Возвращение из Варшавы в деревню

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ВАРШАВЫ В ДЕРЕВНЮ. Францишек Карпиньский. Перевод с польского на русский  язык Даниил Лазько:

Вот мой бедный дом! Те же глиняные стены, 
Те же окна с разными стеклами, печь неглазурованная, 
И низкая моя соломенная крыша!... Всё так же, как было, 
Только больше наклонилось к старости! 

Счастлив тот, кто на малой доле живет, 
Спокойно садится за стол с деревенскими овощами; 
Из своего хлева имеет мясо, из огорода овощи, 
Из дома напиток и верную спутницу рядом. 

О, если бы я раньше так думал, обманутый! 
И жил бы скорее неизвестным в укромном углу; 
Если бы обо мне даже в повете не упоминали, 
И только хорошим соседом звали! 

Чтобы я питался от кровавого труда рук своих, 
Жил в мире без вести, умер без надгробия! 
Что я выиграл, бросив бедные усадьбы, 
Хотел неосторожный плыть против течения? 

И видя своими глазами, как другие тонули, 
Я себе думал: "Они плавать не умели". 
Что я выиграл, взбираясь на высокие панские пороги, 
Где по скользким их ступеням, обижая ноги, 

Ничего с моим положением лучше не стало, 
Кроме жалкого воспоминания, что говорил с паном. 

Когда меня старый отец прощал при своей смерти: 
"Иди, — говорил, — сын, в мир; в какой будешь стороне, 
Помни, что на правде никто никогда не теряет: 
Оставляю тебя бедным, правда тебя обогатит". 
Слушал я тебя, отец мой, гостя среди панов; 
Так писал или говорил, как был убежден. 

Не брал себе за цель людские вины оглашать, 
А если кого хвалил, никогда без причины, 
Что я выиграл, льстивостью не служа никому? 
Вот вернулся беднее, чем выехал из дома. 

Не поэтому, святая Добродетель, тебя бросить нужно, 
Что века нынешнего ничего не даешь хлеба, 
Хотя бы мне еще медленнее счастье текло, 
Потому что и с правдой красиво, и так велел отец. 

Нужно признаться, как было, что мне что-то давали, 
Но все часы жизни купить хотели, 
Чтобы я вечный раб носил чье-то ярмо, 
Жил весь для кого-то, а сам забыл, что живу; 

А наконец мне надеждой щедро раздавали. 
Никому плохо не делал, и мне никто хорошо. 

Надежда! Разве я тебя в золотой хотел иметь одежде, 
Чтобы глаза черни обращались на тебя? 
Чтобы я славился богатством? Другими помыкал? 
Не о том я под дверями Фортуны стучал. 

Одна деревня до смерти, один удобный дом, 
Где бы ел не с выдумкой, но вставал не голодный; 
Где бы не уступал никому до смерти, 
Своим плугом вспаханного поля стерег; 

Спокойным будучи на том, что средний стан несет, 
Стоял бы себе внизу, пусть кто другой взбирается. 

В этом намерении работа меня всю жизнь давит; 
Над книгами потерял и здоровье, и глаза: 
Над книгами, которые я, что рту отнял, 
Может излишним на меня расходом собрал. 

Что мне книги дали? Как неверное поле, 
Что потеряло надежду крестьянину жатвы; 
После века моей невозвращенной весны ущерба, 
Наклоненный к зиме, остался я голодным. 

В времена Симонидов или Кохановских, 
Может нашел бы себе Замойских, Мышковских, 
При которых бы удобно века своего пользовался, 
И письмом полезным народу служил. 

Сегодня забери мне кто книги, этот несчастный инвентарь, 
К которому меня привязала упорная привычка; 
Меняй на мотыки и железа плужные. 
И при работе имел способ ближнего спасать. 

Мария! Сестра моя! Как ты поспешила!... 
Почти вместе с моим возвращением и ты сюда прибыла! 
Чего, стоя в этом углу с лицом истощенным, 
Поддержу тебя, уже гонящуюся за остатком имущества. 

Нищета вас как настигла, так постоянно давит. 
И ты тоже, как вижу, правдой шла в мире. 
Это знаю, а того не знаю, за что я неоплаченный.
Свершилось! Нет у меня своего, копаем чужую грядку,
Подпереть эту хижину, еще в ней перебуду!

Оригинал: https://literat.ug.edu.pl/krpnski/026.htm