Птица перелётная

               Сказка

- Смотри, - вон еще стайка. – сказала Фёкла Марусе.
- Да, зря мы с тобой торчим спозаранку, - буркнула Маруся. – Я вот валенки промочила. Хоть, казалось бы, подошвы прорезинены.
В деревне земля на пригреве обнажилась, грязи хватало, талая вода стояла в канавах, дорожных колеях, самая большая лужа разливалась невдалеке от колодца. Она, как календарь, показывала собой сезон, не пересыхая даже в зной.  Но сейчас бабы находились не в деревне, и на поле – по древнему обычаю, они встречали прилетающие стаи. С раннего утра они распевали веснянки, уже охрипли и перестали. Сколько можно-то.

Возвращаясь в деревню, бабы обсуждали все подряд – погоду, ожидание перелетных стай, свою, заляпанную грязью, обувь.
- Резина китайская, может она пористая, или некачественная - рассудила Фёкла. – Мои вот сапоги болотные, еще советского производства, им – ничего, смотри-ка… Гляди, еще стайка!
- Что ж така маленька, -  горестно качнула головой Маруся, провожая стайку взглядом из-под ладони «козырьком». - Если б еще все у нас бы оставалися.
- Куды все, - поддакнула Маруся. –  Да если б хоть один из кажной стаи остался бы, задержался бы…
- Вон там, смотри, тоже летят. Сели бы у нас хоть на тополя, отдохнули бы с дороги - и дальше, если уж так надо…
- Надо им… Но они же глупые, не понимают, гнезд не ценят. Одно слово – мужики.
- Да уж, мужики – птица перелетная и… откуда прилетит, куда улетит – ничего не знаешь.

Бабы шли с поля по дороге, раскисшей по весне, к колодцу. Там обычно и происходило все самое важное.
Молодежь неохотно соблюдала традицию - ходить встречать перелетные стаи. Но Фёкла и Маруся с детства любили этот день. Радостью было для них, встав чуть свет, пойти смотреть, сколько и кого прилетело.
В том краю всё было особое. Бабы жили оседло, а мужики улетали на зиму, весной возвращались и жили до осени там, куда прилетела их стайка.
Стайки формировались не просто так. Если бы по росту или по цвету волос, было бы проще. Но сбивались они в кучу и летели по маршруту в теплые края, зимовали вместе и возвращались - по имени. В одной стайке все были --только Филимоны, в другой – Николаи, и так дальше. Поэтому важно было верно назвать пацана, чтобы угадать ему правильную стаю.
.



А сделать это тоже непросто. Надо прикинуть, сколько, к тому времени, как мелкий подрастет, в какой стае будет - тех или других, третьих и четвертых. Если стая большая – как им по домам разместиться? Изб не хватит. А если маленькая – и того хуже: помрёт один, другой - того и гляди, лететь не с кем станет.
Чужаков брать в стаю не любили.
Кто полетит, куда перелёт – одни вожаки ведали, друг с другом не делились. Да и свои-то не особо рассказывали. Много командир перед рядовыми отчитывается? Или рядовой перед женой да детьми?
Порой возвращалась не вся стая. Могла и стая не долететь. То ли в соседнюю деревню залетела, то ли дальше мимо полетела, то ли вообще в родные края не вернулась. То ли приключилось что…. В дальнем пути чего не бывает.
Поэтому в семьях любили мужиков, ценили их. Вот не уважишь мужика – глядишь, назад не прилетит. Гнездо сменит. Ищи потом ветра в поле.
А чтобы сердечно сблизиться, хоть даже и на одно лето, обязательно играли свадьбу. По старинке, с хороводами да песнями. Те, кто в то же место прилетал, что и раньше, с радостью повторял полюбившиеся обряды.  Те, кто в других местах гнездо свивали – охотно разные свадьбы свои вспоминали, впечатлениями делились, обсуждали да сравнивали, кто в какой деревне старину лучше чтит, обычаи сохраняет, где какие наряды надевают и что на стол подают.

Иногда, по возвращению стаи, не досчитывались стариков, или молодняка. У стариков по дороге всяко случалось, путь неблизкий. А молодые - не все лётное дело легко осваивали, с лёту хватали.  Надо бы тем, кто первый раз, все лето бы напролёт, сплошняком тренироваться, а вожакам - молодых на крыло ставить, да кто ж летом этим заморачивается, особо в жару. То дождик, то сенокос, мало ли дел по хозяйству. Всё больше тренировки на последний день откладывают. Каждый думает: другие лятают, а я чем чуже. Сперва «Еще успею», потом «Уж как-нибудь, куда деваться». Глядишь – холода нагрянули… Всегда неожиданно.
А разве просто, мужику летать научиться? Не скажи.
Крепок русский «Авось», да и то – как брось, гласит народная мудрость.

