Танец Вереска и Стали

Окончен бой. Поля в рубцах и шрамах,
И тишина, что тяжелей свинца.
Мир, что стоял на погребальных драмах,
Надел подобие алого венца.

Но мир был хрупок, словно лед весенний,
Пропитан кровью, горек, как полынь.
И в душах тех, кто выжил из сражений,
Война оставила свою святынь —

Холодный пепел, память о потерях,
И сталь, что стала продолженьем рук.
И в этом мире, в суеверных дрязгах,
Был рыцарь, что не ведал слова «друг».

Его звала молва «Железным Грифом»,
Сэр Кайден, чей спокойный, твердый взгляд
Был выкован с безжалостным изыском,
Как и клинок, не знавший в битвах врат.

Его душа, закованная в латы,
Не знала слез, не ведала тепла.
Он был солдатом, верным и крылатым,
Чья жизнь лишь службе королю текла.

Иной любви, чем к знамени и стягу,
Не знал он. Иной радости вовек,
Чем гордый миг, когда навстречу врагу
Он вел свой полк сквозь пламя алых рек.

А в стороне от замков и от трона,
Где тракт кончался, уходя во мрак,
Стоял, как страж, угрюмый и бездонный,
Лес Сумеречный — ведьминский очаг.

И слухи шли от хутора к таверне,
Шептались люди, пряча в страхе лик,
Что в той глуши, в своей лесной берлоге скверной,
Живет отшельница, чей зол язык.

Лиора. Имя — словно шелест веток.
Но для крестьян — проклятие и мор.
Она, мол, губит скот, портит деток,
Наводит порчу, ткет зловещий сор.

Никто не видел. Но людская злоба —
Художник лучший вымыслам своим.
И вот уже от колыбели к гробу
Её боялись, как геенны дым.

Дошли до короля те пересуды,
Чтоб показать незыблемость венца
И прекратить крестьянские причуды,
Он кликнул верного ему бойца.

«Сэр Кайден! — глас монарха был спокоен. —
Народ мой ропщет. В страхе их поля.
Ты, как никто, всегда был славный воин.
Очисти от нее мои края!

Отправься в лес. Найди ту нечестивку.
Избавь от ведьмы мой покорный люд.
Сожги её лачугу и похлебку,
И пусть в лесах покой они найдут».

Приказ был ясен. Цель была простая.
Еще одна задача, новый бой.
И рыцарь, головой своей кивая,
Привычно принимал удел любой.

Он не искал ни правды, ни сомнений.
Есть только долг, присяга и устав.
Для Железного Грифона, для Кайдена
Лишь тот, кто слаб, всегда бывает прав.

Он собрал отряд — надежных, верных братьев,
Что шли за ним по росчерку меча.
И не было в их душах и проклятия
К той, что сейчас была обречена.

И вот уже подкованные кони
Несут их прочь от каменных столиц
Туда, где в сумраке деревья стонут,
Где ждет его вердикт безмолвных лиц.

Он ехал покарать исчадье мрака,
Не ведая, что этот темный лес
Разрушит мир привычного порядка
И в сердце сталь низвергнет до небес.

Лес их встречал молчанием угрюмым,
Сплетеньем веток, сумраком седым.
Отряд шагал, ведомый гулким шумом
Своих шагов, за рыцарем своим.

Они искали логово уродства,
Зловещий скит, где черепа в пыли,
Где в котлах варят зелья для колдовства,
Где вороны гнездятся у земли.

Сэр Кайден шел, как воплощенье стали,
Не зная страха, не ища путей.
Его глаза холодным льдом блистали,
Он был охотник, не один из тех,

Кто вздрогнет, если хрустнет ветка глухо,
Иль филин ухнет в темной вышине.
Он шел исполнить волю, а не слухи,
И был уверен в ведьминой вине.

Но тракт их вывел на поляну света,
Где пели птицы, и журчал ручей.
Земля была теплом весны согрета,
И воздух был прозрачней и свежей.

И он увидел. Не каргу с клюкою,
Не сморщенную тварь из страшных снов,
А девушку, что нежною рукою
Лечила рану средь густых кустов.

Пред ней олененок лежал покорно,
И взгляд его был полон детских слез.
Она шептала что-то так минорно,
Касаясь ранки лепестками роз.

