Жар-Птицы

***

И между прочих вы-по-тро-шен-ных
пернатых чучел со стеклянным взором
стояли вдоль стены за полцены
приобретённые у шкуродёров
жар-птицы.
Приходили посмотреть
иваны-дураки на казовую смерть.


1.

Февраль, февраль...
морозно, ветрено.
играют черти свадьбы - на дорогах
вращается судьбы веретено,
а я - продрогла
 
до онеменья пальцев рук и ног,
до ступора и до косноязычья,
февраль, февраль..
копеечный манок
шизофреничек...
 
Гудят ветра,
такой стоит скулёж
надломленных ветвей по крышам ржавым,
что на земле не сразу разберёшь -
какой октавы -
 
от баса резонансной частоты,
вторгаясь в экстремальные регистры,
летят до запредельной высоты
метелей свисты.
 
до обертона чистой тишины,
до звона пустоты, до битых стёкол,
где величины уничтожены
и самотёком
 
струится жизнь, гусиным пёрышком
в непознанном пространстве зависает
и падает к идущим босиком
под ноги вайей

2.

Зима два года не сдаёт права,
снег выпестовала до посинения,
и в горле костью поперёк слова,
и смерть вприкуску с ложью во спасение.
Нам раздают  на праздник задарма
фуражки под фуражные корма
из не посеянных не зерновых  растений.
Подлёдной рыбной ловли ходоки
с энтузиазмом ловят на крюки
купальщиц прошлогодних. Вдоль реки
валяются с распоротым брюшком
рискнувшие плыть супротив теченья
на нерест  и теперь с раскрытым ртом
одним глазком выхватывают гром
и молнии в безжизненности тени.
 
И Воскресение.

В охотничьих избушках горячо -
чугунная попыхивает печка,
Свистит чумазый чайник бодрячком.
На волчьих шкурах в стойбищах овечьих
зияет пустота от бывших глаз,
и сквозь неё просвечивают доски,
чужая смерть по стенам разлеглась
для нечужой  причудливым наброском
не мастера, но ищущего связь
живого с неживым посредством пули.
И так уж повелось - за дверью вяз
оракулом стоит на карауле
и прорицает, порицает ли...
не всякому ответ его услышать...
при вязе этом полицаями
за просто так прислуживают мыши.
Наушничают мухи, пауки,
бесстыже врут задорные кукушки,
и круговой поруки маяки -
прицельно обесцененные мушки
летят на кратковременный огонь,
бескрылые, прикованные мёртво
агонией пародии погонь
под сургучом дряхлеющего свёртка.

3.

Плут месяц  зайцем путает следы,
промежду звёзд петляет да хохочет,
воткнув рога в осьмушку черноты
непроницаемой круглогодичной ночи.
То пропадёт, то вынырнет опять
и что-то пишет, пишет увлечённо...
вдруг зачеркнёт и примется ваять
не снежных баб безгрешных, но девчонок
каких никто не видел отродясь -
безглазых, многоруких, бестолковых.
Стоять им безведёрным не стыдясь
отсутствия ни мётел, ни морковок.
Ни чёрного, ни белого, ни тех,
которые бредут уныло мимо,
и чтобы не могли смотреть на снег,
похожий на засохшие очернила.
Молчком стоять в кромешной темноте
незрячим и тупым - какое счастье
при внутренней и внешней пустоте
ко всем и ко всему быть безучастным -
О! как легко, не думать и не ждать,
не ведать, отчего так долго длится
зима и от зимы не замерзать -
удобно быть безликим и безлицым,
 
Пусть ходят рядом гончие, с ружьём
охотники до  острых ощущений, -
мы пережили и переживём,
проглотим (если не пережуём)
любой кусок, приправив всепрощением.
Нам по колено всякий океан -
пусть в нём вода солёная от крови,
по щиколотку нам любой изъян,
и мы поверим, если скажут нам.
что хлеб насущный наш - помёт коровий.
Поверим! Отчего ж не верить. Нам
сто раз скажи - свинья - ещё и хрюкнем
от удовольствия. Прости, моя страна,
что я в грязи не разглядела трюфель,
и рылом не отрыла для тебя(?)
забытых (кем?) и преданных тобою,
Но
меня в таких взрастили е@енях,
где по покойнику  и кобели не воют.
Они молчат. Натягивают цепь.
И рвут её, перерезая горло,
Убить врага - для них не самоцель,
но запустить во двор врага - позорно.
Они глядят прохожим мирно вслед,
С соседями здороваются чинно,
И не едят с чужой руки котлет,
не лают, не кусают беспричинно.
Хозяину они не лижут рук,
да и хозяин - вовсе не хозяин, -
единственный и закадычный друг,
к которому их насмерть привязали.
И что там у соседа во дворе -
как он живёт - не их собачье дело,
Они в чужой не станут конуре
пристраивать своё собачье тело
ни в стужу, ни в жару - всего лишь псы,
но при любом сыр-боре  априори -
пусть даже очень хочется, носы
нельзя совать в дыру в чужом заборе.

