон. И Евгений стал налетчиком.
В конце 70-х годов XIX века, после серии дерзких ограблений банков в Санкт-Петербурге и Москве, банда Бобкиса, который стал известен в криминальном мире как Жека (финский нож) Боб (патрон),была вынуждена лечь на дно и на несколько дней под видом офень остановилась в деревне Дубровки Тверской губернии.
В память о лихом налетчике Жеке остался в деревне Дубровки симпатичный малыш по имени Иван, а потомкам Ивана – обрусевшая от Бобкис, фамилия Бобков, а также восточный профиль, бесшабашный характер, неуемная предприимчивость и воровской жаргон, укоренившийся в лексиконе местного населения:
– «ксива» – от еврейского «ксивэ» – брачный документ
– «малина» – от еврейского «мелуна» – ночлег
– «шмон» – от еврейского «шмона» (восемь) – обыск в тюрьме в 8 вечера
– «мусор» – от еврейского «мосер» – шпион
– «халява» – от еврейского «xалав» – молоко, которое в еврейских общинах по пятницам раздавали неимущим.
Дальнейшая судьба самого Жеки Боба недо-стоверна. Ходили слухи, что видели его в Одессе, откуда он отправлялся в дальние заморские страны…
В 1995 году в архивах Бэйлорского университета, штат Техас, неизвестным науке исследователем были найдены документы, подтверждающие факт прибытия в порт Гамильтон в 1901 году некоего Юджина Бобкофф, который в последствии натурализовался и получил американское гражданство.
Согласно переписи населения США от 2020 года в настоящее время в штатах Техас и Пенсильвания проживает 54 семьи с фамилией Бобкофф.

Однако, шутки в сторону. Хоть мне очень близка история разбойника
Жеки Боба, но меня, Евгения Бобкова (Юджина Бобкофф) вовлек в великую аферу под кодовым названием «Приключение длиною в жизнь» мой отец – Бобков Валентин Михайлович.

Вот краткая характеристика моего папы:
«Мой папа объехал полмира,
Он жил, как хотел, он был сам по себе!
Мой папа всегда был кумиром
Моим и моих хулиганов друзей!
Мой папа щедро, как Данко,
Делился душевным теплом.
Когда ж доставали зануды и хамы,
Он их посылал далеко! И легко!
Он, обменяв космонавта на франки*,
Взял лихо штурмом на раз, два, три
Париж, Цюрих, Прагу, Берн, Касабланку
И африканскую Конакри.
Мой папа достойно, с красивой осанкой,
Продефилировал на раз, два, три
Через Тебриз, Тегеран, Исфахан
И африканскую Конакри.
Он в пробковом шлеме, подобно танку,
Джунгли расчистил на раз, два, три
В Дели, Карачи, Джакарте, Шри Ланке
И в африканской, блин, Конакри.
Мой папа Есенинской гулкой ранью
Гордо прошёл на раз, два, три
Нью-Йорк, Вашингтон, Филадельфию, Брайтон
И африканскую Конакри.
Мой папа жил честно, открыто и ярко!
Без зависти, без сожалений совсем...
Мой папа всегда привозил нам подарки.
Вот список лучших, завидуйте все!
Из Парижа – лиловые туфли на диво!
Из Берна – швейцарских часов пары три!
Из Сингапура – игрушек красивых!
И тётку эбеновую – из Конакри!
Да, помотала жизнь-шарлатанка!
Вот папы этапы Большого Пути:
Прага, Париж, Цюрих, Берн, Касабланка,
Тебриз, Тегеран, Сингапур, Исфахан,
Карачи, Дакар, Дели, Джакарта, Канди,
Нью-Йорк, Вашингтон, Филадельфия, Брайтон,
Коломбо, Бомбей, Орувэлла, Харьков
И африканская Конакри!

*Фотографии первого космонавта Юрия Гагарина в апреле 1961 года были бесценны. Папа, прихвативший на сувениры 20 фото героя космоса, продал их парижским таксистам из русских эмигрантов за баснословные деньги. Тогда в русской диаспоре Франции полагали, что Юрий Гагарин принадлежит к древнему дворянскому роду Гагариных, чьи потомки обосновались на берегах Сены. Благодаря этой удачной сделке папа и его бригада монтажников-высотников, летящих через Париж на работу в
Африку, сытно и пьяно прожили три дня в городе огней, красоты и гурманов.