Пока бабы гуторили, ноги в отяжелевшей от грязи, обуви донесли их до середины деревни и остановили на краю лужи, где отражался колодец и яркое небо с облачками. Тут их и встретили прилетающие мужики.  _
- Фили прилетели! Первыми! – обрадовалась Маруся. – вот и мой орел… Ну здравствуй, птица перелетная!
Она обнялась с крепким мужиком, приземлившимся, наперёд всех, прямо у колодезного журавля. Он оказал Марусе почёт, сперва поздоровавшись с ней, а потом уж направился пить. Остальные мужики, обступившие было колодезь, уважительно расступились перед ним и протянули ему наполненное ведёрко.
Фекла смотрела на них и улыбалась.
- Ваши-то, Николаи, промахнулись маленько, - сказал ей марусин мужик, - крутой разворот у них вышел… в конец деревни приземлились, аккурат в прудик небось угодили, где мы рыбок золотых разводим. Ничего, обсушат их бабы.
- Так пошла я, - засуетилась Фёкла. – Рада видеть тебя, Филимон!
- Куды, - остановил ее Филимон, – Побудь еще. Твои сами придут, теперь уж куды денутся, долетели.
Фёкла назвала мужика полным именем в знак особого уважения. Привычное имя у всех в стайке было «Филя», но не просто же «Филя». Сколько тут было бы таких «простофиль».

Чтобы не спутать, к именам приделывали второе имя: Филя Борзый, Филя Черный, Филя хромой и дальше, соответственно.
Второе имя давали, когда принимали в стайку. До того времени незрелые Филимоны бегали Фильками, а Николаи – Кольками… Однако родители своих отличали.
Марусиного мужика высоко ставили, он не первый год возвращался к ней и, главное, приводил стайку – не только свою, но и соседей. В деревни его кликали уважительно: Филь Филич.
Филимон, он же Филь Филич, попил водички, утёрся рукавом и поинтересовался у Маруси:
- Как зимовали, рыбки-то?
- Да расплодились рыбки, мы решили – чё их даром червями кормить, да и съели всех, в Великий пост под раннюю Пасху. В аккурат на прошлой неделе.
- Молодцы! – Филь Филич покачал головой, так что бабы не поняли, он одобряет или нет. - Как вы додумались? Али нашелся кто умный, подсказал?
- Да нашелся, - сказала Маруся гордо, - сынок твой нашелся.  Он и подсказал.
- Вот оно что…. – Филь Филич озабоченно почесал в затылке. - Как же мы теперь… без рыбок-то?
К этому времени все трое подошли к Марусиному дому и присели на завалинку.