4.

На улице моей переполох -
грохочет трактор. Мечутся лопаты.
Нападал снег под самый потолок.
А у соседей - сын ушёл в солдаты.
И горд сосед. Но  дверь не отворить.
Не разглядеть в снегу ни троп, ни сына...
Не выдохнуть и не заговорить -
когда в дому всё до смерти застыло.
Сидит сосед ослепший и глухой,
а снег всё сыплет - что ему лопаты,
он мягко стелет, чтобы сын другой
отправился спокойно во солдаты...
 
Глаза мои не слепнут - чёрен снег,
запуталось в чужих одеждах солнце,
И надо так случится - как на грех
давным-давно не чищенная бронза
единственного в небе фонаря
так потускнела - что не видно вовсе
с какого по какое февраля
зима продлится. Азбукою Морзе
стучат синицы в окна тут и там -
три точки, три тире, опять три точки,
И чёрные вороны по утрам
приносят в клювах чёрные платочки.
Сидят под дверью. Слушают. Шаги(?).
А как услышат - прочь, ломая крылья.
Принёсшие дурную весть - враги -
так легче думать в горе от бессилья.
 
На крыльях птиц - такие письмена,
такие неразгаданные тайны,
что в чёрных рамках чьи-то имена
всего лишь груз, доставленный случайно
с оказией - Куда же ты летишь?
Закинь, будь добр, по адресу такому,
ещё один освобождён малыш,
но люди это скажут по-другому...
 
От перелётных стай - рябит в глазах,
подскочишь резко - голова кружится,
ночь спит на освежёванных колах,
внезапно под ногою половица
тревожно вскрикнет выпью в тишине,
перепугавшись собственного вскрика,
ознобом проберётся по спине,
 усядется на шее и к земле
пригнёт тебя осиной безъязыкой.
Не поперхнуться, не прошелестеть,
прижмёшься ухом к вышколенным доскам,
и воздух затхлый источает смерть,
и за окном повозка за повозкой
скрипит бравурным маршем. В трубах медь
полощется кровавою слюною,
к заутрене торопятся отпеть
кого в вечор  по-бабьи не отвоют.

5.

Обугленный закатом неба срез
зеркально отражён от горизонта,
играем в поддавки на интерес,
заучиваем наизусть экспромты,
что б встать потом на шаткий табурет
и громко с выражением и чувством
нести аргументированный бред
публично обзываемый искусством,
и получать подарки за стишок,
рассказанный на ушко дедморозу,
жизнь - хороша, и жить в ней - хорошо,
не задавая лишние вопросы,
не открывая красочных портьер,
плыть по теченью не сопротивляясь,
и обсуждать количество потерь
за рюмкой чая,
мизинчик оттопырив и губу
поджав брезгливо, о патриотизме
нести под час такую ерунду,
что стыдно мне в глаза смотреть Отчизне.
 
 
Недавно сын спросил меня - За что
страну свою ты любишь, за берёзы?
А я не знаю, как произошло
постановленье казусных вопросов.
А сын глядит в глаза и ждёт ответ.
Молчу. А про себя - ...и за берёзы..
От лампы одинокой тусклый свет
выхватывает жизни перекосы
моей в давно не крашенных корнях
седых волос, в морщинках под глазами.
В натруженных руках, в больных ступнях
под кожей вены синие узлами,
Давно пора произвести ремонт
 и заменить обои и обойму...
Я отвечаю сыну - Ты бы мог
мне панихиду спеть заупокойную
за смертные мои за все грехи,
и отрекаясь от меня - уйти
к чужой, хорошей, доброй, молодой,
и мамой звать её...Мне сын -  постой!
Как сравнивать возможно? Ты - одна.
Мой сын, а для меня моя страна -
единственная. Пафосно? Пускай.
Мне до рожденья дали этот край,
И дом пускай похож мой на сарай,
И не хватает денег на еду,
И мы живём как будто бы в бреду,
Я никуда отсюда не уйду,

6.