Папа показал и доказал мне, что все возможно! Что мечты сбываются!
Что надо хотеть и не сдаваться. Что надо продолжать бороться, даже когда
проиграл. За это я ему благодарен, за это я его уважаю и люблю.
Конфуций учил, что лучше умереть, чем отказаться почитать родителей.
Этому правилу я следую всю свою жизнь.

Посвящение отцу.
Утро воскресным рассветом дрожит,
Тихо стучится в оконце…
Мирно, как кошка, клубочком лежит
на подоконнике солнце…
День беззаботно мгновенья крошит
в чашу по имени Детство…
Время ещё никуда не спешит…
И все ещё молод отец мой…
Мир неизвестен и ярок стократ,
Полон надежд и желаний.
А за окном – белоснежный фрегат
ждёт покорять океаны…
На горизонте – мечты силуэт,
а в парусах алых – ветер…
Я – своей жизни кузнец и поэт,
молод, беспечен, бессмертен!
Время уходит сквозь пальцы водой,
в пригоршне прах оставляя…
Не избежать мне прощанья с собой,
ну а пока – помечтаю:
Утро воскресное… Пахнет росой…
И прилетел, наконец-то,
гостем нежданным с ночною грозой
из дальних странствий отец мой...

Дорогой отец.
Мы живём, учимся, работаем, взрослеем,
встречаемся с людьми, выстраиваем отношения, заводим друзей, создаём семью, растим
детей и внуков, расстаёмся с любимыми людьми, готовимся к вечности…
И, возможно, никогда не узнаем, какими мы остаёмся в памяти тех, с кем мы росли, дружили, враждовали, кого любили, и кто любил нас.
Да, о нас будут вспоминать по поступкам, но также и по словам.
Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся… Случайно оброненное слово, забытое раз и навсегда, становится для кого-то нашей визитной карточкой, нашим реноме. И по слову, по фразе, нас будут вспоминать и близкие люди, и те, которых мы уже никогда не вспомним.
Я вот помню, как в далёком 1964 году в Коломбо, на Цейлоне, где ты строил металлургический завод, ты сравнил пузырьки газа, в открываемой бутылке кока-колы, с махновцами, бегущими на базар грабить селян. Гениально!
Для меня, конечно. Но, ведь, все на свете субъективно и индивидуально. И свою, и чужую жизнь мы воспринимаем по-разному. Для меня ты всегда был, есть и будешь героем-красноармейцем, сражающимся с махновцами, героем моего времени.

Отец…
Как много в этом звуке
для сердца моего слилось…
Как чутко в нем отозвалось:
И детства запахи и звуки,
и радость встреч, и боль разлуки,
и то, что в жизни удалось…
Как странно все переплелось…
Твои натруженные руки,
твои израненные руки
нас всех кормили столько лет…
Любви и щедрости обет
ты дал семье, друзьям, соседям
наперекор житейским бедам.
Мой вечный странник, непоседа,
задира, псих, авантюрист,
неисправимый оптимист!
«Всегда вперёд!» – вот жизни кредо
Миxалыча – отца и деда.
Мой Дон Кихот – В.М.Бобков,
живи сто лет! И будь здоров!»

Вы спросите, а почему в лирическом отступлении автора так много посвящений отцу и
нет слов о маме? Отвечаю. Это компенсация за десятилетия отчужденности и напряжённости в наших с ним отношениях.
Всю свою жизнь я пытаюсь доказать своему отцу, что я, как и он, независимый, самостоятельный и успешный человек. Но, как это часто бывает, сложно достучаться до сильной личности, такой как мой отец, ведь он и в свои девяносто, перефразируя Владимира Маяковского, «любит планов своих громадьё, размаха шаги саженьи».
Он, self-made man, живет в созданном самим собой мире. Что там у него в приоритете? Никто не знает. Главное, что он счастлив. Это надо понимать и уважать. И радоваться за него. Мои посвящения отцу – это запоздалые слова сыновней любви ему и уже никогда не сказанные маме…
С мамой, моей синеглазой Ниной, у меня совсем другие отношения. Она всегда была моим Другом и доброй советчицей. Иногда мне кажется, что «в тихую лунную ночь, когда слышно, как в сердцевине каштана ядрышко гложет червяк», вместе с образом из хокку Мацуо Басё приходит ко мне откровение: мама и сейчас слышит, понимает, прощает, любит меня. Мама гордится мной.
После ее смерти моим Другом и конфидентом стала моя жена Ира.
И я этим очень дорожу.
Ну, и чтобы puzzle (мозаика) моей семьи полностью сложилась, сделаю важные признания. Я рад, что для своего младшего брата Александра я стал не только старшим, но и уважаемым братом, не только нужным, но и важным человеком в его жизни.
Я рад, что мои отношения с сыном Димитрием такие же, как были у меня с моей мамой.
Надеюсь, что когда-нибудь он захочет мне доказать то, что я всю жизнь доказываю своему отцу. Верю в его Удачу. Он – счастливчик по жизни, ведь повезло же
ему с женой – прекрасной Машенькой, Машей, Марией Витальевной, подарившей нам с Ирой наше бессмертие – Маргариту и Маркуса. Если бы еще, когда-нибудь, мои внучка и внук смогли прочесть эти строки, я был бы счастлив…

