Великое отключение. Часть 3. Лиза

— Лиза, кто там?  — послышался голос Леонида Петровича.
— Не знаю, дедуль. Ребята какие-то.

Марк продолжал стоять как вкопанный и взглядом поедать Лизу. Она это заметила. Но тут к входной двери подошёл хозяин квартиры.
— Так это же Марк и Анна. Проходите скорее. Вы как раз воремя. Мы накрываем стол в честь приезда моей любимой внученьки.
В квартире пахло валерианкой, дешевым одеколоном и тушеной капустой. Воздух был густой, настоянный на воспоминаниях и паре от остывающего супа. За столом, застеленным клеенкой с едва заметным рисунком под кружево, все сидели тесным кругом.

— Что-то Мария Степановна опаздывает. Я видел её сегодня когда ходил за хлебом. Обещалась зайти. Ну, ладно. Начнёсм пока без неё. Повод-то какой, великий! — восклицал на распев хозяин квартиры.

Леонид Петрович с натугой разливал по граненым стаканам «Советское шампанское», которое он купил к Новому году несколько лет назад. Пузырьки в нем были вялые, уставшие, как и он сам.
Раздался звонок в дверь. Это пришла Мария Степановна. Сняв с головы свой платок она прошла в комнату и присоденилась ко всем собравшимся.

— Ну, Лизок, теперь все в сборе. Давай, оживляй общество, — хрипло произнес он, подталкивая внучку локтем. — Все ждут не дождутся. Мы тут как кроты в своей норке, а ты из-за бугра.

Лиза улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными, отстраненными. Она смотрела на незнакомые лица, на потрескавшуюся штукатурку над сервантом, на портрет Путина, пожелтевший от времени и табачного дыма, и ей казалось, будто она смотрит старый, забытый фильм.

— Да что там рассказывать, дед, — начала она, вертя в пальцах мятую салфетку. — Город красивый. Старый. Дождь. Все очень… правильно.

— А интернет? — тут же встряла Анна, размазывая по хлебу кабачковую икру.
— Интернета больше нет, — ответила Лиза. — Это и стало причиной моего возвращения.

— А люди? — продолжала интересоваться Анна, наливая себе еще немного шампанского.

— Люди разные. Добрые очень многие. И улыбаются, — Лиза замолчала, подбирая слова. Ей хотелось объяснить ощущение иного воздуха, другого ритма жизни, который сначала оглушал, а потом становился наркотически необходимым.

— Я… я хотела там остаться, — вдруг выпалила она, и в комнате повисла тишина, которую стало жевать только мерное тиканье старых часов с кукушкой.

Леонид Петрович нахмурился.
— Как это — остаться? Бросить всё? Родину? Меня, старика?

— Не бросать, дед, а… начать по-другому. У меня там уже появилась работа. Друзья. Вся жизнь, понимаете? Она была там. Я ее построила. И она мне нравилась.

— Так почему же вернулась? — мягко спросил Марк, первый раз за вечер обратившись к ней напрямую. Его спокойный, технический ум искал логичную причину: кончилась виза, не продлили контракт.

Лиза глубоко вздохнула.
— Вы… вы все, наверное, не понимаете. Там… тоже случилось глобальное отключение. Без интернета там всё остановилось. Везде хаос. И чем всё это закончится никому не известно.

Анна фыркнула:
— И что? У нас его тоже нет. Мы привыкаем. Это уже мелочи жизни.

— Нет, Анна, это не мелочи, — голос Лизы дрогнул. — Отключили всё. Во всем мире. Надолго. Неизвестно, насколько. Ты просыпаешься, а мира, к которому ты привык, больше нет. Нет связи, нет карт, нет банков, нет новостей из дома. Ты оказываешься в полной темноте. В тишине. Как в глухой деревне сто лет назад, только вокруг многомиллионный город, который замер и медленно сходит с ума от непонимания.

Она обвела взглядом гостей. Они смотрели на нее с вежливым недоумением. Для них мир все еще был осязаем: очередь в магазин, поход в музей, визит в поликлинику. Вечерний просмотр фильмов на видео магнитофоне. Их жизнь не была вшита полностью в глобальную сеть.

— Мне стало страшно, — призналась Лиза тихо. — Неизвестно, что будет дальше. Вернется ли это вообще. А если нет? Я останусь там одна, без поддержки, в чужой стране, которая сама не знает, что делать. Это… это похоже на то, как раньше, в нашу, казалось бы, спокойную жизнь, ворвалась какая-нибудь пандемия. Та самая, про которую теперь в учебниках пишут. Ты живешь себе, строишь планы, а потом раз — и мир треснул. И ты не знаешь, кто завтра умрет, сколько это продлится и будет ли вообще конец. Та же беспомощность. Та же тихая паника где-то под ложечкой.

Мария Степановна медленно перекрестилась.
— Господи, сохрани и помилуй. Бедная ты моя. Конечно, домой надо было. Дома и стены помогают.

— Помогают от чего? — вдруг резко спросил Леонид Петрович, в упор глядя на внучку. — От страха? Так он тут, смотри. — Он ткнул пальцем в экран старого телевизора «Samsung», где беззвучно двигались дикторы. — Его отовсюду не спрячешь. Раньше вирус был, теперь вот… интернет ваш. Какая разница? Жить-то всё равно надо.

Лиза посмотрела на его натруженные, в синих жилах руки, на его упрямый, несгибаемый взгляд, прошедший через голод, войну в Украине, но не через цифровую пустоту. Он не понимал ее страха, но предлагал единственное известное ему лекарство — стойкость.

— Разница, дед, в том, что вирус отнимал жизни, а это… это отнимает будущее. То, каким я его себе представляла.

Она отпила из своего стакана. Шампанское было кислым и плоским.

— Ну, будущее, оно всегда неизвестно, — философски изрек Марк. — В тысяча девятьсот шестьдесят первом году, когда Гагарин полетел в космос, мы тоже своего будущего не знали. И ничего.

— И ничего, — эхом повторила Анна, доедая свой бутерброд.

Тикали ходики. Где-то за стеной плакал ребенок. Мир снаружи, с его глобальными катаклизмами, не мог пробиться сквозь толстые стены этой квартиры, где главными событиями были возвращение к налоговым носителям и визит внучки из-за границы. Ее страх был для них абстракцией, странной болезнью молодого поколения, слишком привязанного к призрачным проводам.

Лиза поняла, что объяснить не сможет. Ее катастрофа была их бытом. И в этом молчаливом непонимании, в этом клеенчатом уюте, пахнущем капустой и валерианкой, было одновременно и самое надежное укрытие, и самая страшная тоска.