Зимой двадцать второго года

Ты знаешь, мы как-то жили...
Мы были одной семьёю,
Расставили, рассадили.
На брата брат вышел зимою.
Зимой двадцать второго года,
Весь мир узнал нашу силу.
Но жён, матерей и сестрёнок,
Стрелами из слёз пронзило.
Ведь мы уходили молча.
Ведь мы уходили сами.
Разбить врага сотни полчищ.
Жму руку всем, кто был с нами.
Мамуля, батя, сестрёнка,
Родные, не унывайте.
Вернусь, принесу котёнка,
Что выжил в заброшенной хате.
И я, батя, выжил.
Да, только,
Не знаешь ни ты, ни сестрёнка...
Как холодно, батя, холодно,
В объятьях смерти и голода.
В разрушенном доме у яблони,
Во вражеском адском пламени.
Мы держим лицо каменным,
Чтоб не было слёз маминых.
Чтоб не было слёз женщины.
Мы здесь, бать, с войной обвенчаны.
Врага бьём, подчас, – тихо.
«Ни сном ни духом»! Спит «лихо»!
А как начнётся шумиха,
Бомбим, что есть силы, – лихо!
Бомбим, что есть мочи, – ночью!
В бою рвём врага в клочья!
Но мы – не они, мама,
Ведь мы не наносим раны,
Несём мы Святую правду!
За Родину, Веру, за Брата!
Мы в шрамах, ты знаешь, мама.
И раны болят и ноют.
Но в душах израненных, рваных,
Боль вера твоя перекроет.
Всю боль перешьёт, перемелет,
Твой облик, мамуля, в ненастье.
И фото родной сестрёнки,
Которую зовут Настей.
Я выжил и буду жить дальше!
И бить, и сражаться. И плакать.
Здесь, мам, были братья помладше...
Дождь грязь превращает в слякоть.
Вернусь с войны, точно, – Героем!
Споют обо мне много песен.
Ушёл зимой двадцать второго...
Но этим был я интересен?
Никто, ведь, не знал меня, Настя.
Не знал ни цвет глаз, ни фамилии.
Что смог увидать тебя, – счастье.
Не смог попрощаться, милая.
В объятьях смерти и голода.
В разрушенном доме у яблони,
Во вражеском адском пламени.
Я вспомню глаза мамины.
Вернусь, принесу котёнка,
Что выжил в заброшенной хате!
Родные, не унывайте!
Мамуля, батя, сестрёнка!
Жму руку всем, кто был с нами,
Кто бил врага – сотни полчищ!
Мы все уходили сами.
Мы все уходили.
Молча.


19.08.2025