меня магнитом тянет в те места,
где сохранились шаткие заборы,
где расстоянье мерит не верста,
поля, околки, рощи, косогоры,
где  труб печных копчёное нутро
по-дедовски прочищенное паром,
выплёвывает дымное тепло,
где от простуды лечат скипидаром,
где досточки прибиты к чурбачкам
у каждого бревенчатого дома,
и звёзды светят вместо ночника
с рождения друг с другом все знакомы,
А улицы - такой же ширины,
такого необхватного простора,
и хлипкие заборы так прочны,
так глубоки и так чисты озёра,
как душ людских распахнутые взоры.
 
Привыкшие к обману и труду,
не сетуют на боль и на судьбу,
кто верует, кто верит - кто во что
горазд, да только общее одно -
как ни трави их, ни уничтожай,
посеют в срок, в срок снимут урожай,
поставят дом, у дома - будет сад,
сынов себе на радость народят,
и дочерей, и напекут хлеба
а не дай бог - голодные года,
или ещё "кака така беда" -
перепояшут брюхо пояском,
по углям и по снегу босиком
пройдут - не пикнут, станут жрать траву,
но никому не отдадут страну.
 
И чем бедней - тем чище, тем ясней
открытый взор, ровнее сердца стук,
и невозможно взять их не испуг,
куда ж  страшней...
когда живёшь, нет - выживаешь - ты
на грани смертоносной нищеты,
за гранью веры, зная наперёд,
что ничего хорошего не ждёт,
что люди обезличены в народ,
где и лица никто не разберёт,
и память подрастающих детей
с годами всё бесправней, но мудрей,
и где-то в самом дальнем уголку
лелеет теплоту и доброту
и нежное прикосновенье рук,
и поцелуй потрескавшихся губ
так фантик сохраняет аромат
от карамельно-траурных утрат,

7.

А в том году не зацвела сирень,
Черёмуха не выбелила улиц,
От мартовских воздушных поцелуев
не посносило крыши набекрень,
 
За шиворот не падала капель,
Не щебетали ручейком дороги,
И души, словно рыбин на остроги,
не нанизал разнузданный апрель,
 
Подснежники смотрели через снег,
наружу выбираться не спешили,
не становились дни длинней и шире,
в моей стране весне  не разрешили
остановиться даже на ночлег

8.

Я в декабре.
Разменным снегом
припорошило все следы,
с земли ведущие на небо.
Построившиеся в ряды
седые дерева и птицы
в обледенелый камуфляж
облечены. Дома и лица -
непроницаемый муляж.
 
Я в декабре.
Всё бело-чисто.
Легко посверкивает мир.
И антураж его лучистый
слепит глаза, но сердцу мил.
Слеза застывшая играет -
неогранённый бриллиант.
А где-то шаг от ада к раю (?)
в миг этот делает солдат.
 
Он на войне.
Вчера - был дома.
И уходя сказал - Пока.
Мы с ним поверхностно знакомы.
Мы говорили про "врага".
Недолго. Вскользь. Но понимали
ЧТО каждый не договорил.
Я в декабре. Мир - аномален.
А остальному - нет мерил.
 
 
Он выходил за грань порога.
Спокойно. И о б ы д е н н о.
Я за него просила бога,
но не сказала для него
во след ни слова. Спохватилась -
и тихо - Береги себя.
Он улыбнулся (я смутилась):
- Так точно! О б я з а т е л ь н о!

9.

Новый день ко мне приходит в гости.
У меня - ни чая, ни конфет.
Все мои конфеты на погосте
воронью перемывают кости.
Чай не пью. Поэтому и нет.
 
Не проходит. Топчется в пороге.
У него за пазухой - рассвет.
Тщательно День вытирает ноги.
И не замечает, что ног нет.
 
Мы стоим с ним супротив друг друга.
Мы глядимся пристально в глаза.
Мы - герои одного недуга
разного по значимости  круга -
выбракованные голоса.
 
День поёт.  Негромко. Бессловесно.
Так поют метели и ручьи.
Так поют, не зная слов из песни.
Так поют, когда дурные вести
песни все слова вычеркнули.

10. КОЛЫБЕЛЬНАЯ для ПЛЮШЕВОГО мишки

Будет мне рассказывать сказки на ночь вьюга.
Будет убаюкивать. Стану засыпать.
Знает сказки разные - не грозит мне скука.
Мишку однорукого положу в кровать.
 
Мишка был игрушкою - оторвали лапу.
Пожалею бедного. Поцелую в лоб.
Обложу подушками. Спрячу бедолагу.
Молоком да пледами уберу озноб.
 