Мужик задал непраздный вопрос. У каждой стайка было своё, так или иначе налаженное, производство, продукцию которого, по возможности компактную и транспортабельную, стайка брала с собой в перелет, продавала по дороге и кормилась на вырученные деньги.
Золотые рыбки хорошо шли, их несли в полёте за пазухой в прозрачных бурдючках из рыбьего пузыря и выгодно реализовывали на ближних ярмарках по пути, а потом путешествовали уже налегке и в ус не дули. Обратно было проще: весенняя тяга в родной деревне облегчала путь, придавала силы. Если повезёт, дули попутные ветра.
- Филька-ааа! – крикнула Маруся. – Отец прилетел!
- Иду, - отозвался молодой голос. Из дома вышел рослый детина. Филь Филич обнял его и достал с пояса сверток:
- Тебе обещанное.
Парень схватил сверток, развернул и уставился.
- Из Ягипту?! – восхищённо воскликнул он, и еще раз крепко обнял отца. 
- Из Ягипту, я ж обещал.
Бабы вмешались, прося рассказать.
- Из-под земли достал. Копали там одни… Архёлоги зовутся. Глубоко копнули… А я лячу домой и думаю: чё они, зря копают? Червей вроде не видно… Пыли много, а пользы никакой. Хотя блестит там вроде что-то полезное. Посадил стаю ночевать. Взял фонарь, залетел туда к ним в колодезь, вижу – ляжит. Ну, думаю, не зря же ему тут ляжать. Без дела.
- А чё архёлоги?
- Так архёлогов тогда не было. Стал бы я залетать, когда они там…
- Они чё, на ночь ушли, всё бросили, ничё не оградили? – не поверил Филька.
- А чё мне ограда, - похвастался Филимон, - я же сверху.
- Тяперича, - вмешалась Фекла, - Филька золотой гребень получил, может мою Анфиску сватать, иль ты передумал? С таким подарком любая пойдет.
- Вот еще, передумал, - возразил Филька. – Подарок есть, сегодня же приду свататься.
- К свадьбе все готово, - сказала Маруся. – Чем скорей сыграем, тем скорей Фильке летать разрешите.
- Да, - поддакнул Филька, - неженатых Вы же в стаю не принимаете.
- Не в жисть! – удостоверила Фёкла.
- Верно, - согласился Филь Филич. Неженатыми только разреши лятать. – Он переглянулся с бабами, и они втроем рассмеялись от души.
- Да уж верно, лучше не разрешайте, - добавила Маруся.   
- Всё как ты просил, - дополнил Филь Филич, взял в руки гребень, потер о рукав, посмотрел, как блестит, и вернул Фильке. – От самой ихней Яги, небось. Кости там лежали в пылище. Похожие… на нашу Ягу. В её же честь, нябось, Ягипту ихнюю - Ягиптой и прозвали. А сейчас-то и не вспомнят. Чудики городские. – Он презрительно махнул рукой.
- Иваны, не помнящие родства! -  вставил Филька неодобрительно.
- Можешь Анфиску сватать. Хоть сегодня, - заключила Маруся, возвращаясь к волновавшей её материнское сердце, теме.
- Сегодня и приду, ждите, - обрадовался Филька и побежал в дом.
- Пошла я, - сказал Фёкла, решительно поднимаясь с нагретой солнышком, завалинки, - Может, мой уже дома и заждался. – Ну, с прилетом!
Оставшись без посторонних, пара опять обнялась и расцеловалась, но в дом не пошли (зайдёшь – потом не выйдешь!), а решили сперва прогуляться к рыбьему пруду.

Для Филь Филича настал семейный сезон, заботы окружили его со всех сторон, но всё же сильнее всего его беспокоило положение дел с бизнесом родной стайки. По опыту он знал: войди он с Марусей в дом - все дела забудутся, время до осени пролетит за один миг, а что потом? Он думал не только о себе, а о своей стае. Не будь стаи, не быть ему ее вожаком. А быть вожаком он привык. 

В пруду, оказалось, ничего нет. Вода из-под золотых рыбок считалась полезной. С рыбками ее не трогали, разве кто ночью ведерко наполнит, это не в счет. А как рыбок не стало, водичку-то пустую бабы в пару дней на огороды перетаскали, даже ил вычерпали. Под яблони, вишни, смородину ил,  очень даже, пригодился.
Они присели на берегу. Жена слушала мужа и поддакивала. Она гордилась своей сильной половиной: вон он какой у нее статный, в стае главный. Не на каждую бабу хоть какой найдется, а у нее - глядите какой. Такой мужик, как вожак Филимон - на вес золота. Не возвращайся он каждую весну, ждала бы она, как другие, у моря погоды – то дли прилетят мужики по весне, то ли нет, а если залетит стайка – хватит ли их на всех и какие еще попадутся. Они ведь тоже разные на свете бывают, мужики-то.