И длинные, как ночь, струились косы,
А взор ее, когда он поднялся,
Был словно лес весенний после гроз —
В нем изумруд и зелень мха сплелися.

Сэр Кайден замер. Вся его отвага
И цель его развеялись, как дым.
И слово «ведьма» стало вдруг корягой,
Бессмысленным, нелепым и чужим.

Он шагнул вперед. Хрустнула валежина.
Она не вскрикнула, не пряча лик,
Лишь взгляд ее, как лезвие кинжала,
В глазах — ни страха, только в них на миг

Мелькнула сталь. Такая же, как в битве
Он видел у отчаянных бойцов.
И Кайден понял — в трепетной молитве
Она не ищет помощи богов.

«Ты — та, кого зовут лесною ведьмой?» —
Спросил он хрипло, меч не обнажив.
Она в ответ: «Я лесу поклялась служить,
Чтоб каждая душа могла в нем жить.

«Моё проклятье — это слух нелепый,
Чтоб не вредил лесному миру враг.
Моё колдовство — травы, корни, стебли,
Чтоб исцелять беспомощных бедняг».

И в тот же миг внутри него столкнулись
Мира два, словно встречных два клинка.
Его приказы, клятвы — всё качнулось,
И треснула гранитная броня.

Один мир — Сталь. Присяга. Честь. Корона.
Железный кодекс, выжженный в душе.
И правота простого легиона,
Что выполняет долг на рубеже.

Другой мир — Вереск. Этот взгляд глубокий.
Сочувствие, что било, как родник.
И эта хрупкость, с силой одинокой,
Что защищает жизни каждый миг.

Как можно ей исполнить приговор?
Как эту деву ввергнуть в мрак и грязь?
Сломать, как ветку, бросить на позор,
Слепому долгу своему молясь?

И совесть, что спала под толщей лат,
Проснулась, обжигая изнутри.
Он слишком долго был простым солдатом.
«Замри, — шептал приказ. Душа — "Не ври!"»

Он обернулся к воинам устало,
Скрывая бурю, что рвала на часть.
«Её здесь нет. Она ушла, пропала.
Но не уйдет от королевской власти.

Я выслежу. А вы ступайте к замку.
Здесь след один, отряд не нужен мне.
Я сам поставлю ведьму в злые рамки».
И ложь легла на сердце, как в огне.

Солдаты, ропщут, но не смеют спорить.
Их капитан — закон, их бог и суд.
Они ушли. И лес, готовый вторить
Лишь тишине, наполнил всё вокруг.

Остался Кайден. Рыцарь. Воин. Палач.
Впервые в жизни преступивший долг.
Чтоб защитить ту, чей невинный плач
Услышал в нем не грифон, а волк.

И волк тот выл от боли и смятенья
Под ледяной броней былых побед.
Свершился первый шаг его паденья.
Иль, может, первый шаг навстречу свету?

Отряд ушел. Лес поглотил их звуки,
И Кайден снял свой кованый шелом.
Впервые он почувствовал, как руки
Дрожат не от сраженья, а о том,

Что он теперь — обманщик, лжец, предатель.
Но, глядя вглубь зеленых этих глаз,
Он знал, что не был никогда богаче,
Чем в этот миг, в свой самый горький час.

Он остался. Под предлогом зыбким,
Что след ведуньи ищет в тишине.
И этот шаг, что был большой ошибкой,
Открыл дорогу к самому себе.

И потекли их дни и ночи тайно,
Как ручеек, что ищет путь к реке.
Он постигал ее науку тайно,
Учась не думать о своем клинке.

Лиора лес ему свой открывала,
Как книгу, где понятен каждый слог.
Где даже смерть была всегда началом,
И каждый малый листик не был одинок.

Она учила слушать пенье сосен,
Смотреть, как утром дышит мох седой,
Как в паутине капли рос наносят
Узор из перламутра над травой.

Он, воин, что привык рубить и рушить,
Видал лишь древесину и проход.
Она его учила видеть, слушать
И понимать, как жизнь берет восход.

А он, в ответ, под кронами густыми,
Где свет луны ложился на траву,
Ей говорил о людях, о пустыне
В его груди, где жил он наяву.

О битвах, где терялись честь и лица,
О славе, что горчила, как зола.
О том, как одинок он был в столице,
Где свита льстила, но не обняла.

