Два ударения

                Ударение первое

         Как не Каме-реке глазу тёмно, когда
         На дубовых коленях стоят города.

         В паутинку рядясь - борода к бороде -
         Жгучий ельник бежал, молодея, к воде.

        Так сейчас не пишут. Не могут. Такой глаз, такие
сложные метафоры – и от глаза, и от Бога – из последних,
могли тянуть, разве что Андрей Вознесенский, да Иосиф
Бродский. Но - не с таким сердцем. А почему? Да
 потому что последние строки – задыхание сердца:

          И со мною жена - пять ночей не спала,
          Пять ночей не спала - трёх конвойных везла.

          Вот отчего на Каме-реке - глазу «тёмно», как при
Иване Грозном.  Вот отчего - больное, гениальное
зрение «опального» поэта на дубовые колени города ставит.
          А вторая строфка – родная мне, старому байдарочнику!
          Выступает берег глухой реки из тумана, а у воды –
зелёные малышки-ёлки воду пьют. За ними, вплотную,
уступами поднимаются повзрослее ребята, есть уже и с
паутинками в бородках. Глаз – не оторвать. Тут уже
магия воли. Городские этого не поймут, к сожалению…
          А сквозь  поэта течёт, течёт, течёт  время: и
страшные города, стоящие на коленях, и сладкая воля
безлюдного дикого леса, и три конвоира с женой – и сам  -
«с головою в огне», медленно сходящий с ума…
         Это – Осип Мандельштам, сочинитель гениальных
загадок, «мучавший наугад жизнь на разрыв аорты»…

Ударение второе

        Из поэзии Пастернака. Читаю медленно.

       «Я кончился, а ты жива.
       И ветер, жалуясь и плача,
       Раскачивает лес и дачу.
       Не каждую сосну отдельно,
       А полностью все дерева
       Со всею далью беспредельной.
       Как парусников кузова
       На глади бухты корабельной.
       И это не из удальства
       Или из ярости бесцельной,
       А чтоб в тоске найти слова
       Тебе для песни колыбельной».

       Первая строка своей ясной правдой и мужеством признания
 не имеет аналогов в русской поэзии.
       Это - не «свеча горела на столе», это вся глубина любви –
 от мёртвого морского дна до жадных гребешков мятущихся волн…
       В одной строке!
       И жалуется ветер вместе с поэтом, и рвёт своё сердце,
раскачивая сосновый бор. И никому на всей земле нет дела,
почему заплаканы стекла окон дачи.
         Знает только поэт, только он один: это же друг его, ветер,
слова для него ищет! Тихие, нежные слова колыбельной песне.
         Тебе, любовь, тебе…
         Вот, что такое стихи не из сора, поднятого с земли.
         Вот, что такое – поэзия, которая выше всего,
выше даже сотворившего стихи поэта.