Глава 5. Следствие Гюнтера фон Штайна

Брат Хартмунд сидел в кабинете покойного аббата Ионаса. В просторной комнате витал тяжёлый запах старой бумаги и чернил, смешанный с тонким ароматом свечного воска и ладана. Сквозь узкие окна пробивался тусклый дневной свет, отражаясь в завитках пыли и освещая пергаменты, разбросанные по столу. Перед монахом лежал странный свиток, который брат Хартмунд недавно обнаружил в келье сбежавшего отца Бенедикта. На старом пергаменте красивым, но резким почерком были записаны тревожные слова:
«Знаю, висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей, пронзенный копьём, посвященный Одину, в жертву себе же, на дереве том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых.»
И чуть ниже:
«Никто не питал, никто не поил меня, взирал я на землю, поднял я руны, стеная их поднял — и с древа рухнул.»
Хартмунд, еще крепкий старик лет шестидесяти, худой, высокий и прямой, с проницательными светлыми глазами и аккуратно подстриженной седой бородой, задумчиво провёл тонкими пальцами по этим странным строкам. Монастырский летописец и хранитель библиотеки, он с юности любил старые тексты, находя в них особую мудрость и красоту. Но сейчас древние строки тревожили его сердце, намекая на страшное и непостижимое. Хартмунд понимал, что убийство Ионаса было не случайным — скорее всего, это была жертва Одину. И, возможно, благодаря этому страшному деянию чума вдруг покинула монастырь, прекратила убивать и мучить людей. По крайней мере, эти события легко увязывались между собой в логическую цепь, но принять эту логику было непросто. Сомнения истерзали его душу, и он тяжело вздохнул.
Размышления старого монаха были прерваны громким топотом и резкими голосами во дворе. Дверь кабинета распахнулась, и внутрь ворвался высокий и дородный мужчина в кольчуге и чёрном плаще — фогт Гюнтер фон Штайн. Его широкое лицо с густыми рыжими усами было красным от гнева, а серые глаза сверкали жёстко и безжалостно.
— Ты главный здесь? — грубо спросил фогт, смерив старого монаха презрительным взглядом.
Хартмунд, медленно подняв голову, спокойно ответил:
— Сейчас, по воле Божьей, да. Моё имя — брат Хартмунд.
Фогт, не здороваясь, бросил на стол свиток с красной епископской печатью и жёстко произнёс:
— Это приказ епископа Ульриха. Читать умеешь, монах?
Хартмунд спокойно взял свиток и прочёл:
«Повелеваю всем, кто верен Господу и Святой Матери Церкви, оказывать полное и немедленное содействие моему представителю, благородному Гюнтеру фон Штайну, фогту города Констанца, в расследовании ужасных злодеяний в аббатстве Святого Августина. Всякое непослушание будет расценено как предательство веры и Святой Церкви. Ульрих, епископ Констанцский.»
Хартмунд сложил свиток и кивнул:
— Я отвечу на твои вопросы, господин фогт, но только при одном условии: я буду сопровождать тебя во всех твоих поисках в стенах монастыря и за его пределами.
Фогт нахмурился и нехотя согласился:
— Хорошо, будь рядом, только не мешайся под ногами. А теперь отвечай: кто такие эти беглые монахи? И почему вы так быстро похоронили убитых?
И Хартмунд сдержанно, но подробно рассказал о Бенедикте и Иерониме. О том, как первый был мудрым и авторитетным старцем, второй — любознательным и добрым юношей. Объяснил, что убитых похоронили быстро, ибо мёртвым не место среди живых, особенно в дни эпидемии.
Фогт слушал, не скрывая раздражения, а затем приказал привести собак. Им дали понюхать старые рясы беглецов, и вскоре весь отряд отправился к тому злополучному дубу, на котором нашли тело аббата Ионаса.