Причем же здесь гуси, упомянутые в названии главы, спросите вы?
Дело в том, что дикие гуси в классической восточной поэтике –
это вестники любви и дружбы. Они – символ потерянных любимых и друзей,
потерянных от неприкаянности и обреченности. Образ диких гусей особенно востребован у душевно-трепетных поэтов в период весеннего и осеннего обострения.
Вот и мне нынешней весной, наполненной щемящей тоской, вызванной смертоубийственным коронавирусом, кажется, что я и есть тот самый неприкаянный, обреченный, перелётный гусь, растерявший любимых, друзей, себя…
Когда я вижу этих птиц в небе, то невольно начинаю их считать.

Считалка.
«Девять серых гусей – путь неблизкий на запад…
Восемь грустныx вестей – поздней осени запах…
Семь рассеянных нот – неизбежность печали…
Шесть теней у ворот – старость или усталость?
Пять счастливейших дней: море, солнце, беспечность…
И четверка друзей, и надежда на вечность…
Три желания скрытых, сокровенных, заветных…
Две подруги забытых, любящих безответно…
И снова по кругу бежим мы бессрочно…
И старому другу не пишем ни строчки…
А жизнь пролетает, увы, бестолково…
И так не хватает нам доброго слова…
Грустим, сожалеем, мечтаем о прошлом,
А плащ мушкетёрский на полку заброшен...
На старом диване лежим и скучаем,
От нечего делать считалку считаем:
Раз, и… Две подруги забытых…
Три желания скрытых…
И четверка друзей…
Пять счастливейших дней…
Шесть теней у ворот…
Семь рассеянных нот…
Восемь грустныx вестей…
Девять серых гусей…»

И еще о гусях и друзьях.
Хочу искренне поблагодарить моего друга Валерия Мартыненко.
Мы с ним познакомились в 1987 году в Египте, где более трех лет работали по контракту на заводе огнеупоров в городе Эль-Таббин.
Судьба свела нас, когда нам было уже за тридцать. За плечами были значительные успехи, серьезные амбиции и корыстные интересы, то есть солидная история жизни, в которой все ниши были уже распределены и заполнены. Тем не менее, Валера стал и вот уже 33 года остается моим ближайшим и преданнейшим другом. Благодаря ему я не только продлил свое пребывание в стране пирамид, но и смог увидеть Каир, Порт-Саид, Александрию, Луксор, Асуан, Абу-Симбел, Хургаду, Эль-Аламейн, Шарм эль
Шейх, а также Восточную пустыню, где мы, заблудившись в ночи, нелегально пересекли границу Египта с Суданом…
То было счастливое время нашей жизни. Но главное, что Валера сделал для меня –
заставил вновь поверить в себя. В 2005 году, находясь в США на конференции по огнеупорам, Валера, навестил меня в моем одиночестве…
Тот период своей жизни я выразил строчками:
«Вот и еще один день,
вспомнить который мне лень,
будет завтра:
шум, суета, беспробудность,
тоска и печаль…
Все тот же тлен,
и себя так отчаянно жаль...»
Увидев мое плачевное состояние духа и медленное, но уверенное погружение на дно стакана, где, как я ошибочно полагал, ждет меня встреча с Истиной, Валера предложил вспомнить молодость и записать песни, сочинённые мной еще в середине восьмидесятых. С его помощью был выпущен мой первый диск, а затем еще восемнадцать! Авторские песни стали моим откровением и творческим
дневником. Как говорят: заведи себе дневник – и не заметишь, куда он тебя заведет.
Мой песенный дневник в конечном итоге привел меня к написанию данного литературного опуса.