Мишка, мишка... что же ты.
Не грусти - не надо.
Столько вместе прожито -
страшно вспоминать.
Ничего  хорошего
в том, что ты без лапы.
Но одной ведь можешь ты
кушать и играть.
 
Мишка, мишка плюшевый.
Дурачок лохматый.
Что скажу - послушай ты:
Видела вчера
шёл медведь недюжинный
без обеих лапок
и не плакал.
Слушаешь?
Не тебе чета.
 
А ещё  я видела  мишку обгоревшего.
У него вся кожица на лице в комок.
Улыбался - вот дела. Словно всё  по-прежнему
Говорил, мол, боженька от беды сберёг.
 
Знаешь, мишка, женщина приходила - плакала.
Сетовала Машенька - муж ушёл  туда.
Вся бедой обвешена, вся душа - в заплатах.
Что сказать ей, мишенька, чем помочь могла...
 
А другая, мишенька... , и подумать страшно...
попивала горькую, в нищете жила.
Понимаешь, вышло как - "повезло" однажды:
Сына, словно борова, сволочь, продала.
И ходила важная в шубе соболиной.
Оттопырив  пальчики, выпятив губу,
хвастала бумажками, что за холм могильный -
родненького мальчика  в цинковом гробу.
 
Что ж ты плачешь, мишенька.  Жизнь - она такая.
Вот послушай, бабушка сироту растит.
Ей самой бы выжить бы - старая, больная.
Утонула матушка и отец убит.
Проживёшь на пенсию да с двумя малыми?
Это вряд ли, плюшевый медвежонок мой.
Бабке, ох, не весело - делится с чужими:
Сын-то обнаруженный - только не живой.
Бабка не хорошая? Ты не понял, мишка.
Бедная-пребедная. Гаденький закон.
Обеспечат грошами за её сынишку
бабку вместе с детками - если в списках он.
 
Если детки кровные... много-много "если".
Если  бабка выдюжит эту беготню...
Сказки с похоронками тихо бродят вместе.
Спи, мой мишка, будем жить.
Баюшки-баю

11.


Морозно. Снег скрипит. И ярок свет.
Потрескивают мёрзлые деревья.
Притихла беспокойная деревня.
Скребётся мышь под дверью в малой келье.
Хлопочет кто-то у печи.  Обед
попыхивает в чугунке чумазом.
И тарахтят на улице КАМАЗы...
Тихонько курит во дворе сосед.
Идиллия.  Ну, просто - пастораль.
Овечки блеют и трясут хвостами.
И жизнь  - обыкновенная, простая.
Несуетлива  нынче птичья стая.
Задумчив и несуетен февраль.
 
Ветра не дуют. Тихо. Холодно.
Снежинки не хотят земли касаться.
Не падают - кружатся и кружатся.
Я исподволь залюбовалась танцем
сквозь  наглухо застывшее окно.
 
Мне хорошо. Забилась мышью в дом.
Он не уютен, стар и не приветлив.
В нём много лет не озоруют дети.
Но как и прежде к дому тянет ветви
ель престарелая. И сборище ворон
обхаживает дом со всех сторон.
 
Мне хорошо  неспешно наблюдать
чрез малый круг, очищенный в окошке.
Ах, как же мило стряхивают кошки
крупинки снежные, и прижимать ладошку
к холодному стеклу и молча ждать,
когда оттает лёд - и на ладони
останутся следы от льдистой крови.
И мокрую ладонь к лицу прижать
и ощутить  -  за окнами зима,
но снег и лёд не вечны в этом мире -
есть многое меж цифрами  в пунктире -
и я - жива.

***

однажды всё изменится вокруг,
деревья - выше, травы - зеленее
прозрачней небо и цветастей - луг,
всех запахов , всех звуков ассамблея
 
 один единый вынесет вердикт -
и люди станут птицами большими,
мир будет чище, правда победит,
шар голубой - без признаков вершины
 
 и реки возвратятся, и моря,
из книги красной оживут, кто вымер,
планета, под названием Земля,
простит чернобыль,, крым и хирасиму,
 
 чечню простит, простит афганистан,
за всех убитых, и за всех, кто выжил,
за нерождённых, здесь, рождённых - там,
и голубых, и розовых, и рыжих...
 
 она вздохнёт и выдохнет легко,
и даст нам кров, питьё нам даст и пищу...
мы полетим далёко-далеко...
свободные и чистые жар-птицы
 

2024