Место было тихим и мрачным: огромный дуб с раскидистыми ветвями, почерневший от крови сейд, запах смерти, ещё не рассеявшийся в воздухе. Собаки нервно тянули поводки, но затем уверенно взяли след, который привёл их к небольшой хижине Бенедикта на краю болот. Внутри было пусто, пахло травами и сырым деревом. Отсюда след беглецов вёл на запад, к ручью, где полностью затерялся.
Фогт отправил нескольких солдат с собаками вдоль ручья, а сам вместе с Хартмундом и остальными отправился верхом в Штайнвальд. Они въехали в деревню к полудню, увидев жалкие дома, вросшие в землю, и бледные лица жителей, с опаской смотревших на вооружённых всадников.
Старый священник Ансельм, ещё недавно умиравший от чумы, теперь уже мог сидеть на пороге своего дома и тихо молиться. Он долго рассказывал фогту об Иерониме, вспоминая, каким любознательным и добрым мальчиком тот был, и как часто он задавал вопросы, на которые у Ансельма не было ответа. С горечью Ансельм вспомнил и о том, что мать Иеронима, травницу Элизабет, сожгли, обвинив в колдовстве, пока он метался в бреду.
— Не совестно ли было Ионасу обвинять её в пришествии чумы, когда именно она варила ему мазь с мятой от почечуя? — печально закончил священник.
Фогт фон Штайн не поверил ни единому его слову и приказал обыскать каждую хижину в деревне, но беглецов не нашли. Тогда он собрал всех жителей и, сверкая глазами, объявил:
— Слушайте внимательно! Бенедикт и Иероним преданы анафеме! Кто укроет их, тот станет врагом Святой Церкви и лично моим! Я сам выпотрошу мерзавца, который осмелится укрыть беглецов!
Люди молчали.
К ночи отряд вернулся в монастырь. Вернулись солдаты с собаками и сообщили, что след потерян полностью.
Фогт вновь допрашивал братию, раздражённый и злой. Монахи растерянно припоминали странности беглецов: их ежедневные купания в ледяной воде и чрезмерную чистоплотность.
Фогт резко обернулся к Хартмунду:
— Ты развёл тут гнездо язычников, старик, под носом у самого аббата?
— Я лишь скромный летописец, — ответил Хартмунд холодно. — Главным здесь был Ионас, а не я.
Разошлись в раздражении. Но утром Хартмунд всё же решил поделиться с фогтом своими мыслями и предположил, что Бенедикт, будучи, вероятно, мастером рун, мог направиться в родные края, на север.

И тогда фогт фон Штайн собрал отряд и отправился к Рейну. Брат Хартмунд, поразмыслив, решился сопровождать его. Было уже позднее утро, солнце стояло высоко, и его лучи резали глаза, отражаясь от полированных шлемов солдат и водной глади широкой реки. Копыта лошадей, поднимая пыль, громко стучали по сухой дороге, и звук этот разносился далеко, пугая птиц и заставляя крестьян поспешно прятаться в домах. Ближе к реке собаки внезапно снова взяли след, который привел их на высокий берег Рейна. Здесь отряд остановился. Широкая река блестела в полуденном свете, её течение было стремительным и мощным. Запах речной воды смешивался с ароматом прибрежных трав и влажного ила. На противоположном берегу тянулись зелёные луга, ближе к реке поросшие высоким камышом и редкими ивами, склонившими ветви к воде.
Фогт фон Штайн долго смотрел на реку, задумчиво теребя кончики своих рыжих усов. Рядом с ним нервно топталась лошадь, чувствуя тревогу хозяина.
— Чёртовы беглецы, — пробормотал фогт, недовольно хмурясь. — Как будто специально выбрали самое гиблое место, чтобы нам усложнить жизнь.
— Господин фогт, ваш приказ? — спросил один из солдат, молодой крепкий парень с испуганным взглядом. — Будем переправляться?
Фогт медленно повернулся и кивнул:
— Да, плывём. Держитесь за гривы покрепче, и без паники. Вещи повыше, чтоб сухими остались!
