Птицелов. Глава I

Передавалась песня та

Уж триста лет из уст в уста.

И, если что-то обронили,

Меня в потере не вините, -

Я бережный ее хранитель.

Так сохранит пускай во благо

Потомкам верная бумага

Мои труды. Я буду счастлив,

Найдете если хоть отчасти,

Пусть толику резона даже

В перипетиях персонажей.

Прошу, читатель, не взыщите,

И совпадений не ищите

На мной исписанных листах

В героях, действах и местах.



1.


Как появился, интересно

В кругах высоких наш повеса,

До пор недавних аноним,

Мгновенно сделавшись своим

Среди дворян, графьев и грандов?

Упомянув, (святая правда),

Десятка три рекомендаций

От государственных инстанций,

Особо приближенных к трону.

Он честно присягал коронам,

И сразу нескольких держав,

А сам османский падишах

Вручил ему за службу орден.

Он для великих дел был годен,

Для государственных задач.

До сих не ведал неудач

В запутанной игре престолов,

Хотя и был довольно молод,

Достигнув возраста Христа.

В лице читалась красота

Кровосмешения, и, благо,

Что все при нем: усы, и шпага,

Богатство, стать, и вид холеный.

Особой властью наделенный

Всех покорять своей харизмой,

На слабых глядя с укоризной,

Был дерзок нравом и порочен,

И выделялся среди прочих

Парадоксальностью ума.

Завистников большая тьма

Ему бездумно подражала,

И, несомненно, раздражала

Безнравственной своей породой

Бросать в чужие огороды

Свой любопытствующий взгляд.

Хотя, отчасти, он был рад,

Что всем заметен, уважаем

И в свете часто обсуждаем

Среди друзей-эпикуреев.

Мы назовем его Андреем.



О нем ходило много слухов,

(я сплетни слушаю вполуха)

Ну, например, из интересных:

Что был женат на баронессе

Немецкой или барселонской,

Отсюда след заморский лоска,

И вставки иностранной фразы

В журчащей речи раз от разу.

Еще в портрет вносили лепту

Незаурядность интеллекта,

И целый клад полезных знаний

Для новых дерзких начинаний.

А юных дев и дам замужних

Он впечатлял загаром южным

И блеском новомодным кроя

Костюма в стиле «Макарони»*.       *Стиль молодых лондонских щеголей 18 века

И реноме не омрачало,

Что пробирался он ночами

Во сны девиц и статных дам.

Ведь, невзирая на года,

Они им грезили, мечтали,

И, Бог свидетель, как страдали,

Томясь без сна в сердечном пыле.

И, Господи, готовы были

Ради него на всё пойти,

Ну, хорошо, на всё почти.


Представить только, что ведь даже

И возрастные их мамаши,

Лишь заходил он только в залу,

Стреляли блеклыми глазами

Сквозь плотную вуаль морщин.

А что до доблестных мужчин,

Почтенных этих дам супругов? -

Как можно искреннего друга

Высокочтимого семейства

Подозревать в таком злодействе!

Нечистые намеки бросьте,

Он был всегда желанным гостем.

А слабый пол на то и слаб,

Что слишком падок до услад.

Андрей, лишь чистый холст раскрасив,

И скучный быт разнообразив,

Привнес в их жизни жгучих специй.


Они старались приодеться

Всех прочих ярче и роскошней,

И даже милая тихоня,

От страсти сделавшись смелей,

Не пропускала ассамблей*.          *светские собрания дворян для общения и танцев

И, как-то на балу, случайно,

Увидела, как он скучает,

И, вдаль задумчиво, вглядясь,

Окаменел, как темный князь.

И поразительно, но все же,

Он в профиль был точь-в-точь похожим

На … дьявола, креститься впору.

«Не сыщешь несусветней вздора»,

Вздымая грудь, едва дышала,

Себе девица возражала.

Но побежал по нежной коже

Вдруг неприятный холодок,

И выпал розовый цветок

Из бутоньерного букета,

И, Боже, он заметил это!

Его нацелив беглым взглядом,

Он оказался тут же рядом,

И молвил просто, не избито:

«Вы обронили, синьорита».

И тут она совсем некстати:

«Ах, ничего, себе оставьте».

И, как того ей не хотелось,

Она румянцем вдруг зарделась.

Конечно, он отметил это.



А в тех краях стояло лето,

И столько девушек пригожих,

Румянцем на нее похожих,

Стыдливых, робких, романтичных,

При том воспитанных прилично,

По строгим нормам этикета...

Ах, в тех краях стояло лето...

И сладким запахом ванили

И мяты вечера манили,

И пыл любовного запрета

Хранили крытые кареты.

Вольготно ведь летают птицы,

Так почему не прокатиться?

(О, нет, совсем без задней мысли,

а только лишь в приличном смысле).

Что так влекло к нему красавиц? -

Друзья мои, все это зависть.




Друзья? Ах, да, о них забыли, -

Друзей водилось в изобильи:

Куда б герой наш не пришел,

Он был компании душой.

Он будет там, скажите? - Нате,

Вокруг толпа блестящей знати,

Ужасно скучной и зудящей,

Но несомненно, подходящих

Постов, регалий и фасонов.