И начался их танец странный, дикий —
Союз двух сил, что вечно шли войной.
Танец Стали в зарослях гвоздики,
И Вереска под стальною броней.

Он, неуклюжий, в этом мире зыбком,
Учился тишине, движеньям трав.
Она, с ее доверчивой улыбкой,
Являла волю, свой стальной устав.

Она была хрупка, как ветка ивы,
Но защищала лес, как верный страж.
И Кайден видел в ней порыв тот львиный,
Что зажигал в нем боевой кураж.

Любовь пришла, как тихая зарница,
Без клятв, без слов, без пламенных речей.
Она зажглась в его душе, как спица,
Пронзив кольчугу сотен злых ночей.

Невозможная. Запретная. Слепая.
Но оттого лишь ярче и сильней.
Он, сердце изо льда в себе скрывая,
Впервые отдал сердце только ей.

Но время шло. А при дворе росла
Тревога, как сорняки среди камней.
«Где Грифон? Почему так долго
Не может сладить с ведьмою своей?»

И слухи, словно змеи, расползались,
По залам замка, по углам палат.
Что рыцарь предал, что его связали
Колдуньи чары, бросив честь под кат.

И вот гонец, измученный и потный,
Доставил свиток с сургучом сухим.
Ультиматум, ясный и бесплотный,
Был королем ему ниспослан им.

«Иль голова её падет на плаху,
Как знак твоей незыблемой руки,
Иль ты, познав предательскую славу,
Своей главой заплатишь за грехи».

Сэр Кайден стиснул пергамент в своей ладони.
Мир рухнул. Тишина лесных дорог
Распалась. Он стоял, как конь в загоне,
Пред выбором, что сделать он не мог.

Сталь или Вереск. Долг или бессмертье
Души, нашедшей наконец причал.
И он смотрел, как в тихом безмятежье
Лесного дня их ветер обвенчал.

И понял всё. Что время истекло.
Что танец их подходит к той черте,
Где сталь должна сломаться, как стекло,
Иль вереск сгинуть в вечной пустоте.

Король не ждал. Терпенье — не корона,
Его не носят те, кто прав всегда.
И вот уже отряд от бастиона
Скакал во мрак, как кара и беда.

Их вел Рагнар — безжалостный и грубый,
Капитан, чья слава — шрамы на лице.
Кто знал Кайдена, как свои же зубы,
И чтил лишь силу в золотом венце.

Приказ был ясен: привести ее в цепях,
Живой иль мертвой — трону всё равно.
А если Грифон встанет на путях –
Счесть предателем. Всё предрешено.

И казнь на месте. Без суда и права.
Короткий путь для тех, кто предал сталь.
Так королевская решается расправа,
Смывая честь, стирая боль и даль.

А Кайден с Лиорой в своей лачуге,
Под сенью дуба, что века стоял,
Не знали о сгущающейся вьюге,
Что их последний танец предвещал.

Он ей сказал про всё. Про ультиматум.
Про то, что выбор сделан. Он готов
Бежать, уйти, стать изгнанником проклятым,
Лишь бы спасти её от злых оков.

Она молчала, лишь рукою тонкой
Касалась шрама на его щеке.
И в тишине лесной, звенящей, звонкой,
Они застыли, словно на клинке.

И в этот миг из-за стволов сосновых
Возникли тени в блеске злых мечей.
Отряд Рагнара в латах венценосных
Стоял, как стая сумрачных сычей.

«Сэр Кайден! — крикнул капитан сурово. —
Ты предал всё, чем жил и дорожил!
Опомнись! Отойди! Даю я слово,
Король простит, коль ты ему служил!»

Он звал к его былой, холодной славе:
«Не пачкай имя Железным Грифоном
Союзом с ведьмой! Ты не для забавы
Был выкован войной, огнем, мечом!»

Но Кайден встал. Спокойно, без порыва.
Клинок, что в ножнах спал, покинул тень.
Он встал живым щитом от их прорыва.
Вступая в танец гибельных сплетений.

И он сказал, и голос был спокоен,
Как гладь пруда перед последним льдом:
«Я слишком долго был лишь верный воин,
Служивший короне из стали и оков.

Теперь служу я сердцу. Плоти. Взгляду.
И жизнь её, что здесь горит свечой,
Дороже мне и чести, и награды».
И он взмахнул сверкающим мечом.