- Ну хоть одну-то рыбку оставили бы, - озадаченно говорил Филь Филич. – Я бы ее попросил пруд обновить. У своих просить не положено, но раз уж такое дело… Лето быстро пройдёт, а с чем лятеть-то? Рыбки золотые, хороший товар. Все нам завидовали, за сто верст в округе.  Вот заречные: зарились на наши доходы, перещеголять хотели. Помнишь, в прошлую весну по прилету они в реке затон себе огородили, носы задрали, всё лето каких-то мальков выращивали. По осени их сетью отловили, да с этим и полетели. На ближайшей ярмарке встретились мы с ними. Вот их дела и прояснились.
…Маруся слушала с удовольствием. Хорошо, когда мужик рядом! Опять же сынку радость. И в хозяйстве подсобит, и беседа вон какая интересная. Без него и новостей настоящих нет.
Филь Филич, выговаривал, что накипело.
- Соседи ведь мы, все как можем, изворачиваемся. Все свое дело делаем. Чё скрывать-то, от своих?! Не прятали бы раньше этих своих щук, я бы советом им помог. Мне не жалко.  А то ведь разве что посоветуешь, если тебя не спрашивают? Все сами с усами.
- Да уж, - согласилась Маруся, - их заречные бабы тоже молчали. Все лето как в рот воды набрали. Мы ж встречаемся, когда по грибы, по ягоды ходим. Они к нам захаживают, будто в нашем лесу грибов больше. Дуры они, грибочки покрупнее да ягодки послаще не у нас, а у в ихнем заречном лесу, Мы туда ходим. Чё бы по-соседски не рассказать, чё заводь огорожена?  Небось, шоб мы, соседи, не дознались, не сглазили. Или не украли, - Маруся усмехнулась. -  А чё тут скрывать-то… Кто умеет – своим делом занят. Кто не умеет – и чужого не переймёт, сколько его не учи.
- Опыту с рыбами у них никакого, - заметил мужик.
Он достал, тем временем, из-за пазухи курево, скрутил старомодную козью ножку.
Маруся помнила, как он самокруткой увлекся, а как после, на него глядя, все Фильки самокрутки крутить принялись, а после удачной торговли и в соседних деревнях самокрутки задымились.
Филь Филич закурил и продолжил.
-  Ну, подумаешь - вырастили она мальков говорящей щуки. А те зубастыми вымахали, палец им в рот не клади. Мужик рыбке «по щучьему велению, по моему хотению», А рыбка ему - по матушке, десять колен. Особо обидно, говорят, что этот щучий малёк дерзит нецензурно еще и таким писклявым, детским голосом. Они-то, щуки, много лет расти должны, пока не повзрослеют, не остепенятся. А чтобы басом смогла, сто лет ей нужно… Так вот, когда заречная стая дельту какую-то перелетала, на ближних югах, эти мальцы, как один, свои пузырьки понадкусали и выскочили… да еще за пальцы мужиков хватали, если кто удержать пытался.

- И чё? – спросила Маруся.
- Ясно чё. Щучки их говорящие одна за другой в реку попрыгали, как девки с помосту, когда в жару голышом купаются.
С помосту купались только в деревне у дальнего леса, вверх по реке.
Маруся спросила с деланным равнодушием:
- Видел, что ли?
Тот только отмахнулся – пустое, мол. Видеть, может и не видел, а люди сказывали и тут к слову пришлось.
- Выходит, не они мужикам послужили, а мужики их, поганцев, вырастили, откормили, да еще на юг, на сладкую жисть, даром доставили? – сообразила Маруся и покачала головой. Иногда она мыслила практически. Но не всегда. – Это ж убыток какой.
- Да уж, убыток немалый… - задумчиво протянул Филь-Филич, глядя на осиротевшее, выскобленное до песка, дно пруда.
Маруся открыла было рот, чтобы чем-то дополнить мужика, может возразить или поддакнуть… но передумала. Она, пожалуй, жалела о своей поспешности, уже не считая сыновью идею такой хорошей. Да и чистить золотых рыбок замучаешься – одна чешуя, а еды кот наплакал. Полкастрюли костей, уха так себе. Выходит, сынка потешила, а мужика огорчила.
Филь Филич больше не сокрушался. Он, прищурившись, смотрел на бывший пруд, прикидывая что-то в уме.

Маруся вспомнила: так же он смотрел на пустующую лужайку, когда еще не было пруда, вырытого тут потом усилиями всей стаи.
– А зови-ка сюда Анфиску, - вдруг решительно сказала Филимон, - да моего сынка. И чтобы с гребнем. Пусть она на берегу, спиной к пруду, встанет, да гребень через себя перекинет. Может, это гребень тот самый.
Маруся сразу поняла, о чем речь. В деревне народ не слишком начитанный, а фольклор лучше городских знает.
- Да чё  - тот самый? Как его в Ягтпту, твою эту, незнамо куды, занесло?
- Как, как… - передразнил муж. – А нас как заносит? Если это тот ягишный гребень, позади нее озеро раскинется. Вот мы туда опять чё и запустим. .
- А чё запустим? – полюбопытствовала жена. – Идея ей понравилась. Наполнить пруд было тогда ох, как нелегко.
- Да чё достанем, то и запустим. Сгоняю завтра на болота в дальний лес, кикимор наловлю. Они там мелкие, в пути удобно. За лето большими не вырастут. А на дальних ярмарках такую диковинку не хуже рыбок расхватают. Раньше даже подумать было бы смешно. А сейчас нечисть очень даже в ходу. Нарасхват будет. Особо там подальше, на югах, на рыбных базарах
- Кикиморами доселе не торговали, ишь чё придумал, - буркнула жена. – Такую погань рядом с деревней разводить не пристало. Затащат ночью кого в пруд… Разбирайся потом. Даже если гуся.
- Кикиморы в чужой воде не озоруют, - напомнил супруг. Она это и сама знала, но все равно кикимор не одобряла.

