Сорока на виселице

             
Я помню, когда в Томск привозили
репродукции Питера Брейгеля Старшего,
меня клюнула в сердце
«Сорока на виселице».

Раскачивалась на перекладине –
Вот Сибирь, вот Голландия,
ипохондрия, Фландрия –
на междувечье
ещё и не то найдешь.
            
Хохлатые хохоты, хлопоты,
Разорванные хороводы,
Быстрые проводы,
Чем не ода к радости –
Поминки не по себе.
            
Чего только не сделаешь
В попытке не поседеть?
Холод идёт с Брюсселя,
Осень стоит в носу,
переплавляет золото, зарывает вглубь
полумертвое солнце,
чтобы земля согрелась
хотя бы на пять минут. 
            
Белобока-сорока
Всё сыплет смехом: 
«Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха,
Сха-ха-ха-хоронили
Па-сту-ха!»
          
Сорок сорок
На хвостах несли сор,
Что просыпали
раскрасневшиеся селяне:
«Ему срок –
исходить сорок дней
по тропам/по трупам/
по медным трубам/
по речевым фигурам/
по мукам».
         
Смеркалось.
Сверкала
в сороке-глазнице слеза
случайно увиденного на дороге,
золотого, как колос, вола.
В ней луг отражался, и плуг,
и луна, и шершавые руки пастушьи.
Тогда он не плакал,
Когда умирал –
Когда его закалали.
         
Теперь он лежал,
Точно груда колючего сена,
под сенью столба.
Он видел сороку-воровку,
Он видел веревку,
которой обвили шею его
и его пастуха
(незнамо за что, он был добрый,
Насколько может судить простой вол),
Как случилось удушье,
И в воздухе по привычке
Толпилась голодная мошкара.
         
И было странно вдвойне,
Что отныне
стала рогом
неправильной формы
опора для виселицы,
и у подножия череп
оставил тот вол, не Адам.
Сорока трещала, оглядывая
Праздношатающихся:
«Тра-да-да, тра-да-да, тра-да-да!
Завтра и их предам!»
         
Деревенские босоногие ребятёшки
Пальцем водят, считая по грязным своим ладошкам:
«Сорока-ворона
Кашу варила,
Деток кормила,
Этому дала,
Того предала,
Того погубила».
А сорока им свысока:
«Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха,
Кто из вас без греха?»
         
Вечереет. И как-то невесело
Расходится сонный люд.
К той невозможной виселице
Кого завтра приволокут?
         
Дурака и умного,
И умного дурака –
Всех осмеёт сорока:
«Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха!»
         
Пастух тоже строил планы:
«Рутгер, а Рутгер? Знаешь,
У реки я подслушал секрет:
Она мне сказала, Рутгер,
что никакой смерти нет!
Вот я уплыву в Антверпен,
Поймаю тебе форель,
Мама, Марта и Грета
Приготовят её на обед!»
         
Крестьяне идут, шатаясь:
«Может, им всем поделом?
Сухо и глухо в утробе,
Где же наш старый дом?
Врёте вы, глупые птицы,
Не пустим вас на порог.
Завтра настанет завтра,
Перестреляем сорок».
Зашелестит черепица:
«Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха!
          че-пу-ха!»
         
Масло по хлебу -
Масло по дереву -
Время по эпителию -
Стопа по воде –
За это касание, говорят,
любят Брейгеля
здесь и там:
и в веке шестнадцатом,
и в двадцать первом,
и Дармштадте, и в Томске,
пусть не в масле,
а на холсте,
напечатанном с высокой передачей краски,
от которого до сих пор
(пяти лет уже нет)
Между строк,
за грудиной,
незримый
Жжёт птичий укол.

Я хочу не замечать,
но в последнее время
развелось подозрительно много
вокруг сорок.