Там вечерами хор детдомовцев поёт...
Почему так выпукло и волнующе звучат для читателя рубцовские «пение детского хора», «свадьба в глуши задремавшего бора», его тройки и бубенцы? Ведь три-четыре раза они собраны воедино в стихотворениях поэта. А вот не оставляют нас, и чувствуется душой, что в них поэт доносит какие-то едва ли не символические смыслы до нас. Что-то жгучее и наиважнейшее есть в этих посланиях…
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Всё звенят и звенят бубенцы…
Да ещё пенье и звуки, «которых не слышит никто»…
Рождением этих пронзительных образов мы обязаны, увы, сиротству поэта и его друзей по детскому дому в Николе. Они нам являют или семейную общность детдомовцев или лицезрение, переживание чужой счастливой жизни. Теперь это особенно внятно нам, когда есть книги Багрова и Белкова, многочисленные воспоминания одноклассников Рубцова по Николе, его друзей, жителей Николы.
Мгновения или часы единства осиротевших ребятишек стали для них звёздным воспоминанием их трудного, горького, голодного детства. Однако не лишённого скупых и редких радостей.
Конечно, скачка на лошадке в Новый год в какую-нибудь соседнюю с Николой деревушку для Коли и его друзей казалась волшебством. Как волшебной и чудной казались и тот вечер, и весёлый смех, и «снег освещённый», и «конь вороной», и звучание бубенчика, и предстоящее выступление в сельском клубе. Да что греха таить: чуточку сытнее было в этот день ребятишкам-сиротам, и скачка в неведомый пока праздник тоже чудилась сказкой, где всё-таки полегче немного, потеплей…
А какой целительной и объединяющей силой наполняет человека пение в хоре, как впрочем, и само слушание хоровой музыки! Такие мгновения становятся путеводными звёздами, самыми чистыми и ничем не омрачёнными воспоминаниями детства. В хоре детдомовцев Николы было сорок человек! Сорок детских родниковых голосков-ручейков. И выступления перед земляками, и сами поездки, и тёплое человечье общежитие в праздничные дни Октября, Нового года, скромные, но такие дорогие гостинцы, угощения звучали щемящей мелодией в душе Николая Рубцова всю жизнь. И он сам определяет их как «души моей лучшие годы»!
Есть у блестящего поэта Игоря Шкляревского такое стихотворение. Оно близко к тому, к чему я хочу приблизиться в своих переживаниях:
Есть в отдалённой области небес
былая жизнь…
Всегда зелёный лес
и заводи незамутнённых рек.
Давно расстался с ними человек.
Есть в отдалённой области небес
спасительные, как роса в пустыне,
мгновенья лучшие
тех, кто давно исчез,
и тех, кто честно здравствует поныне.
В той области небес стоят твои глаза.
Там помыслы друзей, как в золотом архиве,
несбыточно живут!
И на осенней иве
двух-трёх учителей трепещут голоса.
В той области небес нет сторожа у входа,
но человек туда
всей жизнью не войдёт.
Там реют сироты сорок второго года,
там вечерами хор детдомовцев поёт.
Как всё-таки может приблизить нас к пониманию одного поэта творчество другого!
И рубцовская свадьба мне видится в контексте всего сказанного как лицезрение чужого праздника, открытого, яркого, шумного, сытого – в песнях, скачках троек, в бубенцах! Пронеслось мимо тебя чудо – и стихло. А музыка промчавшейся мимо сказки живёт и звучит всю жизнь. И она затмевает голод и холод, беды, сиротство: «Славное время!» - восклицает поэт.
Так было и со мной, и со многими вами!
Богатство таких редких радостей стало для многих из нас спасительным. И мы держимся за того «мальчика, которым я был когда-то». Память о его скудных праздниках представляется нам среди сытости и устроенности чем-то самым нужным, удерживающим нас от «всякой пошлости и прозы».
И раз уж пошёл такой поэтический пир, то призовём на него ещё раз Игоря Шкляревского с его выдающимся стихотворением:
Мы жили в такой тесноте,
мы ели так плохо и мало,
что мыши однажды - и те!-
надолго ушли из подвала.
Вокруг ещё пахло войной,
леса и дома догорали.
Больные, мы всею семьёй
вповалку на тряпках лежали.
Но разве всё это беда?
И грязь, и плохая еда,
и камень подвальчика влажный,
и в печке дымящий картон?
Со страхом я думал о том,
что солнце погаснет однажды.
Меня утешали: - Дурак!
Пройдут ещё лет миллионы.
Подумаешь, лет миллионы,
а после навалится мрак.
Весь мир превратится в подвал,
ведь солнце однажды погаснет...-
Я каждую ночь горевал,
я был с темнотой не согласен!
Давно отступила беда.
Асфальт не пробьёт лебеда.
Едим из хороших тарелок.
Живём над красивой рекой.
Но как я бываю порой
и беден, и жалок, и мелок
в пространстве великих систем
в сравнении с мальчиком тем,
который в подвале живёт,
на тряпках валяется влажных,
но мысль ему спать не даёт,
что солнце погаснет однажды.
"Славное время! Души моей лучшие годы..."
Свидетельство о публикации №125082106470