И грянул бой. Не битва армий громких,
А танец стали, ярости, мольбы.
Он защищал не бастион в обломках,
А хрупкий мир у девичьей судьбы.

Он был как вихрь. Гений обороны.
Он парировал, бил, крушил, рычал.
Но против десяти мечей каленых
Даже Грифон победы не стяжал.

Лиора рядом. В страхе и смятеньи
Она взывала к силам из земли.
И корни оплетали в исступленьи
Ноги солдат, что к ней так злобно шли.

И ветер выл, сбивая с ног пехоту,
И тьма сгущалась, закрывая свет.
Но что природа против той работы,
Где сталь поет свой гибельный сонет?

Клинок вонзился в бок ему. Глубоко.
Он охнул, покачнулся, как тростник.
И в мире стало пусто и жестоко.
Он падал, видя лишь последний миг:

Солдат, оскалясь, замахнулся сталью
Над той, что замерла, открыв уста.
И Кайден, со своей последней болью,
Сорвал кинжал с ремня из-под щита.

Бросок был точен. Словно продолженье
Его руки, его души, его любви.
Кинжал вонзился в горло на мгновенье,
Убийцу утопив в его крови.

Но было поздно. Рядом меч сверкнул.
И алый цвет на платье расцветал.
Лиора тихо на траву шагнула,
И мир ее померк и замолчал.

Она упала рядом с ним. Бессильно.
Их руки встретились в последний раз.
И смерть, что шла за ними так всесильно,
Соединила их в прощальный час.

Их танец кончился. Сталь и Вереск пали.
Две жизни, две судьбы, одна цена.
Под небом, где их души улетали,
Царила гробовая тишина.

Лежал пред ним не воин тот, суровый,
Не Грифон, чей удел — лишь боль и рок,
А человек, любовью околдованный,
Что пал, спасая трепетный цветок.

Их ярость схлынула, как мутная вода,
Оставив стыд и горькую вину.
Они убили честь. И навсегда
В душе своей посеяли войну.

Их капитан, что чтил лишь сталь и силу,
Взглянул на руки, сжатые в траве.
И что-то человечье в нем пробило
Броню приказа в черствой голове.

Он молча развернул отряд усталый.
Без слов, без трофеев, без победных труб.
Они ушли. И лишь закат кроваво-алый
Смотрел на пару неподвижных губ.

А лес молчал. Он принял их в объятья,
Как мать дитя, что окончило свой путь.
Скрывая тайну страшного проклятья
И дав любви их вечной отдохнуть.

Прошли года. Сменились поколенья.
Их плоть успело время в прах облечь.
Но место их последнего сраженья
Смогла молва народная сберечь.

Легенда родилась на той поляне,
Где кровь смешалась с утренней росой.
О чуде, что явилось в злом тумане,
О смерти, что поспорила с судьбой.

Там, где упал сэр Кайден, рыцарь верный,
Пробился плющ, невиданный землёй.
Жесткий, словно сталь, тускло-серый,
Чтоб стать для вереска живой бронёй.

А там, где сердце девы замолчало,
Где кровь её впитала в себя мгла,
Куст вереска невиданного, алого,
Цветами яркими весной зацвел.

И год за годом, век за веком, молча,
Сплетался их посмертный, тихий быт.
Плющ обвивал тот кустик непорочный,
Как будто он — живой надежный щит.

Он защищал от ветра и метели
Цветы, что были ярче всех огней.
А вереск, прорастая в теле
Его стальных, нахмуренных ветвей,

Дарил ему свой цвет, и жизнь, и нежность.
И так они сплелись в одно навек.
Союз двух сил, двух судеб, двух мятежных
Сердец, что превзошли свой краткий век.

И люди, что приходили на поляну,
Смотрели, затаив в груди слова,
На этот танец, тихий и туманный,
Где сталь жива и нежность в ней жива.

С тех пор в народе говорят поныне,
Что крепче нет любви на всей земле,
Чем та, что Вереск сбережет в святыне,
А Плющ обнимет в непроглядной мгле.

Их танец вечен — символ той гармонии,
Что выше долга, власти и корон.
Где сталь сдалась перед простой агонией
Цветка, что был любовью защищен.

И в шелесте листвы, в сиянье алом
Живет их повесть, словно благовест.
О том, как Вереск со Сталью танцевали,
Навеки став легендой этих мест.