Дивненько

У Ивана Фёдоровича сегодня был его счастливый день: сегодня, одетый по полному параду, он шёл счастливо на работу, ожидая тех славных долгожданных наград, что сулило ему руководство. В мыслях он многократно прокручивал, какие же приятные слова соизволят уронить из своих ртов его руководители, но даже простое «Спасибо!» могло бы так здоров скрасить его день. Было бы здорово, если бы к этому дивному рукопожатию и, возможно, грамоте он бы получил и премию, чтобы славно погудеть с друзьями в гараже, вспоминая каждый прошлые деньки и те горести и радости, что учиняет каждому бестолковое начальство, основа государственного боссячества. Но, впрочем, что им с друзьями премия – один лишь такой радостный повод уже бы распахнул доступ к тёщиным запасам самогона и сарайчику с соленостями – и всё прошло бы на то стократное «ура» - которым обычно потчуют разное вшивое штабное генеральство – а тут бы его друзья – счастливые, разгоряченные, и уже втихую опрокинувшие по сто грамм – ждали бы его в гараже – и всенепременно под их крики пришлось бы ему опрокинуть боевой стакан самогоночки с соленым огурчиком – потом ещё сидели бы они долго-долго, тянули бы тихонько песни, которым легко взять за душу даже камень – и растопить их стальные лица – и ото всех тех мыслей Иван Фёдорович был столько счастлив, что его улыбка сразу же вызвала недовольство и подозрительные зырки у охранников на входе на работу:

- Вы почему улыбаетесь, - резко и сразу взмахивая дубинкой сказал охранник Жора. Такое богомерзкое, отвратительное, попахивающее жирком то ли имя, то ли кличка, то ли просто погоняло для девки полка:

- Пройдёмте, - сказал Жора Ивану Фёдоровичу, совершенно испортив ему всё настроение:

- А что за проблема-то? Вы отсканили мне своими сраными сканерами всё, вплоть до кишок – у меня скоро рак будет от ваших ухмылок и вечного загона под рентген, что Вам нужно? – резко и очень зря сгоряча выпалил Иван Фёдорович.

Жора тут же, не раздумывая замахнулся дубиной – Иван Фёдорович выставил кулаки – и всё: этого чудного повода было достаточно, далее уже камера и переданные материалы будут только про то, ка Иван Фёдорович напал на бедную сучку полка Жореньку. И всё. Все грядущие награды, вся вероятная радость от посиделок с друзьями – всё испарилось. Ведь, казалось бы – приспусти ты штаны, потерпи государственные потребности – и всё: и можешь идти получать награды и прочие святые радости, но нет – вот из-за этой несговорчивости, практически присущей, даже просто – сущей, или и вовсе – сучьей вот этой природы – вот из-за этого и происходят вынужденные принятия мер со стороны силовых и не очень структур. И поэтому-то Жора и шарахнул по башке Ивану Фёдоровичу, отчего он упал и небольшой кусочек черепа отлетел в сторонку. Жора был знатным умельцем укладывать всяких там Иванов Фёдоровичей. Вышли другие охранники, выслушали историю Жору – все обнялись, пожали руки, попки, потом рассмеялись и утащили Ивана Фёдоровича в неизвестном направлении.

Не дождавшись Ивана Фёдоровича домой – его жена Варенька, она же Варвара Тихоновна – пошла к нему на работу, чтобы узнать, не случилось ли чего-то. На что получила ответ:

- Нет. Не проходил такой через турникет. Забухал, видимо, и спит где-то, обосратый, - сказал ей Жора. Он смотрел в паспорт Варвары Тихоновны и вот это её имя – ну сразу не понравилось ему. Какое-то оно варварское, какое-то такое настырное, что ли – словно бы это имя сепаратиста, или бунтарки, а, может, и вовсе сатанистки или ещё и того хуже – латентной педофилки, скрывающей это всё за вожделеющими поцелуйчиками младенцев своих подруг, своих собственных детей и даже – что самое ужасное! – детей ничего не подозревающих о её этой необъяснимой тяге к детям соседей.

Слово за слово. За все эти выпытывания, эти голосения: «Да нет, не мог Ванечка.», «Его должны были сегодня награждать», «Он же весь светился», «А можно по камерам посмотреть?» - вот это по камерам, оно было последней каплей. Жора взял дубинку и пошёл к ней:

- Покиньте проходную.

Жора не учёл, что с Варварой Тихоновной был её старший сын, приехали его друзья – вся эта бестолковая негосударственная такая спонтанная сплоченность – она была раздражающей. Все они начали идти в двери, что-то голосить, спрашивать. Жора вспылил – и схватился за автомат.

Боже мой! – как же воодушевленно он стрелял, пули летели во всех, на каком-то автомате люди продолжали входить, а Жора всё стрелял и стрелял – из каморки вышел Пётр – другой охранник, он достал своё табельное и тоже принялся стрелять. Он выстрелов брызгала кровь, вылетали кусочки костей и зубов – под яркими лампами это было так завораживающе и красочно, кровь казалась новой нефтью – разводы которой блестят, растекаясь тонкой плёнкой по воде – отравляя всё – но так красиво и так чудно.