Люди торопливо снимали тяжёлые доспехи, одежду и оружие, увязывали всё в кожаные мешки и крепили к сёдлам лошадей. Первым осторожно вошел в воду сам фогт, тяжело дыша и чувствуя, как ледяная вода охватывает его грудь. Он крепко схватился за гриву своей кобылы и осторожно направил её в поток. Лошадь фыркнула, заколебалась, затем решительно двинулась вперёд, преодолевая течение. Остальные последовали за ним, крича, ругаясь, а порой и отчаянно молясь вслух.
Хартмунд переправлялся последним, с трудом удерживаясь на плаву. «Слишком я стар для этого», - думал он. Ледяная вода обжигала, холод пробирал до костей, но он молча и терпеливо смотрел на противоположный берег, твердя про себя молитву.
Наконец отряд выбрался на илистый берег. Солдаты, дрожа от холода, стали торопливо одеваться. Фогт сурово огляделся вокруг и приказал снова спустить собак.
Те долго кружили, чихая и фыркая от влаги, но вскоре одна из собак громко залаяла и повела людей вниз по течению реки. Шли осторожно, внимательно всматриваясь в заросли кустарника и высокую траву. Через какое-то время раздался резкий, задыхающийся крик одного из солдат:
— Сюда, сюда скорее! Здесь трупы!
Фогт стремительно бросился на голос, раздвигая густой кустарник. Увиденное заставило его застыть на месте. Ужас и омерзение охватили его. Вороны, громко каркая, неохотно и тяжело разлетались в стороны. Перед ним лежали три обезображенных трупа. Один — жестоко зарубленный, со страшной раной от меча, двое - заколотые точными ударами. Неподалёку нашли кости и останки, которые явно были человеческими, а в воздухе стоял отвратительный запах разложения.
— Людоеды! — прошептал один из солдат, прикрывая лицо ладонью. — Проклятое место...
Фогт фон Штайн наклонился над трупами, внимательно рассматривая раны.
— Здесь поработал опытный боец, — задумчиво произнёс он. — Удары точны, уверенны. Неужели это сделал старый монах?
Хартмунд приблизился к нему, пристально глядя на страшную сцену:
— Отец Бенедикт многое умел, господин фогт, — тихо сказал он. — Он не так прост, как кажется.
Фогт сурово взглянул на старого монаха и приказал продолжать путь. Собаки снова взяли след и повели их дальше, прочь от реки, к северной кромке огромного, мрачного леса — Шварцвальда.
Когда отряд подъехал к опушке, солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо кровавыми и оранжевыми красками. Лес стоял перед ними, как живая тёмная стена, от которой веяло холодом, сыростью и неведомой угрозой. Из глубины леса доносились неясные, тревожные звуки: хруст веток, шелест листьев, отдалённое, почти неразличимое уханье совы.
Солдаты замялись, тревожно переглядываясь. Один из них, самый молодой, тихо произнёс:
— Господин фогт, может быть, лучше подождать до утра? Ночью идти туда — самоубийство.
Гюнтер фон Штайн резко обернулся и мрачно посмотрел на солдата:
— Ты хочешь, чтобы беглецы ушли от нас? Они убили вашего аббата, разве вы забыли?
Он перевёл взгляд на тёмный лес и процедил сквозь зубы:
— Мы идём сейчас. Если кто боится — оставайтесь здесь.
Отряд молча повиновался, входя в густые заросли. Ветви деревьев смыкались над головами, погружая всадников в сырую, угрюмую темноту. Лошади тревожно всхрапывали, переступая ногами по вязкой земле, покрытой толстым слоем мха и опавших листьев. Запах влажного дерева, мха и гниющих растений наполнял воздух, который казался тяжёлым и давящим.
Хартмунд ехал рядом с фогтом, не отрывая глаз от тропы, тихо молясь и стараясь не поддаваться страху, медленно наполнявшему его сердце.
— Всё в руках Господа, — произнёс он, стараясь придать голосу твёрдость. — Только Он решает, что мы здесь встретим.
Фогт не ответил, лишь молча сжал рукоять меча, готовый ко всему, что могло подстерегать их в этой непроглядной лесной тьме.