Маруся не хотела, чтобы муж по болотам шастал. Мало ли. Такой ладный мужик каждой болотной ведьме приглянется, можно не сомневаться. Да и не пристало Филь Филичу это занятие, Он не мальчишка, за пиявками по болоту бегать.
- Батюшке не понравится, - сообразила она. – В село поедем на Троицу, люди засмеют.
-  Небось не засмеют, мы первую всю выручку на ремонт храма пообещаем, - ответил Филимон рассудительно. – Что мы, нехристи, что ли. Приход нам благодарен будет. Совсем мы в пути поисдержались, а храм-то покрасить надо… и обновить кое-что.
- Сами-то, что, не поможете? – попыталась Маруся сменить болотную тему.
- Сами - хоть завтра! – откликнулся мужик.
Прикинул, уточнил:
- В воскресенье. Следующее. В это я же ещё на болотах буду, с ночи. А в следующее как раз попрошу Батюшку освятить там лес, изгнать всю дрянь с дальнего болота, чтоб детишки туда за клюквой ходить могли. Давно пора. А наши кикиморы в пруду - безвредные, только у нас и останутся, для дела, на продажу. Цену сам назначу. Как с моими золотыми рыбками.
– Ишь чё придумал, - заметила Маруся с откровенным протестом. -  Несолидный товар.
- Молчала бы, - возразил мужик. – раз доходное дело загубила. Чем же тебе кикиморы не по нраву. Они хоть желаний дурацких не исполняют.
Они снова замолчали. Почувствовал Филимон, неодобрительным вышло молчание. Упёрлась рогом баба, на сей раз не сдвинешь. Уж он свою Маруську знал.
Надо бы ему пойти навстречу, уступить маленько. Не вечно же гуторить на берегу, все одно вместе в хату возвращаться.
- А что несолидный товар – это правда. – согласился он. - По дороге, небось, защекочут, чего доброго. Свалиться ведь можно, за милую душу.
- Во-во, - обрадовалась жена. -  Свалиться недолго. А с вами ведь и наш Филька полетит, - добавила она с нежностью, - впервой. Нет уж, никаких кикимор. Надо еще что придумать.
- Не русалок же… - задумчиво протянул Филь Филич. – Хотя…
Он вопросительно покосился на жену. Та ответил таким свирепым взглядом, что Филь Филич отложил производственное совещание до лучших времён и пошел пить чай с самодельными пряниками. Не всё ж делами заниматься! Он устал с прилета, супруга заждалась совместного чайку из самовара.
Сейчас сядет он у стола на нестроганые сосновые лавочки, застланные полосатым половиками, Маруся начнет хлопотать, собирая на стол. А он неторопливо расскажет ей что-нибудь забавное. Много чудес на белом свете – не сразу и поймёшь, где байка, а где быль.

Поведать ей, что ли, о подземных городах, об охоте на летающих рыб, о новых машинах, что не отличишь от людей, и людей, что не отличить от машин? Описать ей трещину в земле до самой преисподней, раскалывающей континент, и как пришлось доставать оттуда кошелёк, что уронил их мужик? Описать цветок, пожирающий птиц?  Или о невиданных здесь, фруктах, от одного запаха которых можно умереть и воскреснуть?
Или, может, рассказать, как пару лет назад они случайно обидели странствующего альбатроса и чудом спаслись на затерянном острове? Вспомнить было приятно, но рассказ вряд ли бы понравился Марусе. Остров испокон веков заселял гостеприимный народ. Мужчины ловили рыбу, разводили домашних птиц и плодоносящие растения, а женщины приплывали к ним на сезон дождей и проводили его в хижинах, скрашивая скучное время семейными радостями, уютом-- домашнего очага. Приплывали стайками то одни женщины, то другие, почти всегда разные. Никто не знал, какие приплывут. Рожденных детей они оставляли мужчинам, а выросших девочек забирали с собой. Мужчины рассказывали о косяке русалок, иногда тоже заплывающих к ним погостить, но сами мужики их ни разу там не видели… Опять я о русалках, подумал Филь Филич. – ладно, тему закрыли..

Надо рассказать о чем-нибудь забавном, что понравится Марусе, уютно посидеть, отвлечься от проблемы пустующего пруда, вообще не размышлять о делах… Хотя бы сегодня.
 С товаром он что-нибудь придумает, не новичок. Времени куча, впереди - пол-весны.
А еще целое душистое, сенокосное лето.
19.8.25