Эпитафия светлой треске

                "Колыбельная трескового мыса"
                Иосиф Бродский               


1.
               
Ты не слышишь его. Тебе не хватает звуков.
Ты не пишешь его. Тебе не хватает букв,
которые в пламени времени есть.
Но ты их не можешь счесть.
И ты ищешь возможности в мире живых существ,
а понять не хватает средств.
Только сердце в электромагнитной печи
всё стучит и стучит.
Не хлещи себя нервом безбритвенного бритья.
Если ты не ты, то кто же тогда не я?
Ты не помнишь себя. Не помнишь того, кто был
и каким языком он тогда ещё не говорил.
Говорильня вообще не простой замес.
Не хватает иной раз ни молота всех небес,
ни молодки, которая, сев рядком,
чиркнет спичкой, не выгорев табаком.
Знаешь, время не пробует доказать,
то, что ты там чего-то не можешь взять.
Время знает возможности простаков,
только ты не таков.
Не хвали себя раньше, чем выбежит та строка,
за которой поймешь:  вот это моя река.
Вот неспешное дуло того пистолета ,
из которого выстрелит море танцующих деток.
Спи себе на незримом просторе букв,
Не доточенный солью наук недо-маленький Мук.
Голоси в два ручья, ведь третьего не дано.
Голоси, чтобы вычислить эхо святых сынов.
Чтобы в голосе кривды найти правдоносный росток,
для которого сонной буквой пробьёшь  потолок.
Не спеши, указательным пальцем гоняя кровь ,
клавиатором стать, не изведавшим букв"Л.Ю.Б.О.В.Ь".
Из обмятых боков недописанного пруда
можно выйти сухим, не узнав, что такое вода.
Гнёт тебя ни терпение, или труд,
гнут тебя стебельки постоянных пут.
Пут со временем или с его слюдой ,
словно звуки пустышки в безпробочный твой прибой
принесли отголоски чужого вина,
и идёт берегами война.

2.

Тушишь свет, нажимая на черень клавы,
выплавляя какие-то смеси и сплавы,
из неизвестного буквенного порошка.
И, конечно же, не без грешка.
Гой еси, твой безбрежный, почти что пустой сосуд -
только шорохи буквенных стенок несут и несут,
пронося в даль твоей неизбежной души,
только то, что не слышишь пока в тиши.
Тебе нравится запах небесной трески.
Избродил ты её, только эти пески
все прочерчены вдоволь и вдоль-поперёк,
будто кто-то тебя уберёг, сберёг
подражать и копировать чуждый бег.
Палец левой руки, замедляющий твой  разбег.
вдруг задумается, поднося ладонь
точно к кончику носа: "ну тронь его, тронь".
И до самого заднего мозга
стучит по тебе отголоском.
Твой ли это разбег и твоя ли  стезя,
а ответить ему нельзя.

3.

Палец плещется в русле твоей же неправой руки.
Что ему перебежки твои от одной до другой строки?
Он всего лишь треска на ладони твоих морей.
Отпусти ,отпусти его в плаванье бунтарей.
Пусть строчит себе, сам же не зная что.
Пусть наденет хоть свитер, хоть ангельское пальто.
Только дай этот сбыточный странный  его разбег,
ведь другого не может ему предложить человек.

4.

Цепь твоих куролесовых, жадных бумажных рук
просит,  просит тебя: «ну издай наконец тот звук,
чтобы я, подсыхая , могла за тобой успевать
и вылавливать
в белом бумажном листке
оживающих рыбок на бледном твоём песке.
Пока море привычного серого дня
оставляет тебе, для себя, для тебя, для меня».
Пока берег твоих обезвоженных морем полей
не шепнул наконец-то привычному: «ладно залей, залей».
Словно это какая-то полуморская казнь,
и несётся за буквами слов водяная боязнь.

5.

Из собравшихся вброд проходить по чужим морям,
ты был самый неспешный, позволивший бунтарям
твоих слов, твоих букв изучать не себя в крови,
а толпе растирать на твоей полукровной брови .
Чтобы слоем густым, отливающих серым слов,
удержали тебя в руинах привычных основ. 
Бей, бунтарское, это своим несвятым башмаком.
Постучи по нему. Нет, не сельдевым кулаком,
ни трескою своей небольшой пятерни.
Нет, возьми его весь и нырни, глубоко нырни
в светлый мир неизведанных ранее букв .
пусть летит этот серый, неведомый звук
твоих прошлых шагов, твоих видимых прежних слов,
уносящий тебя от основ .
И услышишь как море во сне заскрипит вослед,
открывая все двери треске, выходящей на свет.