«Он, говорят, был из масонов.

И иудей наполовину,

Мадярской крови четвертина,

Или армянской, да не суть.

Ведь даже он цыганом будь,

Суметь за год построить связи,

Взлетев практически из грязи,

Да в высший свет». Талант? - Еще бы,

Пока толпа придворных снобов

Собрать пыталась компромат,

Поставил разом шах и мат,

Обзаведясь поддержкой власти,

И тем себя обезопасив.

Портрет, признаюсь, нарисован,

Не столь типичного масона.

Да, это слух, один из многих,

Что он венчался в синагоге,

И что на свадьбе каббалистов

Был преподобный папа Римский.

Он обвенчал их в тайной Лиге

И тем скрепил союз религий.

Что правда здесь, решайте сами,

А я еще вам набросаю,

Что он агент секретной службы,

Что он искал полезной дружбы

У политической элиты,

Что был, как Янус, многоликим,

И потому так много звона

Вокруг загадочной персоны.

Преображений ярких мастер,

Поклонник карнавальных масок,

Андрей менял сто раз на дню

Нрав кроткий, мягкий на броню,

Чем угождал великодушно

Одним, казавшись простодушным,

Веселым, ищущим забавы,

Другим он виделся лукавым

И изворотливым повесой,

Следящим с жадным интересом

За тем, кто были в высшей лиге

И сами были многолики.

Андрей умел быть всем полезным:

Он выпивал, оставшись трезвым,

Игре всецело предавался,

Но в дураках не оставался,

А, впрочем, как и без прибытку.

Считая лесть зазорной пыткой,

Заслуги славил всенародно,

Хвалил, юлил, но благородно.

Готовый в кровь за дружбу биться,

Он стал всеобщим их любимцем,

Сопровождая их в делах,

И во дворцах, и на балах.

Узнав их тайные пороки,

Попутно извлекал уроки

Из перспективы панибратства,

Которая несла богатство

И продвиженье в вертикали.

Его фантазии ласкали

По славе стогнущее эго,

Как грезят в душный день о снеге.

И вот, мечты смелее стали,

Чему бы нет, представьте сами,

Что, если б вы к высокой знати

И, не одной державы, кстати,

Уже почти принадлежали,

В руках своих почти держали

Все блага, все богатства мира,

И тайный мир, и как кумиру

Тебе при встрече поклонялись...

Признайтесь, вы бы отказались?



Андрей изволил жить красиво,

Он был здоров и полон силы,

Воистину, ведь жизнь прекрасна,

Когда вокруг бушуют страсти!

А ты безумным балом правишь:

Кого спасешь, кого отравишь,

Кого на эшафот отправишь,

Кому подаришь миг любви...

И хаос обретает вид

И очертания порядка,

Который был причесан гладко

Умом, достойным восхищенья

Творца и Гения растленья.



Он утвердился в своем праве

Парить в венце блестящей славы,

И, если уж судьбе угодно,

Построить промысел доходный,

Плетя искусные интриги

На человеческих веригах,

Их заполняя недостатки

Своей необычайной хваткой.

Он в этом был весьма талантлив,

Не голова, - ума палата.

Был изворотлив и хитер он,

И обаятельным актером.

(Шептались даже, что в «Ла Скале»

Ему карьеру обещали,

И в «КомедИ» французской тоже.)

Но лишь в одном он был тревожен:

Андрей достиг уж пресыщенья

Свое искусство обольщенья

Оттачивать на волчьих стаях, -

Материй тонких не достало.

Душа его алкала ярких

Страстей безумных, пылких, жарких,

Энергетической подпитки.

Но не такой любовной пытки,

Которая несла страданья

Ему. Он, полный самообладанья,

Попутно изучал эффекты,

Покуда трепыхались жертвы.

Он - прокуратор, не палач,

Его мог даже тронуть плач,

Свидетельство душевной боли.

Но не паденье. Нет, не боле.

Виной же беспричинный сплин.

Он требовал адреналин

И новых порций вдохновенья,

А те, в слезах, ушли в забвенье,

И лица их сливались в массу

Неразличимых женских масок.

А если уж начистоту,

Он смог бы полюбить... Звезду,

Которая ему под стать,

И прирожденную летать,

С наследной гордостью княгини

И ликом греческой богини,

На мир взирая свысока...

Так грезил он. Ну, а пока

Он предан был одной лишь даме,

Заботливой еврейской маме,

С любовью искренней сыновьей.

Он чувствовал задатки Ноя,

Оберегая и спасая

От бед вселенских свою стаю.

И мать гордилась им немало,

По-польски Анджей называла,

Ему была безмерно рада.

Андрей купил ей дом под Прагой,

С ней поселив двух младших братьев.

И на семью немало тратил,

Не забывая посетить

Их непременно по пути

В свою Европу (не иначе,

по государственным задачам).

Он маме доверял секреты,

И высоко ценил советы,

Которые, его, пожалуй,

Не раз от смерти ограждали.

Вот кто бы тут подумать мог,

Что Анджей мамин был сынок...