Потом Жора и Петя ходили и проверяли выживших, добивали их ножом. Обычным, кухонным: кто ж знал, что нужно будет подготовиться сегодня, взять какой-нибудь толковый, тактический или филиппинский нож, или мачете, ну что-то такое задорное – чтобы было весело фотаться на фоне этих лежащих ещё тёплых тел.

- Уфф. Уборки полно, - сказал Жора. Петя кивнул. Они позвонили старшему, затем все уныло прибирались, пилили тела, складывали в полиэтиленовые пакеты, затем скидывали в газельку. Потом всё стихло.

Всё это обставили как массовое сумасшествие сатанистов и оппозиционеров. «Тайные огнепоклонник, безумные сатанисты развернули компанию против нашего государства – и самогО,» - тут диктор сделал такую паузу, вознёс глаза к небу – куда-то справа – и там висел не портрет бога или икона – а такой здоровенный прекрасный, писанный маслом холст, где было нарисовано большое лицо, обрамленное сверху синим фоном, а в нижней части – шеей и воротником белоснежной рубашки, пиджаком, на котором не было ничего, кроме славных наград церкви – ибо не гнался вождь за наградами земными – но за духовными, всё делал для народа и страдал за народ – очень болел душой, в общем. Потом диктор вытащил платочек из верхнего кармана пиджака, протёр глаза от слёз, высморкался потёкшими через нос, видимо, обильными слезами, свернул платочек, снова протёр чистым уголком платочка глаза. И как-то бесновато уставился в камеру на смотрящих новости:

- Наша страна в очередной раз оказался под давлением безумцев из агрессивных потусторонних стран! Снова едва-едва удалось побороть поборников несправедливости и антигосударственности! Обнаруженная ячейка агентов всесветников – этих клеветников и практически – кяфиров рода человеческого – всех их давно следовало выжечь с лица нашей страны! Страны мужественной – полной радостей и чудесных сильных людей!

Смотря всё это – многие плакали, кто-то бился в истерике, очень малая часть подумывала уехать. Впрочем – ехать можно было куда угодно. Просто – было бы куда.

Отдельные люди не верили в этот случай на проходной – они начали собираться на мостовых, мешать проходу воинских парадов, празднования очередных побед и успехов, а также невероятных достижений в бизнесе, пекАрстве или беге на четвереньках. Отметим здесь этот прекрасный вид спорта: бег на четвереньках, бег этот сопровождался массовым рукоплесканием, многими экстатическими криками болельщиков и болельщиц и даже отдельными громкими криками «Вперёд к победе!» - от старта до финиша – нужно было бегать по длинным дорожкам, в начале и в конце которых были портреты вождя – добежав в одну сторону, следовало целовать портрет в номера, которые были обозначены на портрете, как на картинке коровы, где цифрами и линиями обозначены те или иные её части: голова, шейный отруб, лопаточный отруб и тому подобное – только названий не было – и каждый должен был помнить их сам: лобзанье ума, лобзанье радости, лобзанье сладости и тому подобное – этому учили с детского сада – и каждый знал в какой последовательности следовало целовать портреты вождя.

Так вот – эти отдельные, а в слове отдельные – уже чувствуется некая отчужденность ото всего общественного, государственного, ото всего, что политически единственно верно и даже свято – эти люди мешали. Конечно мешали. Их начали расстреливать, благодаря чему количество и качество прогосударственных и патриотических сил росло – и крепли основы государства, чётче стал шаг ходящих по улицам, и пропали бесцельно бредущие в поисках дополнительных шагов глупцы. Жизнь начала налаживаться, радеющая за своё население власть столкнулась с уменьшением народонаселения, которое почему-то не желало множиться, хотя, вроде бы, это самое действо – оно много приносит удовольствия и радостей, но отчего-то женская часть была мало патриотичной – для поддержания численности было проведено экстренное заседание – на котором прияли решение: собрать всех женщин в родильные лагеря, где они должны в удовольствии, заботе и радости – рожать народонаселение, обеспечивая его должный уровень.

К сожалению – ряд женщин начали накладывать на себя руки в этих лагерях. Для этого им начали отрубать ручки и ножки, впрочем, продолжая заботиться о них, миловать, радовать и всячески поддерживать. И эти прекрасные человеческие производственные отделы – производили бурно ценный человеческий ресурс, так нужный стране для процветания и здорового долголетия.

Где-то в неорганизованных частях страны ещё оставались очаги сопротивления распространившейся радости и гордости за развивающуюся страну. Их зачистку доверили теперь уже главе службы внутренней разведки – Жоре. Он, как положивший начало борьбе с антигосударственностью – стал тем чудесным светочем, который ведёт страну к светлому будущему по радужному пути мироздания.

Когда зацвела страна фабриками, когда план и факт народонаселения и его качество – были отлажены – настала наконец эра всеобщего блага – блага во имя вождя, его чудесных потомков – и многих дивных полковых сынов, сынуль, сыночек и потаскушек всех сортов. Да будут славны эти радостные дни! Славься вождь! Царствуй воля и дело его! Радуйся и ликуй – дивный и чистый народ! Народ полный верных и справедливых мыслей – и много лучше – если и вовсе без них…